Вира якорь!

Вот вам ещё одна типичная арабская черта – склонность к предательству.

– —

К началу декабря нас уже притомила вся эта египетская экзотика. Апельсины, которые там практически бесплатные и высокого качества, уже вызывали отвращение. На арабов тоже без отвращения уже смотреть невозможно. Начались приступы ностальгии.

Если кто-то думает, что ностальгия – это такая легкая лирическая грусть на манер французской, то он здорово ошибается. Это тяжелое заболевание, которое пожирает человека. Часто оно заканчивается, особенно у неподготовленных к морю людей, психическими расстройствами, инфарктами и даже самоубийствами. Эта штука мне знакома ещё с детства, когда нам с братом Левой пришлось долго жить в Пхеньяне в Северной Корее. Первые месяцев шесть интересно, потом на эту экзотику уже смотреть тошно. Хочется куда-нибудь на север, где люди по-русски говорят и едят нормальный черный хлеб. Но там хоть брат был рядом, это помогало.

В начале декабря мы вышли из Александрии в Ленинград. Когда из порта выходили, то даже не хотелось оглядываться на берег.

Недели через две благополучно дошли до Питера.

Здесь мороз за 20 градусов, в порту лед. Швартовались с ледоколом. Как только с судна ушли пограничники и таможня, практически весь экипаж разбежался по домам (почти все были питерскими). Видать не одного меня ностальгия замучила. Боцман Гена перед побегом успел рассеяно спросить: «Сумеешь один трюма открыть? Вечером уже придет ночная смена выгружать», – и исчез даже не дождавшись ответа.

Гайки на крышках трюмов я кое-как отбил ото льда топороми открутил за день, но крышки трюмов, пока шли по штормовой погоде на Балтике, обмерзли толстым слоем льда. Я сначала пытался отбивать его топором, но вскоре понял, что одному придется рубить лед до весны.

Тогда я попросил всех уйти с палубы, включил гидравлические насосы и дал полное давление на цилиндры открытия.

Несколько секунд крышки сопротивлялись, но потом раздался взрыв, облако осколков льда по нескольку килограмм весом разлетелось на десятки метров от парохода, крышки сложились. Но никого не убило, я был в насосном помещении и тоже не пострадал. Трюма раскрылись.

Сутки примерно я работал на палубе один. К концу суток мне в голову пришла удачная мысль, что мне на этот год приключений достаточно: пора в этом году заканчивать с плавательской практикой.

Через день вернулся боцман, потихоньку стали подтягиваться матросы и остальной экипаж. Ностальгии у всех как будто и не было.

У меня уже был собран чемодан. Старпом и Гена-боцман искренне расстроились. Они рассчитывали, что я с ними сделаю «ещё один рейсик». Гена даже слегка прослезился, когда прощался со мной у трапа. Всё-таки мы с ним сдружились за это время, неплохой он был парень. А Юра Лапшин как исчез в первый день, так я его и не дождался с берега. Как он без меня дальше плавал? Кто за ним присматривал?

Дальше всё было просто. Билет на поезд и через два дня я в Сочи.

Я приехал как раз вовремя. Через несколько дней у меня родился сын Алёша, будущий мой соратник по морским приключениям и отличный спортсмен.

Вот пока и всё.

    6 февраля 2014 года, село Красная Воля

ТАНКЕР ЛЕНИНО

Двадцать лет я плавал по всем морям и океанам,

но ни разу не видел, чтобы Добро побеждало Зло!

    Пират Джон Сильвер из романа
    Стивенсона «Остров сокровищ»

Весной 72—го года мы окончили полный курс Ленинградского Высшего Инженерного Морского училища имени адмирала Макарова, получили штурманские дипломы, звания лейтенанта запаса ВМФ и разъехались по «месту назначения». Мне выпало ехать в Новороссийское пароходство. Покинул ставший мне родным Ленинград, как оказалось, на долгие годы.

В последний вечер посидели дома у моего друга Олега Коренькова, который в это же время заканчивал Арктический факультет нашего училища. Вышел от него, поймал такси: «Поехали, покатаемся на прощанье по Питеру». – «И долго кататься будем? Ехать-то куда?» – «Долго. На 15 рублей. Поедем по историческим местам. По моим историческим местам». 15 рублей в то время были приличными деньгами. Грустно было сидя в машине вспоминать все, что было за 6 лет учебы в «системе». Но будущее виделось радужным. Все тяжелое, мне казалось, уже позади. Типичная ошибка молодости.

В Новороссийск я попал один из всего выпуска (125 человек).

После госэкзаменов в помещении роты вывесили списки распределения, составленные в Министерстве Морского флота, примерно такого содержания:

1. Ленинградское морское пароходство – 12 человек.
2. Эстонское морское пароходство – 6 чел.

Далее шли пароходства: Мурманское, Латвийское, Литовское, Архангельское и Военно-Морской Флот. Всё без фамилий, курсанты (теперь уже штурмана) сами выбирали пароходство. Подавали заявление, куда они желают. Некоторые изъявили желание пойти служить в ВМФ. На комиссии по распределению, в которой участвовали представители пароходств, командование решало, кого куда направить. Желание курсанта старались учитывать.

Но интересно, что в конце списка под номером 8 было напечатано: «Егоров Владимир Николаевич – в Новороссийское морское пароходство».

Товарищи мои удивились: Егоров, да у тебя, оказывается, лапа в Министерстве, а ты молчал все 6 лет. Пришлось разочаровать ребят.

Все объяснялось очень просто. После многочисленных приключений в полярных водах и Северной Атлантике мне как-то взгрустнулось по тропическим странам. Потянуло посвятить остаток жизни освоению южных регионов Мирового океана.

Надо было в связи с этим что-то предпринять. Как говорится, под лежачего капитана водка не течет. И вот, после пятого курса, отдыхая в краткосрочном отпуске в Сочи перед очередной плавательской практикой, я не пожалел одного дня и смотался в Новороссийск. Просто в 08.00 сел на «Комету» на шестом причале в Сочинском порту, а в 11.30 был уже в Новороссийске. Причем поехал в курсантской форме, значок ЛВИМУ на форменке, шесть нашивок на рукаве (шестой курс). По дороге в «Комете» познакомился с мужчиной лет за сорок. Он оказался судовым врачом. Узнал, зачем я еду в Новороссийск, и слил немного полезной информации: иди, говорит, прямо к начальнику отдела кадров Комарову, мужик отличный. Это недалеко от морвокзала, на набережной. У них перерыв на обед с 12.30. Как раз успеешь. Потом еще долго объяснял, что моряку нужно питаться регулярно, чтобы от стрессовой работы не было язвы. Сам, между прочим, язвенник. Ну доктор, что с него взять!

Захожу в приемную Комарова. Сидят несколько человек с бумагами в очереди на аудиенцию. Секретарша красивая. Спрашивает меня: по какому вопросу? Тогда еще в Новороссийске морского училища не было. Курсанты просто так по улицам не ходили. Я так кратко: через год заканчиваю судоводительский в системе ЛВИМУ, хочу работать на танкерах в вашем пароходстве. Она тут же заходит к Комарову в кабинет. Через дверь слышно: «Тут курсант из Ленинграда, судоводитель». Выходит: «Сейчас человек выйдет, вы заходите».

Захожу в кабинет, представляюсь по форме.

Сразу мне первый вопрос: «Почему вы решили работать на танкерах?». Я ничего не стал сочинять: «Еще в 65-м году между десятым и одиннадцатым классами во время каникул попал с друзьями в Новороссийск. У старого пассажирского причала стоял танкер „Пхеньян“. Я подошел, случайно разговорился с моряками. Они рассказали, что только что пришли из Японии, где был куплен этот танкер. Новороссийское пароходство в том году только образовалось, покупали пароходы, кадры формировали. Мне все это было очень интересно. Моряки тоже оказались хорошими ребятами. Расспрашивали меня, кто я такой. Я сказал, что через год хочу поступать в морское училище. Им это понравилось, мол, свой человек. Заканчивай училище, говорят, и давай к нам. Моряки грамотные – во как нужны! Вот тогда я и решил, что буду работать на танкерах. А решения надо выполнять».

Комаров оказался опытным кадровиком. За 15 минут разговора он выяснил всё, что хотел обо мне знать.

«Вы нам подходите. Мы каждый год делаем заявку в Министерство на молодых специалистов из ЛВИМУ. Никого не присылают. Одни одесситы. Вот смотрите: я при вас составляю радиограмму (так и сказал вместо „телеграмму“) в министерство в Отдел по распределению молодых специалистов с указанием ваших данных и вашего согласия. Теперь не отвертятся!». Отдает секретарше телеграмму: «Сейчас же отправьте и копию Егорову». Я успел вернуться в Сочи той же «Кометой». А через год с чувством глубокой благодарности вижу в списке свою фамилию под номером 8. Молодец Комаров, сработало! Это был тот редкий случай, когда победило Добро.

В апреле 72 года моя жизнь круто изменилась к лучшему. Я снял с себя военно-морскую форму, перестал в 6 утра делать на морозе физзарядку с голым торсом и совершенно прекратил по четвергам ходить в городскую баню и кушать в этот день на обед жареную треску. Проще говоря, мы закончили училище. Шесть лет казармы позади! Какое счастье: оставшуюся часть жизни не придется ходить строем, никаких нарядов вне очереди. Не надо по вечерам стирать хозяйственным мылом тельняшку и кальсоны, потом сушить их в кубрике на батарее. Можно вообще до конца жизни тельняшку не надевать!

Перед отъездом из училища в нашу роту позвонил профессор Гамов Анатолий Григорьевич (капитан дальнего плавания) и через дневального велел мне зайти к нему. Захожу к нему на кафедру.

«Ну что, Егоров, в Новороссийск едешь? Там в пароходстве капитаном-наставником Широков работает. Мой бывший курсант, толковый парень. Вот тебе конверт, отдашь ему. Я там написал ему пару строк о тебе. Можешь почитать, я конверт не заклеил. Хвалю там тебя. Я за тобой с первого курса наблюдаю. С тех пор как ты один из всей роты у меня пятерку получил за устройство парусника. Ладно, удачи тебе. Иди».

Вот такие у нас преподаватели были, не он один. Да, умели в СССР ковать морские кадры. Но это отдельная тема.

Как-то внезапно настал день, когда нужно было расставаться с товарищами по училищу. Шесть лет прожили в одной казарме, плавали на одних пароходах. Столько вместе пережить пришлось, что стали мы как братья. Может даже ближе, чем некоторые родные братья. Я до сих пор помню поименно всех курсантов нашей группы в том порядке, как мы стояли в строю. Сколько лет мы мечтали об окончании училища, когда закончится эта муштра и бесконечные экзамены. А когда настал момент расставаться, то для нас это стало какой-то неожиданностью. Многие из нас расстроились, и я в том числе, даже толком не попрощались. А расставались мы на многие годы, с некоторыми навсегда.

*****

Приезжаю в Новороссийск. Тогда основная контора пароходства помещалась на первом этаже пятиэтажного жилого дома на ул. Советов. Там теперь, кажется, редакция газеты «Новороссийский рабочий» размещена. Меня зачисляют на работу и направляют сдавать экзамены перед заступлением в должность. Экзамены принимает тот самый капитан-наставник Широков. Передаю ему привет из Ленинграда от профессора Гамова и вручаю конверт. Широков расчувствовался, стал расспрашивать о преподавателях. Потом спрашивает: у тебя как с астрономией? Нормально, говорю, определяюсь в море по солнцу и звездам любыми способами. Диплом защищал по астрономии.

«А сможешь на память рассказать порядок обсервации по трем звездам по таблицам ВАС?».

Для меня это было плёвое дело. Мы с моим другом Вадиком Бабичевым несколько лет усиленно вникали в мореходную астрономию и защитили один на двоих диплом на астрономическую тему. Я тут же по памяти оттарабанил, начиная с определения поправки секстана и кончая номерами всех таблиц по порядку вычислений. Широков слушал мои речи как музыку, с явным удовольствием. Потом говорит: «Да, Гамов просто так никого не хвалит. Давайте ваш зачетный лист. Никаких экзаменов сдавать не надо. Поедете на танкер „Ленино“ четвертым помощником. Там отличный капитан, Самофалов Иван Петрович. И экипаж хороший. Танкер пришел в Одессу под погрузку. Не задерживайтесь здесь, постарайтесь побыстрее попасть на судно. Дней через пять выход».

На следующий день прилетаю в Одессу. Из аэропорта автобусом до центра города. В Одессе я впервые, ничего не знаю. Спрашиваю на остановке какую-то старушку: «Бабушка, как проехать в Угольную Гавань?». Слышу в ответ заинтересованное: «А вам зачем?». Сгоряча чуть не сказал что-то грубое, но вовремя сообразил, что это Одесса. Если лишишься доверия местного населения, то можно вообще никуда не доехать. Пришлось подробно объяснять бабушке и примкнувшим к ней гражданам зачем я приехал в Одессу, откуда, сколько мне лет и каков состав семьи. Когда бабушка узнала все подробности моей нелёгкой жизни, она показала кривым пальцем на трамвай: «Садись на любой. Они все мимо Угольной Гавани едут».

На судне меня уже ждали. Сдающий дела четвертый помощник Коноваленко Леша, уже взрослый парень-одессит, лет за 30, подробно расписал мне, что нужно сделать за оставшиеся три дня до выхода и порядок оформления отхода. Оформление отхода судна – это вообще-то муторное дело. Нужно кучу бумаг напечатать на машинке, оббегать в незнакомом городе больше десятка разных служб. Да еще вахту нужно свою отстоять. Стоянки у танкеров короткие, погрузка и выгрузка происходят быстро, не то что на сухогрузах. На танкерах идёт постоянная борьба за скорость. Как раньше это было на парусных клиперах. Грузоподъемность танкеров огромная. Каждая перевозка приносит прибыль в миллионы долларов. При такой работе даже небольшой простой – это большие деньги, потери для судовладельческой компании. Поэтому работа помощников и капитанов на танкерах очень отличается от работы на других типах судов.

Но моряк ко всему привыкает. На эту тему даже существует такой анекдот.

На берегу встречают два помощника, один с танкера, другой с сухогруза. Товарищи по морскому училищу. Сухогрузник весь в мыле, невыспавшийся, портфель с бумагами в руке. Жалуется танкеристу: «Неделя до отхода! Не знаю, как все успеть. Карты не корректированы, медкомиссию народ не прошел, пожарный инспектор кучу замечаний выставил, жена приехала – сидит одна в каюте, плачет. Как всё успеть? С ума сойти!». На что танкерный помощник безмятежно отвечает: «А у меня все нормально. Стоянка двое суток. Отход уже оформил. Карты в навкамере мне за шампанское откорректировали, с пожарным коньяка выпил – замечаний нет. С команды собрал по червонцу, вместе с медицинскими книжками отдал медсестре в больнице моряков в регистратуре, обещала к отходу сама привезти на судно со всеми подписями и печатями. Жена на одну ночь приехала, ночь отлично провели, утром уже на поезд проводил. Заехал к любовнице на часок. Все сделал, а до отхода еще целых полчаса, не знаю вот, как их убить».