Гафур. Роман. Книга 2. Фантастика

– Да, ты прав. Это и есть театр! – И неожиданно резко ушел вниз, под мой меч с броском вперед, очень сильно при этом ткнув меня топором в левое колено. Этот его тычок топором получился не в полную силу и вскользь, однако моя кровь красиво, по огромной дуге оросила арену! Я пошатнулся и застонал. Понял, что сейчас упаду. Но вместо падения на спину, изогнулся вбок и не раздумывая ушел от него, сделав «колесо». Раз семь или восемь. Это был мой «фирменный» трюк, которому меня научил один пожилой зек Василий, которого так и звали «Колесо». В те годы, когда я был совсем еще мальчишкой и носил совсем другое имя…

Так я оказался от него примерно метрах в пятнадцати. И стоял, интенсивно растирая себе колено. А он неторопливо шел в моем направлении.

Трибуны при этом заметно оживились.

Я определил, что чашечка моего несчастного левого колена болтается из стороны в сторону, и это означало, что левую ногу я сгибать больше не могу. Иначе голень просто вылетит из сустава. Эту ногу я теперь должен был держать идеально прямой по крайней мере месяц! И конечно, не на арене Колизея! И замотать мне ее потуже тоже было и нечем, и некогда!

Я, прихрамывая и волоча за собой прямую ногу, попытался от него немного отбежать и поэтому развернулся к нему спиной. Я никак не думал, что он на такое пойдет! Но… он все же, с силой метнул свой топор мне в спину и, конечно, попал! Я на миг даже потерял сознание. А когда очнулся, то увидел, что лежу, зарывшись лицом в песок Арены, а Тео уже совсем близко! И хоть мне очень не хотелось вставать, я понимал, что именно Колизей во все века славился тем, что лежачего в нем добивали. Беспринципно и немилосердно! Поэтому я сел, тряся головой и стараясь максимально обрести адекватность восприятия, и увидел, что он подбирает вместе со своим топором и мой меч, который валялся на его пути ко мне. Это было хорошо. Потому что это давало мне шанс. И… потому что это уже было! И поэтому я продолжал просто сидеть на песке, изображая смертельно раненого, и ожидая, что все в это поверят. Как и тогда, когда с тяжелыми трудами мне удалось победить царевича Инхеп-Ра! Правда, я был тогда сильно моложе. И Тео об этом тоже наверняка знал. А что мне остается? Убежать я не могу. Да мне и не дадут. Куда вообще можно убежать с арены Колизея, кроме как в мир иной?

– Мантикоры, говоришь? – Спросил он издали. – Да ты просто провидец! Я давно их развожу. У себя на ферме! —

Затем он подошел ко мне, сидящему на песке с абсолютно тупым выражением лица, и резким движением отхватил при помощи моего меча здоровенный кусок от подола своей тоги. Бросил меч рядом с топором, присел и не спеша принялся перетягивать мне раненое колено. При этом на трибунах начался настоящий рев. Но Тео никак на это не отреагировал.

– Стоять сможешь? – Спросил он. А я лишь кивнул в ответ. – Потому что сейчас именно и начнется самое великое шоу на этой арене! – Сказал Теодор.

Он продолжал тщательно и очень туго забинтовывать мою ногу тряпкой, глядя при этом совсем не на меня и даже не на мою ногу. Я немного пришел в себя и проследил его взгляд. Стены арены были весьма высоки. Никакой не то что человек, но даже лев или тигр не смогут допрыгнуть до перил. Метров семь-восемь. По сути, это колодец. Но Тео смотрел не на это. Его взгляд был прикован к Императорской ложе, которая… была совершенно пуста!

– Это хорошо, что некому скомандовать «Фас!» – Сказал он. – Местная военная полиция выполняет только приказы Цезаря и более никого! … Поэтому пусть они там на трибунах орут сколько хотят. Все, что они реально могут при пустой Императорской Ложе … —

Он не договорил. Снова отворились те самые врата, через которые на арену выпустили нас, и оттуда выбежала целая команда здоровенных мужиков с топорами, мечами, копьями и прочими орудиями убийства. И устремилась прямо к нам. Мы с Тео оба поняли, что секунд десять, не более. Потом нас возьмут в кольцо и покрошат на мелкий собачий фарш.

– А! Я вот это и имел в виду! – Сказал он и встал, оставив меня сидеть. И снова дважды щелкнуд пальцами, подняв на этот раз свою правую руку высоко вверх!

А потом произошло следующее. Из ниоткуда, прямо как по волшебству, возникли огромные, страшные собаки, вид которых просто леденил у меня кровь. Черные, огромные, с какими-то невообразимо жуткими, немигающими, огромными глазами овальной формы на абсолютно лысых, зеленоватых головах. Эти их глаза… Боже, они же были такие же как у мухи, или стрекозы. Сетчатые… Эти звери были очень высокие в холке. А их непропорционально большие головы украшали пасти, похожие на крокодильи. Только чуточку короче. С десяток особей. И особенно страшным при этом было именно то, что от этих зверей не исходило ни единого звука! Только какой-то тихий стрекот. Как от насекомых. И внезапно я вспомнил, что именно эти тихие звуки я принял вчера за стрекот цикад. Когда стемнело. Рядом с хижиной Теодора. А он при этом мирно похрапывал на полу своего дома, в котором вместо дверей лишь занавеска из плотного сукна…

В этом моменте времени я просто перестал дышать!

Вы никогда не слышали на арене Колизея и при полных трибунах тишины, настолько гнетущей и мрачной, как в преддверии ада? И я не слышал. И сейчас возникла именно такая тишина. Полное беззвучие. Но не от отсутствия чего-либо, а, напротив, от наличия. Повеяло такой страшной безисходностью и… обреченностью, что ли? Эти звери, они источали от себя нечто, чего не существует в мире, созданным Богом. Некие волны чудовищного страха и обреченности. И еще они завораживали. Не знаю, какие физические поля и частицы за это в ответе? Но от этих зверей исходило Нечто. Они парализовывали волю и подчиняли все твое естество страху. Внезапно я понял, что возникнув здесь и сейчас, на залитой ярким солнцем арене Колизея, эти твари принесли сюда не просто самих себя, но частичку пространства того самого мира, в котором были до этого. С его атмосферой, и с его… сутью. И они возникли не одни, а в компании с каким-то мужиком, брюнетом с сединой в висках. Лет сорока. И этот мужичок, одетый в какие-то неизвестные мне одежды свободного покроя, стал выкрикивать этим собакам, или… не знаю, может быть и не собакам вовсе, стал выкрикивать им команды на совсем не знакомом мне языке. Я не был лингвистом, но ни произношение, ни лексика… были явно не отсюда! Он подавал команду зверю, обращаясь, как я понимаю, к каждой особи по имени и при этом, слегка отвешивая ей поклон. И по театральному изыскано показывал жестом в сторону определенного гладиатора, из числа тех, кого выпустили к нам с Теодором для нашего истребления. Это было бы даже красиво, если бы не было столь запредельно страшно!

– Адские псы! – Шепотом сказал Тео. И сел на песок рядом со мной. – Сиди тихо и не шевелись! И я очень надеюсь на то, что они не учуют твою кровь! —

– Откуда это все, Тео?! – Едва слышно произнес я.

– Из ада. – Так же тихо ответил он. – Я подстраховался у… друзей! —

Каждый из зверей, получив команду, подходил к тому, на кого указал рукой их… погонщик… И не спеша, по частям разчленял соответствующего гладиатора. Смотреть на это было просто невыносимо. Потому что люди даже не пытались сопротивляться, загипнотизировнные этими мушиными, немигающими глазами. А более всего потому… да, из-за тишины. Жертвы просто были в полном параличе. Не могли даже издать предсмертный стон…

Это все длилось и длилось… Пока, наконец, где-то на галерке, на самом верху, не раздался чей-то душераздирающий, нечеловеческий крик. Женский, переходящий в визг. И затем – в стон. Такой… тягуче-мучительный. И затем этот стон стал разрастаться и заполонил весь Колизей. И я вспомнил случайно осевшую где-то в самой глубине моей бесполезной памяти фразу из Библии: «Там будет плач и скрежет зубов!» Адские псы не сжирали свои жертвы, как поступил бы любой из столь свирепых хищников отряда млекопитающих. Впрочем, я уже понял, что они не являлись ни млекопитающими, ни… земными. Да и столь свирепых на Земле не водилось! Вся эта героика Колизея… вмиг рухнула, обнажив свою адскую суть. Тео просто организовал здесь и сейчас достойное лицезрение сущности Колизея. Не его парадную, блатную романтику, а его… адскую сущность!

Эти собаки… Они водили хоровод. Волоча останки жертв в своих зубах и оставляя эти человеческие части там, где говорил им погонщик. И я понял, что звери выкладывают на песке арены какое-то слово. Или символ? Не знаю. Но… Потом спрошу!

Через какое-то время, и под жалобные стоны трибун, звери, закончив свое дело, чинно уселись на песок. Я поднял глаза вверх и заметил, что, несмотря на весь ужас, трибуны никто не осмелился покинуть. Публика Рима каким-то образом поняла то, что все происшедшее необходимо досмотреть. Что это действо – для них! И вовсе не как развлечение. Скорее, урок! А потом погонщик пошел к нам. И вместе с ним один из его питомцев. Питомец подошел ко мне вплотную и обнюхал мою ногу, тихо застрекотав при этом. Я закрыл глаза и перестал дышать.

– Атхе, Харт! Атхе! – Тихо сказал погонщик и погладил зверюгу по гриве. При этом пес развернулся и ушел в сторону стаи. Тогда Теодор поднялся с песка. Чинно и с достоинством. И сказал.

– Спасибо, Меридор! —

– Дай нам команду отбыть домой из этого… мрачного места! – Сказал Теодору некто по имени Меридор, погонщик адских псов. И Тео сказал.

– Конечно! Мой поклон Владыке и поздравления по поводу рождения внучки! – И снова щелкнул пальцами. Но уже трижды. И адские псы вместе с погонщиком исчезли. Как и не бывало! Оставив на песке арены Колизея ужасный человеческий… мясной прилавок…

– Вставай! – Сказал мне Теодор и помог подняться на ноги. – Нам пора! И тебя лечить пора! А то еще подхватишь тут какую-нибудь … —

Он приобнял меня за плечи и мы вмиг оказались снова в его Империи. Но уже не рядом с хижиной, а на какой-то немыслимо красивой площади. И хотя в этом мире накрапывал дождик, я был этому несказанно рад! И конечно, снова сильно заложило уши! Мы стояли, обнявшись, как старые друзья. Опираясь друг на друга. Мимо нас проходили какие-то люди, под зонтами и в плащах, и все вокруг было… настолько безмятежно-меланхоличным, как и бывает в самом начале золотой осени. Столь разительный контраст перемены состояния окружающей нас реальности окончательно меня деморализовал. И только сейчас я заметил, что у него широкая резаная рана в области живота.

– Это что, я тебя достал? – Спросил я его. А он ответил.

– Ага. В самом начале. … Ерунда! Ну, что, спарринг удался? —

– Угу! – Промычал я. – Что это были за собаки, Тео? Это же… что-то запредельное. —

– Именно, запредельное. – Сказал он мне. – Они создаются там, где есть предпосылки для так называемого «генетического взрыва». А конкретно эти… Химеры. Помесь волка с богомолом. Их сложный генетический микс. Ты почувствовал, что только насекомые способны управлять сознанием человека на расстоянии? —

– Да. – Сказал я. – Меня просто охватило оцепенение! —

– Вот именно! – Сказал Теодор. – Я хотел преподнести урок этим зажравшимся древним идиотам. И жалею, что тамошнего Цезаря там не было. Вот смотри на мою империю! – Сказал он мне. – Стоит Цезарь, раненный сам и держит раненого товарища. И при этом я остаюсь неузнанным. Вот что значит… э-э… до чего может довести человека скромность! —

Мимо нас проходили какие-то люди. Кто-то рассматривал нас с любопытством, кто-то с брезгливой отстраненностью. И при этом никто не узнал Теодора в лицо.

– Ты идти можешь? – Спросил он. А я только отрицательно покачал головой. Тогда он поднес к губам свою левую руку с каким-то браслетом и сказал.

– Гергон, забери нас! —

Холодный мелкий дождик усиливался, и мы просто кайфовали, уставшие и потные посли арены Колизея.

– Что бы ты хотел сейчас более всего? – Спросил он меня.

Я только покачал головой. – Ну, может, Стинга послушать? … —

– Стинга? – Переспросил меня Тео. – Почему не душ и мягкую кровать? Или миску сборной солянки, от которой поднимается пар? … Хотя… Я бы тоже не прочь послушать Стинга. «Роксен», например. Стинг – классный парень. —

Не прошло и пары минут как к нам подбежали люди и, подхватив подмышки, бегом уволокли обоих в какое-то здание весьма помпезного вида. А я просто закрыл глаза. Я был вымотан психологически как после пыток.

Но во внутреннем моем взгляде, в том самом, который смотрит вглубь твоего сознания и который начинает это делать сразу же вслед за тем, как ты закрываешь свои телесные глаза, … сразу же вслед за этим… мне, я думаю, до конца дней моих будут видеться адские псы, их погонщик Меридор и тот немыслимый, нечеловеческий хоровод с человеческими останками в их зубах. И еще… этот стрекот…

Глава 2. Хроники Ялты-86. 7 января

«… Вера – это ничем не объясняемое знание, либо же убеждение, очевидное для тебя настолько и настолько необъяснимо близкое твоему сердцу, что не отстаивать его, не бороться за него ты не можешь.»

(«Мысли Одинокого Странника, грядущего в ночи». О. С. Гинзбург-Мадани Изд. «Река». М., 2223г. 391 стр., илл.)

Я грустно шагал по центральной улице Ялты. Тео, как мы с ним и договаривались, вернул меня обратно туда, откуда четыре дня назад я отправился в баню к друзьям. Но вместо этого угодил в трехдневную спасательную экспедицию. Меня переодели в приличествующие этому периоду Истории одежды. Теодор вылечил мое колено, которое он же перед этим мне и изуродовал боевым топором на арене Колизея, и теперь я, совершенно подавленный и в настроении препротивном просто возвращался домой. К своей супруге, по которой уже успел соскучиться. Прикасаясь слегка к своему новому котелку рукой в белоснежной перчатке и кивая в ответ на приветствия местного люда.

Не то, чтобы я сильно страдал от боли в колене и остаточных явлений в спине, нет. Первая же парная банька в компании друзей и с хорошим пивом это все поправит без следа! Эти боли были фантомными и скоро должны были пройти сами. Так как на процедуре регенерации у Тео в его «Водах Молодости» меня восстановили, что называется в юношеских годах. Дело не в этом… Дело в том, что Тео просто надрал мне задницу. Вот и все. И поэтому я был подавлен. Конечно, мне и раньше приходилось и получать по зубам, и сражения проигрывать. Но здесь он разгромил меня вчистую, и сделал это на глазах тысяч зрителей, которые на тот момент сидели на трибунах. Это было прилюдное унижение меня как бойца и, к слову сказать, не последнего в своем роде!

Я не привык проигрывать. И тем более не привык проигрывать под аплодисменты трибун, адресованных не мне.

И поэтому я был зол, раздосадован и подавлен.