Гафур. Роман. Книга 2. Фантастика

– «Когда же случилось ему иметь власть Цезаря, то так и тянуло послов встречать в рубище! И пищу свою делить с нищими, средь бела дня побираясь на торжищах! Ходить с толмачами в грязных солдатских обозушках, гроши торгашая вшивыми шмотками! Ибо страсть была его вовсе не в роскоши, а в самовластии власти безудержном. И говорю так не в оправдание Жданова или Сталина, или кого-то другого из руководителей. Но в отношении любого (!), кто получает власть Цезаря!» – Тео посмотрел мне в глаза и увидев, что я ничего не понимаю, сказал. – Это я тебе процитировал одну из статей о Культе Личности. Еще тогда, когда я работал в Миссии ООН в Бейруте. Меня впечатлила искренность и истинность сказанного. А так же очень редкий «сказительный» слог. Поэтому я запомнил все дословно. Не помню только имени автора. Я, как ты понимаешь, единолично управляю целой планетой. Всей целиком. Можно даже сказать, что я свершил мечты Александра, Чингиз-хана и иных многих, кто претендовал на мировое господство. Но … – Тут он снова принялся перетирать в ступке кофе. – Но страсти к власти я не имею точно так же, как не имею ее и к роскоши. Я просто служу тебе. Хотя, должен признать, что изначально я хотел именно власти. И популярности тоже. Просто… когда это все у меня появилось в изобилии, мне… все эти атрибуты величия не просто наскучили… Опротивели. Поэтому я сейчас тебе просто служу. Это нечто большее чем удовлетворение своей гордыни через смиренничанье, театральные розыгрыши нищенства, которое по сути отсутствует, и прочей лжи. Я сейчас просто служу тебе. Чем могу. Вот и все. – И принялся растирать уже получившийся порошок круговыми движениями пестика по бортам ступки. – И знаешь, Гафур, проживши столько, сколько прожил я, с уверенностью можно сказать лишь то, что не надоедает только делать людям добро. Все остальное может опротиветь настолько, что хоть в петлю лезь! – Он снова застыл, видимо что-то вспоминая. – Я тут уже все перепробовал. И спортом занимался и науками, и искусством. В чем-то преуспел, в чем-то – нет. И даже жесткой тиранией. Ради интереса. По приколу! Просто любопытно было, насколько люди могут терпеть всякое дерьмо? … Оказывается, могут! И даже очень! – Он усмехнулся. – Но все это все равно на бесконечном интервале превращается в ад. В разные его уровни. Не может человеку наскучить только делать добро другим. Служить. А все развлечения и удовольствия… Как сказали бы многие из моих хороших знакомых постников и отшельников, проживающих сейчас в разных эпохах этого мира, служение другим как раз и делает человека богоподобным. Можно сказать и иначе: на конечном интервале времени всякий стремится ко греху. В основном из-за неверия в Вечность. Стремимся к удовольствиям! Как бы чего не пропустить мимо себя! Ха! А если ты живешь, не обремененный близкой перспективой кончины, то человек ищет свое место в вечности. После того как полностью разуверится найти его в наслаждениях! И найти это свое место можно лишь служа другим. Потому что на бесконечном интервале времени все, что не рай, все есть ад. —

– Почему же не в удовольствиях? – Спросил я его.

– Потому что всякие удовольствия… так же как и деньги, они… подвержены инфляции. Обесцениванию. Я даже одно время разрабатывал некую теорию, в которой экономика и потребление рассматривались как страсть. Как одна из форм упадка морали… Ты Лествичника читал? —

– Нет. – Ответил я. – Не знаю такого. —

– Тогда наш разговор в этом направлении… будет непродуктивным. – Сказал он. – Поставил бы ты покамест кипяток на огонь! —

– Куда? – Переспросил его я.

– А, да! На улице в дровнике есть сухие березовые чурки. И очаг у меня снаружи дома. Я, помнится, говорил вчера, что не хочу уродовать этот исторический раритет, – он обвел взглядом свой дом, – устройством каминов, печей или чего-то еще, чего не было в этом доме при прежнем его хозяине. – Он махнул рукой в сторону двери. А я встал и пошел разводить огонь. Мне пришлось обойти весь дом, и с его тыльной стороны я обнаружил под дощатым навесом все, о чем говорил Теодор. Был там на треноге и котелок, наполовину заполненный водой, а так же криво сколоченная лавочка, порядком уже подгнившая и шаткая! «Так он и в самом деле стремится к богоподобию!» – Подумал я про себя. «Интересно, на сколько его хватит в его служении другим?» Я знал, что скептик и циник прочно укоренились во мне!

– Тео, где у тебя спички? – Крикнул я довольно громко, чтобы он услышал, находясь по ту сторону каменной стены. Он услышал и крикнул мне в ответ.

– В дровах! Внутри поленницы! —

Я стал заглядывать в полости между плотно уложенными поленьями и без труда обнаружил там коробку спичек в простеньком полиэтиленовом пакете. И на коробке надпись. «Спичечная фабрика „Маяк“, г. Рыбинск, 1984 г». «Это что, шутка такая?» – Подумал я…

К тому моменту как он появился рядом со мной, держа в своей руке ступку с порошком свеженамолотого кофе, вода в котелке почти закипела. На левой руке он притащил перекинутую через нее еще одну «мантикорью» шкуру. И протянул ее мне. Я высыпал порошок кофе в котелок и с удовольствием закутался. Да, утро выдалось весьма промозглым! Сверху по нашему навесу начал постукивать мелкий дождик. Тео присел на самый краешек нашей маленькой лавочки, а я побежал обратно в дом за нашими эмалированными армейскими кружками.

– Сахар прихвати! – Крикнул он мне вдогонку. А я прихватил еще и хлеб. И еще один табурет. Когда же мы уселись под навесом с кружками кофе и хлебом в руках, я почувствовал себя совсем хорошо. Все это очень сильно мне напоминало стройотряд моей юности. Природа, костер, кофе из кружек и задушевные беседы… Этот вполне деревенский уют дополняло и усиливало так же наличие на нас очень теплых «мантикорьих» шкур. И внезапно я понял, что, возможно, это был такой способ расположить меня к себе? С помощью выбора места для переговоров? Ведь очевидно, что Теодор мог пригласить меня во дворец, или туда, где он… проводит всякие светские мероприятия. Но мы совершенно в ином месте. Диком, пустом и… откровенно сельском. И… он держит меня с ним на равных. Это, безусловно, является одним из способов расположить человека к себе, если ты не вполне уверен в том, что переговоры будут простыми.

– Излагай. – Сказал он мне. И я понял, что он уже просчитал мою чесесчур задумчивую внешность.

– Ты вчера мне сказал… точнее, спросил: что бы я сделал для того, чтобы освободить свою дочь оттуда? —

Тео не стал отвечать а просто кивнул головой.

– Ну, учитывая то, что ее арест более похож на похищение человека с целью шантажа, – спокойно сказал я, – полагаю, мои возможные действия могут лежать в очень широком интервале. От открытых боевых, а так же партизанско-террористических до… до оплаты выкупа по бартеру. —

На эту мою реплику Теодор просто отреагировал очень широкой и абсолютно беззлобной улыбкой.

– Полагаю, именно так! – Сказал он. – И поскольку спектр действий весьма широк, я именно поэтому и задал тебе конкретный вопрос: что именно ты готов сделать для освобождения дочери? —

Я не стал торопиться с ответом. Он мог подождать. Я тоже. У нас, как я понимаю, время не лимитировано. Учитывая тот факт, что я нахожусь в компании с человеком, который может им управлять. Поэтому я встал с табурета и подкинул еще пару полешков в очаг. После пол-кружки крепкого кофе я, наконец-то, стал согреваться!

– Давай отбросим сразу же крайние варианты. – Предложил я.

– Угу. – Ответил Тео, пережевывая горбушку хлеба.

– Ни воевать с тобой, ни платить тебе деньги, – сказал я ему, – я не хочу. Да и не могу. Поэтому и спросил вчера о том, что от меня требуется? Кроме естественно, того, что я уже два года просидел в Ялте девятнадцатого века со своей любимой женой. —

– Все бы так сидели! – Возразил он мне. И как мне показалось, с грустью в голосе.

– Тео, это все равно отсидка! – Начал-было я, но он меня прервал.

– Так. Давай-ка по порядку… Твоя дочь арестована не потому что я собирался тебя шантажировать. Это – самое главное. Она грубо нарушила Договор. Нагло и грубо. И уже не в первый раз! … И даже не в сотый! … Поэтому трое суток ареста на Пляже древнего океана, кишащего хищниками и бандитами, это минимум из того, что все они заслужили. Она как правонарушитель и те из ее конторы, кто принялся это правонарушение защищать. Им всем нужна была основательная встряска! С целью напомнить, что сохранность Истории – это вещь архиважная. С ней нельзя поступать так же необдуманно и спонтанно, как со своими фишками в казино. Это – первое. Второе. Никакие выкупы мне в этой связи не нужны. И свой вопрос: что бы ты, Гафур, сделал для того, чтобы вытащить с Пляжа свою дочь, – этот вопрос я тебе задал вчера не потому что нуждаюсь в чем-либо, а потому что мне просто необходимо знать то, насколько далеко ты мог бы зайти. Это понятно? —

– Угу! – Теперь уже промычал ему я, ибо в этот момент так же жевал. Потом проглотил и сказал, вставая со своего места. – Она, тем не менее, моя дочь, Тео. И подвергать ее жизнь и ее здоровье такому риску, как там на Пляже, я никому не позволю. Даже тебе. Я ценю тебя как гениального организатора и радушного хозяина! Но … —

С этими словами я спокойно снял с плечь волчью шкуру и положил ее на лавочку. А потом поманил его к себе жестом рук. Пусть посмотрит, насколько далеко я готов зайти. Я был в отличной форме!

Он, конечно, понял. И спросил, сидя и улыбаясь.

– Ты хочешь пригласить меня на спарринг? – А я только кивнул головой.

– Окей! – Сказал Теодор, и я увидел как вспыхнули его глаза.

В следующий момент времени он просто щелкнул пальцами, приподняв вверх свою правую руку, и свет вокруг нас мгновенно померк, а воздух стал внезапно очень знойным, душным и… затхлым! Я определил, что пахнет скотом. Всего скорее, верблюдом. Или даже целым стадом верблюдов. И сильно заложило уши. А значит мы куда-то переместились.

– Где мы, Тео? – Растерянно промямлил я в кромешной темноте. Ответом же мне стала тишина, нарушаемая лишь каким-то шумом, накатывающим волнами. Послушав это минут пять я понял, что это не могло быть ни чем иным, как только шумом трибун. И здесь было неистово жарко! И душно. Еще через какое-то время мои глаза сумели вполне адаптироваться к практическу полному отсутствию света, и тогда я понят, что нахожусь в какой-то маленькой камере совершенно один. Теодор отсутствовал.

– Тео? – Наконец, снова позвал я и на этот раз услышал ответ.

– Сейчас все поймешь! —

Он возник внезапно рядом со мной. Настолько близко, что оттолкнул меня своим левым плечом, и я, пошатнувшись, отшагнул к стене нашей камеры. Через мгновение раздался лязг проворачиваемого в замочнойй скважине ключа, и возник свет в дверном проеме. И фигуры людей. Нас подхватили под руки. Ловко и быстро. И вытолкали в коридор. Было очень мрачно. Но я смог определить, что те парни, которые пришли за нами, были одеты в черные кожаные, легкие доспехи. Какие я видел в изобилии во дни своей молодости. Нас завели в комнату, соседствовавшую с нашей, достаточно освещенную для того, чтобы понять, что это была оружейная.

– Habitu, porcus! (Одевайтесь, свиньи!) – выкрикнул нам высокий человек с мечем наизготовке. И я увидел за его спиной еще двух. Такого же роста. При этих словах Теодор молча подошел к куче разного боевого железа и взял в руки увесистый топор на короткой ручке. Мне, не успевшему еще отойти от шока внезапной смены времен, ткнули в спину. Я подошел к той же куче и взял в руки короткий греческий меч.

– Еt accipe scutum! (Берите щиты!) – Опять сказал завскладом. Но я просто отрицательно покачал головой. Тогда те, кто выводили нас из камеры и препровождали сюда, опять подхватили нас с Теодором под руки и повели почти бегом по длинному и узкому коридору. Больше всего мне сейчас хотелось перед Тео просто извиниться и попросить его «отыграть» все назад. Но я понимал, что он на это никогда не пойдет. И второе. Я так же отчетливо понимал, что ни мне, ни ему ничего не угрожает. Наши жизни были определены в Истории Будущего на многие сотни и тысячи лет вперед. Поэтому, да, спарринг! Хотя, сейчас я бы выбрал вместо этого места его хижину и недопитый мною кофе!

В следующий момент времени нас подвели к каким-то немыслимых размеров и немыслимого веса дверям, которые начали распахивать перед нами четверо человек, закованных в кандалы, и стал слышен рев толпы. С той стороны этих дверей. Оттуда, откуда лился яркий дневной свет. Но я уже и без того знал, куда нас перенес Теодор.

– Тео, я ведь могу и убить… Мне бы не хотелось … —

– Ты сперва смоги. – Ответил он ледяным тоном. – Хотел спарринг? Ну, так вот это место как раз для таких целей! Не пристало таким титанам, как мы с тобой, махалово устраивать где-то в совершенной бесвестности! —

– Vale ire mori! (Прощайте, идущие на смерть!) – Услышал я за нашими спинами традиционное гладиаторское напутствие. И в этот момент рабы, прикованные к воротам, широко распахнули их перед нами.

Как только мы пересекли черту света и тени, отделявшую нас от Арены, коротко прозвенели фанфары и чей-то, едва уловимый в реве толпы голос прокричал.

– Duo sunt sine nomine! – Что означало «Двое безымянных!» И если честно, меня это даже расстроило. Я, конечно, не знал в каком именно году мы находимся. Но что-то мне подсказывало, что сейчас идут именно мои любимые года! И в Риме обо мне слышали! Определенно!

– Тео, ты уже бывал здесь? – Спросил я своего спарринг-партнера.

– Конечно. – Ответил он. – Мне больше заняться нечем как подвергать опасности свою жизнь, играя в пустые игры древних! —

– Зачем тогда … – Начал-было я, но он меня перебил.

– Из уважения к тебе, Гафур! – И когда мы вышли уже почти на самый центр арены, сказал.

– Мне хочется дать тебе самое лучшее. Великое. Даже если это будет смерть. Старайся не смотреть на трибуны. Это признак дилетантства и здорово отвлекает! Защищайся! – И тут же сделал очень быстрый выпад «пяткой» своего топора в направлении моего лица. Я увернулся легко и проворно и при этом отпрыгнул на пару шагов назад. «Не пристало Великому Гафуру по крайней мере в этом историческом периоде оставаться безымянным!» Подумал я про себя. «Не пристало!» И с этой мыслью я сделал ложный выпад с поворотом на триста шестьдесят градусов. Ушел в ложный замах с еще одним точно таким же поворотом. И еще раз поворот с уходом в полуприсяд и с очень длинным махом рукой на уровне живота. И если бы я задел Теодора, то располосовал бы его пополам! Но располосовать мне удалось лишь его тогу. Оказалось, что он двигался не менее быстро чем я. И весь этот мой каскад боевых приемов стал не более чем красивым танцем. Нам кратко зааплодировали и засвистели. Раздался чей-то отдаленный смех. Мне было понятно, что здесь, в Колизее, удивить публику было крайне сложно. А удивить очень хотелось! Просто очень! Ты, блин, на Главной сцене всех времен и народов! Ты Гамлет и Спартак! Ахиллес и Гектор. Да, пусть мне отведена роль в пять минут. Но, хрен его раздери, я хочу, чтобы эти пять минут жизни запомнились зрителям навечно! И не из-за зрителей вовсе. А только лишь потому, что нынешняя постановка исполняется великими! Я взглянул на Теодора и увидел в его глазах совсем такой же азарт.

– Умереть на этой арене будет приятнее чем я полагал! – Услышал я от него. И поэтому сказал в ответ.

– Тео, только театральная постановка! С использованием всего нашего таланта и арсенала возможностей! Пусть этот поединок двух «сант-сине-номине» останется в памяти навека! – Всю эту тираду я проговаривал, непрерывно наступая на него, и поэтому говорил с паузами. Но все равно дыхание себе изрядно сбил! А Теодор просто кивнул мне в ответ. И сказал кратко.