Грубые хроники. Роман из цикла «Пространство холода»

Сегодня – суббота, миссию я свою выполнил, и имею полное право пропустить стаканчик, тем более что мне никто не указ. И не натощак, а после хорошей закуски – недавно в нашем микрорайоне – я ещё не говорил, что переехал? Да, открыли новый супермаркет, и мне хватало одного, в крайнем случае, двух раз, чтобы затовариться на неделю. И впрямь – много ли одному надо? На случай недомогания у меня был забит холодильник, как в жуткие времена, НЗ я периодически обновлял. Пусть и оставляя в магазине много денег, в последнее время у меня даже появился солидный финансовый запас, я мог тешить себя иллюзиями, что сэкономил некий виртуальный процент от среднегородских цен, сколько-то рублей и копеек. Бутерброды и огурчик – на столе, я нацеживаю из «Путинки» стограммовую стопку, это не помешает и не повредит, и выпиваю залпом. Закусываю стрелкой лука, огурчиком – я предпочитаю корнишоны, съедаю бутерброд с отварным мясом. Закуриваю – меня некому, повторяю, контролировать. Не иду на лоджию – ветер в мою сторону, остеклить как-то руки не доходят, а остаюсь на кухне. Нет, надо ещё пятьдесят. Все, хорошо. Это – норма, я её не перешагиваю. Так надо.

***

Тишина. Давно прошёл последний троллейбус, а за ним и развозка. Пора спешить – ночь становится всё короче, а нам непременно надо успеть. Трактор вскрывает асфальт, исчезает. Несколько взмахов лопатой, и мы – а я действовал не один, опускаем я яму нечто, завернутое в ковер. Ковёр или мешок? Нет, скорее палас, а мешок сверху. Но он маловат, не завязать… Ноша умещается в подготовленное место, все под контролем, мы слегка присыпаем его, действуя слаженно и безмолвно. Из-за поворота появляется самосвал, почти игрушечный, увеличивающийся в размерах по мере приближения. Кузов понимается, и горячий асфальт скрывает содеянное нами. Самосвал куда-то исчезает, растворяясь в воздухе, и на его месте появляется каток. Я ощущаю себя за рулем, как бы со стороны, ибо на месте водителя никого нет. Или все-таки Я? Через несколько минут остается только ровный асфальт, мои соучастники растворяются в ночи.

***

Возвращаясь с работы, специально выхожу на перекрёстке, стараясь слиться с толпой и быть незаметным. Свежая заплатка. Но народ равнодушно, или как, проходит мимо, наступает. День – другой, или неделя – будто так и было. Но я-то знаю. А они? Надо определить, кто. Но на этот раз сон обрывается на самом – как мне казалось – интересном. Но почему меня никто не ищет? Нет объявлений, ничего. А, может, я просто нахожусь в иной, виртуальной, реальности?

Я также продолжаю ходить на службу в свою контору. Теперь я живу один, удалось разменять квартиру, что-то доплатить, мне непременно нужно было остаться в том же районе. Жена – бывшая – согласилась, уехала на Гражданку, я даже адреса не знаю, с тех пор не общались, а я – в квартал по соседству, только на другую сторону улицы, даже чуть ближе к Проспекту. Стоило переехать ближе, как сны стали учащаться, и стали как-то острее. То есть, усилилось влияние Перекрёстка. Как это я раньше не догадался!

Уж извините, можно подумать, что меня занимал только феномен перекрестка, но это далеко не так. Не хочу засорять повествование не относящимися к делу излишними деталями и подробностями. Ах, я это уже говорил? Так покорнейше прошу прощения ещё раз, склероз, видно, наступает. Рановато. Только я хочу связать события, выстроить логическую цепочку, и не притягивать случайные совпадения за уши.

Нет, меня всё же ищут. Но пока никаких объявлений. Я чувствую спинным мозгом, запрещаю себе оборачиваться. По мне, так скрываться невозможно, или бесполезно. А что, если продолжение материализуются не по моей воле? Я снова вскрываю асфальт, зная заранее, что мы будем закатывать труп. Безымянный, но точно за дело. Иначе, почему с такой настойчивостью сюжет повторяется вновь и вновь.

– Гражданин, это вы закатали в асфальт? – Кто, что? – Я искренне, как мне кажется во сне, удивляюсь, – кого, где? – На перекрёстке, знаете, там, где универмаг. Нечётная сторона. – Какой асфальт, какой перекрёсток, и вообще, вы из сна, так что… – Разве это сон? Тогда извините, – человек в штатском берет под козырёк, я просыпаюсь в холодном поту. Нельзя идти под холодный душ. Прихватывает сердце. Я наливаю полстакана тёплой воды – чайник не успел остыть и меня отпускает. Нет, пора таскать с собой валидол, и еще, этот, как называется? Не то ненароком загнешься на ровном месте. Да, это было во сне, неужели не понятно. А мы и есть из сна. Но можем явиться и… Кыш!

Мы снова вскрываем асфальт. Я по-прежнему не различаю лиц участников. Завернутый в холстину труп – теперь я убедился, что это не пустой ковёр, ещё не остыл. Возможно, в нем ещё теплится жизнь, опускается в яму. Асфальт скрывает следу нашей деятельности. Кого, за что? Это остается неведомым. Однако я уже пытаюсь приготовить себе алиби – знаю, что вскоре за мной придут, и вряд ли мне будет позволено обратиться к адвокату. Так и происходит. Ты убил! И попытался скрыть следы своего преступления. Мои увещевания не находят понимания, ссылки на сон безнадежно отвергаются. Но я-то знаю, что все происходит не наяву! Я – в тёмной камере, ни окон, ни малейшего просвета. Однако через некоторое время начинаю различать, что она не так и пуста, как казалось первоначально. Из угла на меня смотрят два маленьких красных глаза, раздаются характерные шорохи и посвистывания. Тебя-то за что? Мне на руку падает одинокий таракан, я почти физически ощущаю движение меленьких холодных ножек. Сон таки прерывается. Я не выдерживаю, буквально бегу на перекрёсток. И точно – свежий асфальт, как раз на том месте. Так неужели? Значит, мне удалось вырваться? Сон и явь перемешиваются. Нет, на самом деле, происходит нечто невероятное! Тут до меня доходит. Какая ерунда! Нет ничего необычного в том, что периодически вскрывается асфальт. Для ремонта труб, прокладки коммуникаций, и что из этого следует? Просто я осознаю сей факт, и он каким-то образом действует на меня, вызывая раз проявившееся сновидение вновь, я сам невольно настраиваюсь на это. Но ведь забываю через некоторое время. Подумаешь, кто-то во сне периодически падает с самолета, кто-то баррикадируется в своей квартире и отстреливается от неизвестных налетчиков, кто-то высаживается на чужую планету или вступает в контакт с иными цивилизациями. Но ведь из этого ничего не следует, абсолютно ничего! Я успокаиваюсь, и, кажется, почти навсегда. Одни совпадения могут вызвать воспоминания, следующие совпадения. Может, если я поменяю район, все изменится? Но тогда мне придётся отказаться от многих привычек. Нет уж, пусть будет так, как есть.

***

Примерно с год ничего не происходит, ничегошеньки. Ещё раз меняют асфальт, теперь уже на проезжей части. Я ложусь спать с надеждой и опасением увидеть продолжение сна. Но сон мой невинен, как только может быть сон человека, достигшего моего возраста. Я даже немного огорчен. Наверное, продолжения не будет, если я в прошлый раз выбрался из темницы, цел и невредим, а преступление, если оно и было, уже списано за истечением срока давности. Шучу.

Я продолжаю работать, не стремясь карабкаться по служебной лестнице, спокоен, уравновешен, и жизнь моя упорядочена донельзя. Всегда аккуратен, приветлив и ровен со всеми.

***

Последний же сон – надеюсь, что больше он не повторится, удалось досмотреть до конца. Я почти физически ощущал происходящее, и мне не верилось, что ночной кошмар может закончиться. Привычный сюжет развивался несколько иначе. На сей раз, он начался не с привычного места – перекресток, яма, труп, закатанный в рулон, асфальт, каток. Сначала мы были в совершенно незнакомом месте, ничего не ясно, только темнота вокруг, прорезываема неведомыми сполохами. Я понял, что идёт какая-то разборка. Между кем и кем, не ясно, и какова здесь моя роль.

«На, держи». Мне протянули рулон, в котором я признал виденный мною ранее. Раздались выстрелы, все бросились в разные стороны. И я тоже, будучи уверенный, что именно там должен быть выход. Я попал в полутёмный тоннель, не задумываясь, что он может закончиться тупиком. И правда, через несколько минут отчаянного бега, не имея возможности обернуться, чтобы посмотреть, не преследует ли кто меня, задыхаясь с тяжёлой ношей, я уткнулся в стену. В первый момент я не мог даже понять, что это конец. А шаги все приближались. Вдруг появился лучик света, совсем рядом приоткрылась потайная дверь, кто-то вытянул меня наружу. – «Что задержался? И, не ожидая ответа, – давай скорее, опаздываем».

У меня перехватили ношу, я же успел обернуться – но сзади ничего не было, ничего, кроме пустоты. Мы сели в машину и некоторое время колесили по городу, имея подобный опыт, я бы сказал, что элементарно убегали от погони. Лиц своих попутчиков я снова не видел – были ли они в масках, либо просто размыты темнотой – мне неведомо и до сих пор. Или по сих пор? Как правильнее? Яма уже была вырыта, из багажника – я так понял – достали сверток, и я с трудом, будто только что не совершал забег, дотащил его и бросил в яму. Самосвал и каток уже были наготове, а я… я отправился домой – ибо сопровождающие как бы растворились в тумане.

Но через несколько минут раздался настойчивый звонок. Дверь распахнулась – я не помню, чтобы открывал её. Вы опять будет отпираться? Я – то ли в темнице, то ли в камере пыток. Кого же на этот раз вы закатали под асфальт? И почему все время выбираете одно и то же место? Я требую адвоката! Моя вопиющая юридическая неграмотность сказалась и здесь. И звонить мне некому.

– Вы приговариваетесь к смертной казни…

Я пытался протестовать, но мой голос был неслышен, будто я только разевал рот, как рыба. И вот меня ведут по длинному коридору, я чувствую, что внезапно последует выстрел в затылок, и все будет кончено. Меня закопают в безымянную могилу или закатают под асфальт, чтобы и следов не осталось.

Я просыпаюсь от страшного грохота, мне по-настоящему страшно. Выглядываю в окно. Никого. Наверно, колесо у кого-то лопнуло – догадываюсь я. Смотрю на часы – половина шестого, половина шестого, суббота. Наливаю себе сто граммов холодной водки, но меня продолжает колотить. Нет, так дальше продолжаться не может. Наспех закусываю и буквально выбегаю на улицу. Сейчас, скорее, к перекрёстку.

Уже светает, на углу – движение. То самое место окружено рабочими в оранжевых жилетках. Мне слышатся голоса – из ямы. – Что, где труп? – спрашиваю. Ближайший ко мне рабочий нехотя сплевывает жеваную папиросу. – Какой труп, блин. Отойди, не видишь, трубу прорвало. Смотри, долбанёшься, вот и будет труп. Выражение лица работяги не оставляло никаких сомнений в том, что так и будет. Отхожу подальше, в сторону, сажусь на поребрик, и тоже закуриваю. Вот как выходит. Неужели у меня какая-то магнетическая связь, но с кем, с чем?

На этом как отрезало. Я тщетно пытался вызвать в себе яркое и страшное сновидение, но все попытки договориться с потусторонними силами не имели успеха. Я решил, что это – знак, и я перешёл на другой уровень.

***

Ну, что, видишь, все в порядке. Я присел-таки на скамейку, отвернул пробку – и глотнул, чуть не поперхнувшись. О себе – в последнюю очередь, ведь меня ждали. Отставив с некоторым сожалением бутылку в сторону – нужно, прежде всего, думать о братьях меньших. Лопатка – ведь именно её я купил по дороге, вы догадались? – уже стояла, прислоненная к скамейке, дорожка расчищена. Собственно, и снегу нападало всего ничего, я только немного помахал лопатой, да отряхнул памятник.

Он все ждал. Я раскрыл пакет, и положил приобретённое на рынке на чистый снег. Малыш не набросился на еду, не пытался проглотить все сразу. Он сохранял полное достоинство, как и полагается солидному псу. Не мудрено, голодный сезон ещё не настал. Да и времена стали другими. Не сомневаюсь, предстоящую зиму он переживёт, как и его собратья – коллектив здесь сплоченный, что говорить, стая, каждый знает свой маневр, чужакам не пристать, будут безжалостно изгнаны. Перекусив, он благодарно вильнул хвостом, и гордо потрусил по своим делам.

Памятник отсвечивал – откуда берется свет в поздний час, не знаю, золотые буквы проступали сквозь пелену снега. Я ещё раз смахнул снежинки. Но – бесполезно, если снегопад будет продолжаться и дальше. В бутылке оставалось ещё чуть-чуть, я винтом отправил её содержимое внутрь. Обжигало, однако, может себе советский человек позволить, особенно в пятницу, не нарушая заведенного порядка. А сегодня я мог быть удовлетворён собой.

Обрамлённый цементом квадрат – чист, как новенький. Не то, что другие, не понимаю, как люди могут относиться так к своим родственникам. Я же могу только расчистить несколько холмиков рядом. А то приходят раза два в год. Не понимаю. Но мои правила – это мои правила, и от них я не буду отступать. Впрочем, кому до этого дело! Главное, главное. Что-то смешалось у меня в голове. Наверное, не надо было натощак, много было работы, и вечером перенервничал.

Ветер потихоньку стих. Я собрал свои вещи, спрятал лопатку по скамейку, хотя вряд ли кто на неё посягнет, и отправился домой. Тут у меня возникло сомнение – а так ли был я прав в своем усердии? Или прежде я не решался подвергнуть свои же действия сомнению?

Брось, это тебе кажется, что отступление есть предательство самого себя, ты просто боишься нарушить регламент, и даже признаться в этом.

Добравшись домой, я вновь изменил своей привычке, и не стал готовить ужин – просто разделся, плюхнулся в кровать и заснул. В моем одиноком двухкомнатном жилище, диван стоял в проходной комнате, напротив телевизора. А в маленькой, гордо именовавшейся спальней, кровать, застилать которую ежедневно было не обязательно. Утром я накрывал её китайским покрывалом с птичками. Бельё менял раз в неделю, и это представлялось определенным процессом, по правилам. Нет, это штамп, просто привык, и многое делал на автомате. И с этой мыслью, разбавленной алкоголем, я счастливо заснул.

Здесь требуется комментарий – настолько ли счастливо? Однако прошёл года, полтора, два – и все возвратилось на круги своя. Только с какой точки зрения это воспринимать. И я, похоже, уже и не воспринимал, проснулся от необыкновенной тишины.

На часах было половина шестого. Что-то рановато. Тишина, только отблескивал не растаявший снег. Окна в домах напротив не светились. Кому охота вставать в несусветную рань? Разве что кто-то не успел лечь. Так вернее.

Я вышел на лоджию, накинув на себя куртку от шерстяного спортивного костюма. Лоджия много чем отличается от балкона, и застеклена ещё предыдущими хозяевами, я только подновил. Сел на табуретку, закурил привычно. Слишком рано, даже…

Несколько месяцев моя жизнь не представляла ничего интересного ни для таблоидов, ни для компетентных органов, ни для родственников. Разве что приезжавшая на каникулы дочка наносила дежурные визиты, но, увидев отца, ухоженного, не заброшенного, – и, главное, никаких следов другой женщины, успокаивалась. Наверно, у неё тоже были свои правила, и я не считал возможным вмешиваться.

Я по-прежнему придерживался заведённого ритуала, мои друзья к весне поотъелись, шерсть лоснилась, благодаря правительству работы прибавлялось, родственники все чаще навещали места захоронения, не забывая о четвероногих обитателях кладбища. Однако никто не отказывался от гостинцев.

***

– Послушай, ты откуда взялся?

Уже прошел месяц с того момента, как на кладбище появился новый холмик. Оградка ещё не была поставлена, могила не осела. Мелкий, облезлый щенок подошел ко мне, и робко повилял коротким хвостом. Он ещё много не знал. А что у меня есть? – Ничего, ах да, парочка бутербродов. Не съел на работе. Я открыл сумку – точного предка той, с которой хожу сейчас, положил бутерброды на опавшие листочки, и был немало удивлен тем, как быстро они были поглощены щенком. Наверное, он переоценил свои силы, ибо их хватило только на то, чтобы отползти под кустик, и заснуть.

Я же продолжил свою работу. Мне было необходимо убрать листья и комки глины, укрепить скамейку – но так, чтобы не повредили при установке памятника, договориться с местными гегемонами о столике. Мне сказали сведущие люди, что если установить самому, то никто не поручится за его сохранность. Но цену они не задирали, подозреваю, что привычно оценивали на глазок, с кого можно, сколько взять, и брали соответственно.

Может, именно потому, что и в тот, давний день, я не был подготовлен, как и в тот, с которого начал – ни лопатки, ни грабель, только какой-то скребок.

Походил вокруг, заметил, что кое-кто оставлял инструменты, а не забирал с собой. Нашлись и лопатка, и грабельки. Я нашел неподалеку незанятое место, и перекидал туда остатки глины. Выровнял землю, утоптал. Потом долго соскребал с ботинок прилипшие комья, почистил взятый взаймы инструмент и положил на место. Даже мне требуется отдых. Я присел на скамейку поблизости, достал из сумки бутылку пива, откупорил об оградку, сделал первый глоток и углубился в свои мысли. Щенок, наверное, слегка выспался, выполз из кустика, и снова подошел ко мне. Но, увы, у меня больше ничего не было. Я погладил собачонка, и чуть не забыл – каюсь, зачем пришел, отвлекся. Ба, уже половина девятого! Вот что значит приближение белых ночей.

Ладно, завтра надо запастись чем-то более существенным. И зайти купить лопатку. А куда ж я её уберу? Да вот, под кустик.

Малыш увязался за мной, но, по-видимому, боялся далеко отходить от своего обиталища. Едва я перешел ведомую только ему границу, как он развернулся и помчался стремглав в обратном направлении.

Я стал приходить на кладбище почти ежедневно. Теперь, кроме обычной работы по уборке – могу похвастать, что вскоре у меня был наведен почти идеальный порядок – я кормил щенка, уже откликавшегося на кличку Малыш. Приходил и другие особи, иногда и им обламывалось.

Возле моего, так сказать, места, поставили скамейку, не абы какую, но сидеть было можно, даже со спинкой, и столик. Я покрасил столик белой краской, а скамейку покрыл морилкой. Сначала работал, а потом садился и расслаблялся бутылочкой пива.

***

Против много, почти всего, я был абсолютно бессилен, и принужден следовать правилам, неизвестно кем установленным. И это раздражало. В дни церковных праздников, а мне приходилось проходить мимо церкви, я видел нищих, богомольных старушек, неопрятных попов – точнее, священнослужителей. И все они. Я не реагировал на просьбы подать копеечку, только покупал цветочки на посадку. Благодаря уходу они доживали до осени, иногда же их прореживали – подозреваю, те же личности, что потом продавали при входе. К сему факту я относился философски – годы, что говорить, непростые, и каждый выкручивался, как мог.

Через какое-то время я познакомился с обитателями, это довольно-таки, сложно, нет, родственниками усопших поблизости. Мы изредка вели светские беседы, но никогда не касались памяти почивших родственников.

***