Братишка

Я б тому, который слева,
Прямо глотку перегрыз!

Умолял сестричку Клаву
Показать, какой я стал.
Был бы жив сосед, что справа, —
Он бы правду мне сказал…[2 - В. Высоцкий. «Песня о госпитале».]

Выждав секунды три, после того как стихло звучание струн моей гитары, я снова заговорил. Минутная стрелка на моих наручных часах продолжала свой бег, и не хотелось терять драгоценное время. Если я хотел провести запоминающуюся передачу, как это было в первый раз, в чём признался главный редактор перед эфиром, то стоит поторопиться. Бум действительно был такой, будто эфир выстрелил как из пушки. Но при этом и патриотический подъём резко возрос. Он и так был на огромной высоте, а сейчас зашкаливал. Да много что там было после того моего выступления, всего и не перечислишь. Например, я выдал информацию о военнопленных, которая считалась особо секретной. Это всё замалчивалось. То, что я озвучил, что наших взяли в плен в огромном количестве, вызвало шок у слушателей, об этом никто не знал. Но как оказалось, власть держащие немного ошибались, это не вызвало панику, злее стали – да, пропало милосердие к противнику и перестали считать немцев братьями – это точно. В общем, вышло так, что мой тот эфир ещё больше сплотил народ, укрепил его. Видимо, сейчас авторы идеи ещё одного моего выступления надеялись укрепить тот эффект. Тут наверняка ещё и Берия подсуетился, уверен, что и его уши тут торчат, не только Сталина. Он желает вывести меня на чистую воду, подтвердить свою уверенность, что те письма писал именно я. Вот этого мне не очень хотелось, и хотя я собирался, так сказать, взорвать этот эфир, всё же буду лавировать так, чтобы ни нашим ни вашим.

– Надо признаться, в этой истории я немного нагнетал атмосферу, объясняя причину ампутации. Когда мы на телеге ехали с тем бойцом и я, выслушав его рассказ, обругал того хирурга, то солдат, к моему удивлению, встал на его защиту. Во время операции боец был в сознании и видел, что врач шатается от усталости и едва стоит на ногах, вторые сутки не спал. Один он хирург в медсанбате остался, другой был убит во время вражеского налёта, а третий тяжело ранен. Конечно, руку вылечить можно было бы, но тут встал очень непростой выбор. Если лечить руку, то это время, а в очереди ещё трое срочных раненых, которым также требуется операция. Врач сделал выбор: этот солдат потерял руку, но другим раненым он успел оказать медицинскую помощь, и те выжили. Это осталось на совести хирурга, это его крест, который он должен нести. Однако это лишь мелкий эпизод. Ампутаций, что проводят в госпиталях и медсанбатах, действительно нереально много, и это бесчинство нужно прекратить. Я лично голосую «за». Товарищи, поддержите меня.

Диктор, на которого я посмотрел, кивнул, соглашаясь вступить в диспут:

– Я так думаю, ответственные товарищи прислушаются к словам Александра, убедятся, что всё действительно так, и действительно запретят подобное дело.

В это время подошедшая молоденькая сотрудница радио положила передо мной листок. Пробежав по нему глазами, я кивнул, и его отнесли диктору. Тот тоже быстро прочитал текст и продолжил вести эфир:

– Александр, до нашей студии только что дозвонились два наших слушателя, которые задали некоторые вопросы. Если ты не против, я их зачитаю.

– Я не против.

– Хорошо. Звонила женщина из подмосковного города Серпухова. Она интересуется, что дальше стало с тем бойцом, которого так подло предала жена. И второй звонок от старшего политрука Зощенко, который находится на излечении в одном из военных госпиталей Москвы. Он слушал твой рассказ о том, что случилось у деревни Васильевка, и смог, добравшись до кабинета главврача, дозвониться до нас. Он сообщил, что ты рассказал не всё. Он был там, более того, его гнали к тому же карьеру, как и Катю. Он из тех, кто спасся. Если ты не против, я опишу его историю. Зощенко попал в плен в бессознательном состоянии с осколочными ранениями спины и шеи. Смог выжить в лагере и был включён в колонну. Его спасли, как и других, и он присоединился к отряду майора Лапотникова и присутствовал при допросе унтера. Потом всё было действительно, как ты и рассказывал. Повторно политрука ранили, когда был прорыв через линию фронта, он получил тяжёлые ранения, и его отправили в Москву лечиться.

Слушая, я кивал, задумчиво поглядывая на диктора и вспоминая ту встречу с Катей у рынка. Я практически слово в слово описал всё, что она мне в таких подробностях рассказала. Но как оказалось, в Москве был ещё один свидетель расстрелов, и он указал мне на недочёты в рассказе. Этого я, конечно, не ожидал. Так что, когда диктор замолчал, вопросительно посмотрев на меня, я стал отвечать:

– Да, я действительно рассказал не всё, сократил рассказ, чтобы не совсем уж травмировать психику слушателей. Но раз мне указали на неполноту пересказа, я опишу, что именно не раскрывал. В действительности котлованы находились от опушки в полутора километрах, и отряд майора просто физически с такого расстояния не мог ликвидировать предателей. Однако в ту сторону вёл овраг, вот по нему бойцы по-пластунски, чтобы не обнаружить себя, и поползли к противнику. Как выяснилось, немцы о нём тоже знали и заминировали его. К счастью, среди окруженцев было два сапёра, и они сняли эти мины, что позволило отряду двинуть дальше. Вот и суть моего сокращения, что пока бойцы ползли и снимали мины, что заняло достаточно времени, немцы привели ещё одну колонну и успели её расстрелять. Вот следующую колонну, где была Катя и, видимо, тот старший политрук, бойцы и спасли. Наступающий вечер позволил им уйти от погони. Вот и вся неточность, на которой меня поймали. Уж извините. Постараюсь больше подобного не допускать. А по поводу того солдата по первому вопросу, его, кстати, звали Зосим, Зосим Андреев, то он с нами проехал почти сто километров, и мы высадили его у одной из деревень, где почти не осталось мужчин, ушедших на фронт. Он согласился стать председателем колхоза и поселился у вдовствующей солдатки. К сожалению, задерживаться мы не могли и вскоре уехали оттуда. Но насколько я в курсе, немцев остановили в сорока километрах от той деревни. Это всё, что я могу сказать. Мне не известно, что сейчас с ним и жив ли он.

– Благодарю, Александр. Сейчас я зачитаю письмо нашей слушательницы. Антонина Петровна из Горького просит тебя рассказать о себе. Какой ты, характер, привычки, любимые дела. Многих наших слушателей ты очень заинтересовал, и это не единственное подобное письмо. Признаюсь, их тысячи.

– Интересная просьба, постараюсь ответить. На самом деле я очень смешливый и весёлый и люблю хорошие компании, меня считают душой разных встреч, заводилой. Люблю организовывать праздники, дни рождения. Все соседи радовались, если у нас был какой праздник, это значит, я снова порадую их каким-нибудь необычным выступлением. Если бы не тема нашей передачи, я рассказал бы столько смешных историй и анекдотов, что, думаю, долго о них вспоминали бы, однако наша встреча началась несколько мрачно. Как смогли выяснить советские учёные, смех продлевает жизнь, и я с ними полностью согласен. Вот если бы открыли отдельную юмористическую передачу, хотя бы для первого раза минут в десять, я смог бы показать вам, что такое настоящий юмор. Сейчас, извините, не та тема. Не хочу говорить пошлости, атмосфера не позволяет. По поводу моих предпочтений могу сказать, что их много. Самые главные, их два, охота и музыка, в этом я без скромности считаю себя докой, специалистом. Помимо них – рыбалка, вождение, а я вожу и машины, и мотоциклы, хотя опыта очень мало, могу ремонтом авто- и мототехники заниматься, руки растут откуда надо. Люблю со своими сёстрами и братишкой возиться, на ночь песни детские им петь. О-о-о, у меня много детских песен, и мои сестрички их обожают. Как бы я ни устал или ни был занят, я всегда стараюсь сам их укладывать. Если не получается, меня замещают, благо певуний у меня в семье хватает. А вот характер… описывать, уж извините, не буду. Я уже давно описал свой характер в песне, возможно, кто-то опознает в ней себя. Песня «Я не люблю».

Сейчас все песни Высоцкого и впрямь были в тему, и отходить от них я не хотел. К тому же непонятно как, но они всплывали в моей памяти, хотя казалось, некоторые я подзабыл. Сам удивляюсь. Мне действительно нужно было выстрелить в эфире, и я твёрдо поставил себе задачу выполнить это. Так что, тронув струны гитары, я стал в песне реально описывать себя, ведь в ней я видел и себя тоже:

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда весёлых песен не пою.

Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и ещё —
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда – наполовину,
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу.
Или – когда всё время против шерсти,
Или – когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, коль слово «честь» забыто
И коль в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне – и неспроста:
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
И не люблю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более – когда в неё плюют.

Я не люблю манежи и арены:
На них мильон меняют по рублю.
Пусть впереди большие перемены —
Я это никогда не полюблю[3 - В. Высоцкий. «Я не люблю».].

Замерев на миг, я продолжил как ни в чём не бывало:

– Как видите, я вполне полно ответил на ваши вопросы. Продолжим?

– Да, Александр, продолжим.

– Теперь моя очередь зачитывать следующее письмо. Оно снова с фронта. От некоего капитана Васильева, командира стрелкового батальона. Полностью зачитывать письмо не буду, опишу суть. Капитан благодарит меня за те сведения, которые были мной сообщены в прошлую передачу, и просит рассказать наконец историю о двенадцати пограничниках, что набили столько техники и личного состава вермахта и люфтваффе. Судя по тону письма, капитан – опытный фронтовик, который воюет с начала войны, сомневается в реальности подобного. Что ж, расскажу. История действительно на удивление занимательная. Многие фронтовики, надеюсь, почерпнут много нового для себя из чужого опыта. Историю мне эту рассказал пограничник из того полевого госпиталя, он лежал среди тяжелораненых с генералом и остальными, которых я вам уже описывал. Он умер до того, как я уехал, и его рассказ – из первых уст. Войну они встретили на границе, о начале войны знали за неделю, да даже раньше. И в какой день начнётся, и во сколько. Рапорты вверх по командованию отправляли, это чтобы тех, кто возмутится – как же так, война для нас стала внезапной! – успокоить. Пограничникам, как и внешней разведке, не верили, просто не верили, другого ответа у меня нет. Всегда им отвечали так: это провокация, не поддаваться. Но ведь на границе не дураки служили, пусть командование им не верило, но сами они готовились. Погибать за непробиваемость командиров никто не хотел. В общем, на момент, когда немецкие бомбардировщики пересекли границу, пограничники находились не в казармах, а в окопах в ожидании. Когда немцы ударили и командир заставы убедился, что война действительно началась, то они родных отправили в тыл, в основном пешком, а сами сидели и ждали. Покинуть позиции без приказа они не имели права. Немцы артиллерией и бомбёжкой с авиации снесли заставу. Точно били, два залпа – и все строения снесены. Ещё бы, столько времени было, чтобы узнать, где что находится, и навести орудия. Вот об окопах они не знали, там маскировочная сеть натянута была, сами погранцы эти позиции по ночам копали, вот и не был противник о них в курсе. Неприятным сюрпризом оказались. Посыльные, отправленные в тыл, не вернулись, их перехватывали те, кто резал связь застав с комендатурами. Это были диверсанты и их пособники из местных жителей. В общем, пограничники встретили полуроту немцев огнём. Те расслабленные были, думали, добьют выживших зелёнофуражечников и дальше пойдут. А тут кровью умылись. Погранцы подпустили их и ударили в упор, а потом броском подняли остальных на штыки. Немцы уничтожены были полностью. Два снайпера из окопов, что прикрывали атаку, из своих СВТ выбили тех, кто пытался уйти, так что действительно всех положили. Немцы разозлились на такие потери и ближе к обеду нанесли удар авиацией, подтянув ещё пехоту. Я не буду рассказывать, как пограничники, с надеждой поглядывая в сторону тыла, ожидали помощи, отбивая одну атаку за другой, уничтожив около двух рот и подбив два бронетранспортёра, но помощь так и не пришла. Более того, по удаляющейся стрельбе и канонаде они поняли, что наши откатываются от границы. Погранцов осталось восемнадцать из шестидесяти, элитные бойцы, не побоюсь этого слова. В общем, лейтенант, единственный командир, выживший в этих схватках, приказал отходить. Забрав раненых, они ушли, оставив своих не погребённых товарищей на практически полностью разрушенных позициях. Выбора другого не было. Шли дня три, в одном месте на хуторе оставили у надёжных людей раненых, которые их связывали, и двинули дальше за нашими. Их осталось двенадцать. Те самые двенадцать героев. Командовал ими лейтенант Маланов. Вот теперь и сама история. Через неделю пути погранцы стали свидетелями страшной военной драмы. Видимо, у немцев сломался танк, а это был средний Т-4, и после ремонта они догоняли своих. На дороге, пересекающей лесную поляну, они догнали телегу с нашими ранеными, которая, вероятно, где-то пряталась неподалёку и наконец решила двинуть дальше, догнать своих. Немцы большие любители убивать наших раненых: они раздавили телегу, никто с неё не спасся, кроме молоденького парнишки-возницы и девушки-медсестры. Парнишку они сразу убили, а вот с девушкой… Думаю, не стоит рассказывать, что они с ней сделали, наши пограничники застали их в тот момент, когда они после насилия поправляли одежду. Тут ещё командир танка достал пистолет и застрелил рыдающую медсестру. Почти сразу последовал залп с опушки, и танкисты попадали, все пятеро стояли над несчастной. Во время осмотра и сбора трофеев выяснилось, что командир танка был ранен. Лейтенант, который владел немецким на довольно неплохом уровне, допросил того и узнал, как прошла эта гнусность. Но лейтенант, обуздав в себе злость и чувство справедливости, немца не дострелил, а продолжил допрос. Его интересовал вермахт, особенно его техника. Умный парень. От него узнал, что танки у немцев очень даже хороши, все детские недостатки за прошлые военные кампании убраны, и танкисты ими довольны. Но остался один: небольшая дальность хода на одной заправке. Не больше двухсот километров. Поэтому танкисты, когда наш фронт прорвали, берут с собой запас. Тут не только бензовозы, но и топливо в канистрах на борту танков. А большая часть танков у немцев работает на авиационном топливе, а он очень горюч, вспыхивает от любой искры. Теперь, я думаю, многие поймут, что если выстрелить зажигательной пулей по такой канистре, то будет факел на месте танка. И лейтенант это понял. Он долго допрашивал немца, пока его бойцы хоронили убитых. Они много тел видели, пока шли по тылам, а вот этих решили похоронить. Когда допрос был закончен, немца ликвидировали, а танк подорвали. Именно это преступление, что совершили немцы, и подтолкнуло командира этой небольшой группы не возвращаться в ближайшее время к нашим, а начать свою войну в тылах врага, партизанскую. И погранцы своего командира поддержали. До этой встречи с танком пограничники случайно наткнулись на уничтоженную с воздуха колонну наших войск. Немцы не утруждают себя захоронением наших погибших, заставляя этим заниматься деревенских или военнопленных. Если их по близости нет, то просто не обращают внимания, к тому же той дорогой они особо не пользовались. Погранцы тогда набрали себе продовольствия и боезапаса, всё, что пригодится, а вот когда уничтожили танк, лейтенант Маланов решил вернуться. Им много что нужно было, но главное – патроны с зажигательными пулями. В грузовиках с боеприпасами они нашли всё необходимое. Более того, даже отнесли в лес и сделали закладки, тайники, всё, что могло пригодиться: медикаменты, патроны, продовольствие. После этого и началась война. Всё рассказывать не буду, но первую засаду опишу, как это сделал тот пограничник, чтобы показать, что план лейтенанта удался. Общаясь с тем командиром танка, тот понял главное. Я немного отвлекусь и задам вопрос нашим радиослушателям: что важнее – люди или техника? Чтобы не тянуть время передачи, отвечу я сам и сразу. Не слушайте те лозунги, что распространяют в тылу. Их делают люди, которые мало что понимают. Опросите политруков с фронта. Они как один вам ответят. Важны конечно же люди. Отвечая так, имеются в виду специалисты. Ведь как: самолётами, кораблями, танками или теми же автомобилями управляют специалисты, которых надо готовить очень и очень долго и при уничтожении которых замену найти достаточно трудно. А если и найдут, то при таком отношении все резервы быстро закончатся. Это понимают и у нас, и в вермахте. Ещё немного отвлекусь от рассказа и немного поясню ситуацию. Я не знаю, сколько точно танков было у немцев, когда они вторглись на нашу территорию, но пусть для примера будет три тысячи. Примерно месяца два назад в штабе РККА подсчитали, что общее количество подбитых нашими войсками танков на тот момент – десять тысяч. Там, конечно, преувеличено, но, как ни странно, не так и сильно. Мне об этом генерал рассказал. Удивительно, но факт, особо сводки не врали, и немцы потеряли в боях с нашими войсками пять, а то и шесть тысяч танков. Как так случилось? А всё оказалось просто. Поясню: танков действительно три тысячи было, причём треть лёгких, они их в первые недели войны потеряли и стали восстанавливать. Именно восстанавливали. Хвалить немцев не хочется, но у них просто великолепно поставлена служба по восстановлению своей битой техники. Наши отступают, соответственно, все территории с побитой техникой остаются у них. Они оттаскивают тягачами на места восстановления, и уже через три или четыре дня этот танк снова идёт в бой. Поначалу боёв наши не понимали, в чём дело, некоторые танки подбивались два, три, четыре, а то и пять раз. Потом, когда сообразили, научились с ними бороться. Первое – уничтожали экипаж. Если это сделать, то некого будет вновь сажать внутрь. То есть как танк подбивался, замирал, несколько стрелков держали на прицеле его люки. Когда танкисты пытались выбраться, их расстреливали. То есть уничтожали тех самых ценных специалистов, имеющих огромный опыт ведения боевых действий. Ночью, если наших бойцов не сбили с позиций и те не отступили, с бутылками бензина или просто со спичками ползли к подбитым танкам добровольцы и поджигали их. Горевшие танки не восстанавливаются, и их отправляют эшелонами на переработку. То есть на фронте эти танки уже не увидят, разве что после переплавки в виде новых. Только вот это новьё нужно ждать больше месяца, а то и двух. То есть выигрывают время. Немцы, узнав, чем наши занимаются, стали отправлять по ночам группы своих солдат для защиты своей битой техники, и бывает, на местах встреч доходит до сражений, переходящих в рукопашные схватки. Так что это тоже всё не простое дело. Однако, главное, лейтенант знал, что нужно делать, и они делали. Первая колонна была ими остановлена на пять часов. Я повторю, именно остановлена и именно на пять часов. Удивительно, но по служебным инструкциям в случае обстрела колонны солдатам вермахта приказано найти стрелков. Если наши окруженцы, например, обстреляют пехотную колонну врага, ну, ранив пару солдат или убив одного, те обязаны прочесать окрестности, чтобы найти их. Представляете? Пара выстрелов – и полк встал, в результате он может не успеть к месту назначения, немцы не получат вовремя крайне необходимый резерв для атаки и тому подобное. Лейтенант-пограничник об этом знал и пользовался этим вовсю. Ими была остановлена автоколонна. Перед боем он заранее дал каждому своему бойцу задание. Стрелять нужно так. Первая цель – бронебойной пулей по мотору грузового автомобиля или бронетранспортёра. В случае, если встретится последний, стрелять зажигательными пулями по канистрам на броне. Лучше делать два выстрела, потому что в канистрах может быть вода. Одна канистра в держателях всегда с водой, и по закону подлости обязательно это может оказаться она. Позже погранцы не раз с подобным сталкивались, так что предупреждение было в тему. Потом стрелять нужно по водителю обычной пулей. Это обязательно. Ну и по топливным бакам автомобиля. Если стрелять по грузовику, то в три этапа. Я их повторю. По мотору бронебойной, по водителю обычной и по бензобаку зажигательной. После чего переносить огонь на следующий автомобиль, не обращая внимания ни на что другое. На каждого бойца по два автомобиля, и если даже есть ещё цели, всё равно отходить. Лейтенант был правильным командиром. Не из тех, кого принято считать шапкозакидывателями. Опять немного отвлекусь. Я сам слышал, как на стоянке один политрук напутствовал бойцов, давая политинформацию. Её окончание звучало примерно так: бойцы должны умереть за свою родину. По-моему, он нёс полную чепуху. Ни один политрук-фронтовик такую ересь не скажет. Фактически тот призывал бойцов стройными рядами просто идти и умереть, устраивал геноцид своих сограждан. Правильные командиры и политруки сказали бы так: товарищи, идите и сделайте так, чтобы солдаты противника умирали за свою родину. Маланов был именно правильным командиром и терять своих людей не собирался. То есть не держаться за позицию до последнего патрона, а наносить постоянные удары и делать отскоки. Если он видел, что засада не удастся или будут потери, то он просто уводил своих людей. Ну постреляют они полсотни немцев, и всё, остальные дальше будут жить. А тут уничтожат для примера десяток, уйдут дальше, там десяток, потом ещё десяток. И так постепенно их счёт может дойти до тысячи. Напомню, у группы Маланова он дошёл до двух тысяч, не считая уничтоженной техники, это показывает, что такая тактика себя оправдывает. В некоторых случаях, конечно, нужно держать позиции, как говорят политруки, до последнего бойца и до последнего патрона, но не в данном случае. Когда та, первая колонна приблизилась, пограничники лежали и держали в руках пустые, не снаряжённые обоймы, а у них у всех были СВТ и один ручной пулемёт. Выбрав цели, они по ним и снаряжали свои обоймы нужными патронами. Для грузовиков, для бронетранспортёров или танков своя очерёдность. Для танков только зажигательные, которые старались экономить. И когда лейтенант отдал приказ, открыли огонь. Почти сразу над колонной вспухло облако пламени, когда вспыхнула канистра на борту одного из бронетранспортёров, часть бензина странным образом плеснуло внутрь, и из машины стали с криками выпрыгивать объятые пламенем немцы. Пограничники, расстреляв по обойме, стали отползать и уходить. А на дороге горело два танка, четыре бронетранспортёра, восемь грузовиков и один топливозаправщик. Вот ещё одно: Маланов никогда не организовывал засаду, если не было хотя бы двух путей отхода, основного и резервного, поэтому они всегда уходили без потерь и отрывались от преследования. Как-то обстреляв роту велосипедистов, а у немцев и такие подразделения были, они смогли добыть велосипеды и стали достаточно высокомобильными, быстро покидая зоны поисков. За полтора месяца боёв группа пограничников набила множество техники и уничтожила больше двух тысяч солдат и офицеров противника. В основном это были специалисты, те же танкисты, но больше всего водителей, около тысячи, ну и офицеров. На рядовой состав линейных частей они не обращали внимания, офицеры и унтеры были их целью, а погранцы отличные стрелки, снайперы. Как видите, то, что я рассказывал, действительно реально. Главное, иметь уверенность в своих силах, хорошего и опытного командира, который видит обстановку, и всё в ваших руках. Конечно, погранцам просто повезло, что они так долго охотились за колоннами. На них не раз устраивали облавы, от которых они благополучно уходили. Погранцы настолько обнаглели, что минировали дороги немецкими же минами или полностью уничтожали небольшие колонны. Въехала колонна из шести грузовиков в лес – и всё, как сгинули, ни тел, ни машин. Таких случаев было немало. Однажды захватили несколько грузовиков с немецкими пулемётами и боеприпасами и по-умному использовали их. Установили в засаде, к каждому пулемёту приставили по пограничнику без второго номера и, когда дождались пехотную колонну противника, вдарили. Выпустили по ленте, после чего отошли, бросив пулемёты. Если забирать, уйти бы не успели. А так уничтожили полторы роты немецких солдат их же оружием и благополучно ушли. Потом ещё пару засад устроили, пока пулемёты не закончились. Вот так и воевали. Так что совет: если вдруг кто попадёт в окружение, тут зарекаться не стоит, всякое бывает, пользуйтесь опытом Маланова и его бойцов. Хватит сделать и один прицельный выстрел. Сейчас немцы, правда, не останавливаются, чтобы найти стрелка, учёные стали, уходят из-под обстрела, но всё равно опыт замечательный. До такой степени, что пограничники не раз устраивали обстрелы аэродромов противника, даже с помощью захваченных миномётов, которыми учились пользоваться на ходу, во время боя. Конец этого рейда был один – общая усталость. И лейтенант приказал уходить к своим. Вышли, а им, как водится, не поверили, рапорты приняли, но посчитали врунами. Сейчас эта группа где-то в составе патрулей охраняет тылы наших войск. Во время такой охраны в схватке с диверсантами тот пограничник был смертельно ранен, отчего мы и встретились в палатке тяжёлых. А ведь могли перенять их опыт, ведь группа пограничников, получивших такой уникальный опыт, могла им поделиться. Только вот никому это не нужно. Взять для примера кавалерию. Я сам сторонник современной войны, однако в этой войне кавалерия ещё покажет себя, и зря её задвигают. Для действий в тылу врага это идеальные подразделения. Сейчас их неправильно используют, в качестве обычной пехоты на передовой. Вот товарищ Будённый, очень умный и ответственный командир, если ему организовать центр управления по действиям в тылу противника наших подвижных частей, то он всё организует так, что немцы свои транспортные колонны будут водить под серьёзной охраной, боясь каждого кустика, из которого может последовать винтовочный, а то и пушечный выстрел. Однако, как я уже говорил, никому этого не надо, воюем дедовскими методами. На днях я был в батальоне, которому обещал оружие, и…

– Извини, Александр, что перебиваю, мне нужно сообщить нашим слушателям некоторую информацию, – встрял диктор, остальные рабочие студии, с интересом слушавшие меня, сразу засуетились, поднося листы бумаги. – Товарищи, по просьбе руководства нашей страны и командования Красной армии, я выношу благодарность присутствующему в студии Александру Полякову. Он действительно подарил нашим войскам оружие, трофейное, добытое им лично, это уже проверено и подтверждено, а также передал отбитые у немцев слитки золота. По общему голосованию Центрального Комитета партии, было решено принять просьбу Александра и отправить полученные средства для постройки завода по изготовлению автоматов для нашей армии. Всё это будет сообщено и в центральных газетах.

– Спасибо, – тихо поблагодарил я, но в микрофон, то есть на всю страну.

Неожиданно, надо сказать, меня немного напрягало, что было молчание с этой стороны, а тут вот оно как, с задержкой, но всё же поблагодарили.

– Извини, что прервал, продолжай.

– Да, меня попросили устроить лекцию бойцам батальона, и во время неё я подробно описал этот рейд пограничников. Многие бойцы задавали вопросы, и я в меру своих знаний старался на них отвечать. Если что не знал, честно это говорил.

– История, конечно, занимательная, честно говоря, звучала как сказка, но интересная, и хотелось бы всему этому верить.

– Так, а в чём дело? Можно найти лейтенанта Маланова, он вам всё это опишет в красках, всё же был сам участником тех дел.

– Но ведь им не поверили?

– Это обычное дело, как я уже говорил. Кстати, была ещё одна история. У меня их много, но эту я расскажу. Один сапёр, у него даже оружия не было, кроме плотницкого топора и ножа, выходил в одиночку из окружения и наткнулся на стоявшую на позициях немецкую гаубичную батарею. Ночь, часовые бдят, остальные спят. Я не буду описывать, как он топором зарубил часовых, а потом, с ножом в руках проникая в палатки, резал спящих артиллеристов. Потом обложил ящиками со снарядами гаубицы, облил их бензином из баков грузовиков и убежал. Он сапёр, но мостовик, мосты строил, а как взрывать не знал. Факт остаётся фактом, этот неизвестный герой действительно уничтожил батарею. Когда он следующей ночью перебрался к нашим, ему не поверили. Однако, когда посланные разведчики подтвердили, что это всё правда, то искать героя было поздно, его давно отправили на фильтр, чтобы там, опросив, направить в свою или другую часть. Никто даже не запомнил, как его звали. Вот некоторые не самые честные тыловые командиры и приписали этот подвиг себе, отправив рапорты наверх. Мне об этом писарь раненый рассказал. Сам им наградные листы оформлял.