Не от мира сего

Кроме названных приживал, был на территории ещё один персонаж. Такса по кличке Вермишель, для удобства просто Мишель, вечный шкет, живущий на дворе в собственной будке. У него был даже собственный ошейник, болтавшийся на поводке у самой земли. Поводок был соединён с протянутой через весь двор бельевой верёвкой, по которой он свободно скользил. Вермишелю нравился его ошейник. Возвращаясь с прогулки с Вокой, Вермишель сам пролазил в него головой и важно расхаживал по двору. В ошейнике он чувствовал себя сторожевым псом. И даже, когда приходили к хозяевам гости, он позволял себе лаять на них, точнее сказать, тявкать, так как этот лай был совершенно беззлобным.

Лёва и Топ, в отличие от Воки, Вермишеля не очень то жаловали. С собой никуда не брали, периодически опустошали его миску, в общем, относились к нему высокомерно и пренебрежительно. А дружелюбный пёс при любых их выходках, только вилял хвостом, семенил передними лапами и приветливо тявкал. Всю эту разношёрстную компанию подобрал на улице, в разное время Вока, за исключением Топа. Этот прибился самостоятельно, без приглашения и не был отвергнут.

Главным, по причине почтенного возраста, в доме был дед по имени Маняка. Может, это было вовсе не имя, а его деревенское прозвище? Вполне может быть. Никто в округе этого не знал и никогда об этом глубоко не задумывался по одной простой причине. Дед жил всегда. Все живущие рядом и не только, дожившие до старости и имевшие не только внуков, но и правнуков, помнили со своего рождения деда Маняку. Мало того, они тогда уже, знали его дедом. Сколько ему на самом деле было лет, никто не ведал, а он не рассказывал. Конечно, впору было бы насторожиться от такого факта, но дед был до такой степени безобидным, что особо никто не обращал на его возраст внимание. Нет, иногда, конечно же, за каким-нибудь очередным застольем, при философских разговорах, вспомнят деда, поудивляются, да и снова забудут.

Дед славился не только своим почтенным возрастом. Главным было то, что ни один дом, ни в Желудёвке, ни в Грибном, ни в Помидоркино не был построен без его участия. Только дед знал как из маленького жёлудя, гриба или помидоры вырастить большой, пригодный для жилья дом.

Это был его подарок на рождение мальчика в семье. Родители выбирали место, каждый в своей деревне, и аккуратно размещали там дедов дар. С этого момента дом начинал расти вместе с будущим его хозяином. Когда мальчик вырастал и становился мужчиной, дом был вполне пригоден для жилья, но переставал расти до той самой поры, пока его хозяин не надумывал жениться. Теперь дому надо было успеть подрасти, чтобы встретить хозяйку, поэтому был придуман обряд из нескольких церемоний. Всё начиналось со схода, где родня жениха обсуждала будущую невесту. Потом было сватовство, длившееся не один день. Как только сватовство было успешно завершено и родители невесты дали своё предварительное согласие на брак, переходили к сговору, где обговаривался размер приданого невесты и кладки жениха. Потом был осмотр хозяйства жениха, когда родственники невесты приходили в дом будущего жениха и оценивали его. Потом смотрины невесты. Это был последний предсвадебный этап, когда девушка могла передумать и отказаться от жениха. Далее следовало богомолье, когда родители благословляли молодых на брак и те обручались – трижды целовались и обменивались кольцами. Дальше следовало рукобитье – заключительный этап предсвадебных переговоров и обсуждение деталей предстоящего торжества и далее запой. На этом торжестве официально объявлялись молодые женихом и невестой, и назначался день свадьбы. Венцом всех переговоров была свадьба, где жених с невестой объявлялись мужем и женой. Все эти этапы, понятное дело, сопровождались многодневным празднованием с хорошим застольем. А дом рос, готовясь принять хозяйку.

Если же рождалась девочка, дед дарил ей маленькую лампу с огоньком внутри, намекая на то, что будущая хозяйка дома принесёт в него тепло и уют. Этот дар родители бережно хранили и передавали невесте в день свадьбы, благословляя её новое жилище. И как только новая хозяйка переступала порог теперь уже своего дома и разводила от подаренной лампы огонь в печи, олицетворяя рождение новой семьи, домик снова замирал. Он продолжит расти, потом, как только молодые узнают, что скоро у них родиться первенец. И так с каждым новым дитём. По размерам дома судили о количестве детей.

На все эти события устраивались праздники, приглашались родственники и друзья. Знакомых приглашать было не надо, они приходили сами. Как и на Новый год, на день начала зимы, весны, лета, осени. На день кузнеца, учителя, садовода… На дни медведя, зайца, куропатки… На дни знаний и незнаний. С роскошью праздновали день контрабаса, хотя, кто это, никто не ведал. В общем, не трудно понять, что праздники здесь любили и на все придумывали свои обряды и ритуалы. Поэтому жили весело и счастливо.

Дом у самого деда Маняки был небольшим, но своим видом отличался от всех других в деревне. Его необычность заключалась в том, что он был выращен из двух, срощенных боками желудей с общей крышей-плюской. Так называемая изба-двойня. В одной половине располагался дед, а другую занимал Вока. На две избы одна общая печь. Хотя как одна? Труба одна. А всё остальное раздельно. Топить общую печь, понятное дело, приходилось молодому. И не только топить. Вока вёл всё хозяйство сам, ведь дед был уже старый. Нельзя сказать, что он был нЕмощный, далеко нет, просто Вока считал себя обязанным ухаживать за дедом, уважая его возраст. Да и просто, потому что это единственный его родной человек. Ни родителей, ни братьев, ни сестер у Воки не было. С самого раннего детства, насколько мог помнить себя Вока, дед всегда был рядом. Вначале дед кормил, растил и оберегал Воку, заменив ему отца и мать, которых Вока никогда не видел. Теперь, как то незаметно пришло время Воки, и он без колебаний взял все обязанности по уходу за домом на себя. Хотя все – это наверное слишком громко сказано. В своей половине дед хозяйничал без чьей либо помощи. И делал это с дотошной педантичностью. На его половине, точной копии половины Воки, всегда царил идеальный порядок. Пыль, если и была там, то она, скорее всего так пряталась, что даже под дальним углом кровати её никогда не было видно. Сама кровать безукоризненно заправлена. Отбитая подушка равносторонним треугольным парусом, гордо располагалась в изголовье. Деревянный шкаф для одежды аккуратно заполнен всем необходимым для жизни. От постельного белья до выходного костюма. Всё на своих местах и всё безупречно отутюжено. Обеденный стол всегда убран, и накрыт свежей скатертью. Сундук в углу, в большей степени как церемониальная вещь, которой никогда не пользуются, но почему то и не выбрасывают. Единственное что могло нарушать порядок это местная газета на столе, которую дед прочитывал от названия до последней точки.

А ещё дед был строгим и … почему то одновременно добрым. Так чувствовал Вока, при всех своих остальных вышеперечисленных качествах. Вока почти никогда не бывал на половине деда. Так, забежит за порог, чего-нибудь скажет, и убежит. Идеальная чистота внутренне сковывала его и почему то не привлекала. Поэтому все встречи их проходили где-нибудь на сопредельной территории или у самого Воки. Ему, как и деду, этого было достаточно.

За день встречались они с дедом не часто. А как иначе? У каждого свои дела. Увидятся на огороде, где дед выращивал всяческие чудесные растения и травы с чуднЫми названиями, или сидел, курил самокрутку из собственно выращенного табака, и то хорошо.

Вот и сегодня, натянув каждодневные светлые штаны до колен, льняную рубаху, которая надевалась через голову, обув мягкие, но очень ноские кожаные полусапожки на шнурках, Вока выскочил на огород.

Дед сидел на скамейке и выпускал клубы густого табачного дыма.

– Доброе утро, де, – обыденно поздоровался Вока, поёжившись от озноба раннего утра.

– Доброе утро, внучок, – отозвался дед, – далёко ли собрался?

– Ты что, де, забыл? Сегодня же праздник бочки. Бондарь наш, дядька Антип, просил помочь подготовиться к "Спасти бочки".

– Аааа, – протянул дед, – так сегодня большое состязание?

– Конечно, де. Разве в "Оказии" про это ничего не было?

– Было, было, – засмеялся дед, – да что-то я видно подзабыл. Возраст, видишь ли.

– Ты будешь там?

– Как же. Я ведь почётный гость, – ответил дед, продолжая широко и искренне улыбаться, – а ты беги, не заставляй себя ждать, коли обещал. Друг то твой, с тобой, что ли?

– Мика? Естественно. Сейчас за ним и на озеро.

Сказав это, Вока забежал во двор. На дворе были трое. Лёва пристально смотря в глаза Вермишелю, незаметно-нагло, лапой отодвигал от него миску с пока нетронутой, положенной недавно, котлетой. Вермишель молча стоял как загипнотизированный, не смея отвести глаз от пристального взгляда Лёвы, и вилял хвостом. Немного в стороне за происходящим наблюдал Топ. Почуяв хозяина, пёс радостно тявкнул, а Лёва, от неожиданности, подскочил и приземлился прямо на край миски. Миска подпрыгнула, выбрасывая из себя котлету, которая упала рядом с Топом. Ёж, не долго думая, схватил её передними лапами и неуклюже побежал. Лёва тут же поспешил за подельником.

– Мишель, гулять, – крикнул Вока. Вермишель попятился, вытаскивая голову из ошейника, и как только его голова освободилась, выбежал на улицу, сразу же забыв про местных грабителей. Вока последовал за ним. Перебежав через широкую дорогу, они подошли к добротному дому. Вока тихонько посвистел. В окошке появилась голова друга Мики. Они были ровесниками и учились в одном классе. Растрёпанные со сна тёмно-каштановые волосы Мики торчали клочками в разные стороны:

– Ты чего так рано? – потирая глаза, прохрипел Мика.

– Какое рано? – напущено-раздражённо протянул Вока, – Время уже шесть.

Мика отвернул голову:

– Не шесть, а без пятнадцати. Целых десять минут можно было бы ещё поспать.

– Хватит бурчать, как старый дед, выползай, давай.

– Ладно, сейчас, – недовольно-заспанно кинул Мика, – только быстренько оденусь.

Голова пропала, и уже через пару минут из окна на улицу вылез Мика.

––

Вока, Мика и Вермишель шли по пустынной улице деревни. Все жители готовились к ежегодному большому празднику, коих в году было три. День Бочки, День Урожая и Новогод. На них собирались все жители Белозерья. Сегодня праздновали День Бочки. Жители трёх деревень доставали из погребов оставшиеся после долгой зимы соленья и варенья, и готовили из них всякие вкусности. Из печных труб желудёвых домов лениво поднимался дымок, распространяя по всей округе вкуснейший запах печёного хлеба, пирогов и сладких булочек с горьковатой примесью запаха тлеющих углей, чередующийся с аппетитными запахами печных щей, борщей, котлет и ягодными ароматами компотов и киселей. Деревня превратилась в одну большую кухню, где жители домов готовили к демонстрации свои лучшие кулинарные творения.

К Храмовому озеру троица добралась, когда приготовления к празднику вовсю кипели. Вдоль всего берега зАводи в три ряда расставлялись столы и лавки. Первый ряд для уважаемых и степенных стариков, второй для любознательных и непоседливых детей, третий для импульсивных и хозяйственных взрослых. Бондарь, дядька Антип, заметил подошедших мальчишек:

– Вовремя, вы, ребятушки. Надо бы бочки с подарками отбуксировать на место в озере. Давайте ка в лодку. Мика за вёсла, Вока вяжи бочки.

Вока с Микой быстро столкнули стоявшие на берегу четыре бочки в озеро. Связали их через вбитые крючки верёвкой и запрыгнули в лодку. Мика сел за вёсла, Вока держал верёвку.

– Вермишель, – крикнул стоящему на берегу и с опаской наблюдающему за действиями друзей псу Вока, – а ты чего?

Вермишель завилял хвостом и осторожно забрался в лодку. Как только пёс удобно устроился в ней, опёршись передними лапами о борт и оглядывая местность, Мика начал грести. С берега им руководил дядька Антип.

Когда лодка достигла середины заводи, бондарь весело прокричал:

– Суши вёсла. По местам стоять. Буксир выбрать.

– Есть, – в два голоса ответили мальчишки и отвязали бочки. Вермишель радостно затявкал. От берега отплыли ещё две лодки, тянущие за собой свои четыре бочки. Немного погодя, они встали здесь же и отцепили свой груз. Теперь в воде были рядом двенадцать бочек, мерно раскачивающиеся на волнах, отплывающих от них лодок.

Вернувшись, мальчишки принялись помогать расставлять столы. Невдалеке плотник из Грибного мастерил символические ворота с небольшим заборчиком по обе стороны. Через эти ворота, перед началом гулянья, должна уйти шуточно импровизированная зима, молодая девушка, разодетая и раскрашенная как кукла. Её выбирали из трёх вызвавшихся поучаствовать незамужних. Которая приготовит лучшее блюдо, по мнению гостей, пока мужчины спасают бочки, та и становилась хозяйкой праздника. Прямо за воротами, столяр из Помидоркина украшал резьбой небольшой горбатый мостик. Потом на него установят куклу-чучело, одетую в такой же наряд, что и будующая хозяйка праздника.

– А, ну, малец, – окликнул Воку плотник, – подсоби.

Вока подбежал, а тот продолжил:

– Поддоржи ка слёгу, малец, а ты Карпыч, – обратился он к столяру, – стрельни. РовнО, али може куда подвинуть?

Вока исполнял команды плотника и невольно слушал их разговор:

– Как там Кузьмич то, поживает? Подишь, году два с гаком его не видел, – спросил плотник.

– Бондарь то наш? – ответил ему столяр, – Да ведь как сказать. Сами то, толком не знаем. Иногда даже говорить об нём страшимся.

– Что так?

– Чертовщина в его доме творится, какая то. Ууу-ух, аж поминать боязно, – вздрогнул столяр, – Началось это в ту пору, как дочка его, маленькая, Лелька, совсем ещё дитё, десяти лет всего от роду, и то, поди, ещё не было, с дерева упала, да и расшиблась.

– Слыхали. Беда бедовая, – сочувственно покачал головой плотник, – Так что же там всё-таки случилось то?