Леротикь

Придя домой, я попросил у своего брата двадцать долларов в долг, обещая, что буду экономить на ланчевых деньгах и расплачусь при первой возможности. Он сказал, с процентами. Я спросил, с какими. Он сказал, сорок долларов через два месяца. Дамы и господа, пожалуйста поймите – выбор? Нет выбора! Я принял его условия. Альтернативные методы добывания искомой суммы казались, да и были наверное, слишком рискованными для человека, берегущего себя для будущих великих свершений.

В тот вечер я терпеливо ждал, пока вся семья не уйдет спать. Мама очень меня обязала, уйдя в спальню рано, но папа уснул на диване перед телевизором, как он часто делал, так что мне пришлось пошуметь в гостиной. Он проснулся, наорал меня за шум, встал, и удалился в спальню, еще раз выйдя, чтобы забрать очки, и потом еще раз, чтобы пописать. Я подождал еще минут сорок. Сделалось два часа пополуночи. Я выволок мою клавиатуру в гостиную, загнал запись в плейер, и начал смотреть и слушать. К шести утра я обнаружил, что могу сыграть весь шубертовский опус – за исключением басовых нот, которые в моей клавиатуре отсутствовали.

VI

…На аэропортовом автобусе он доехал до метро, а на метро до Манхаттана. У него не было ни связей, ни планов, ни денег, помимо семидесяти долларов, которые он заработал за смену, предварительно дав хозяину девяносто. Следовало выпить, и нужна была приятная атмосфера. Комбинация этих двух факторов привела его в небольшой пиано-бар с задернутыми занавесями на окнах, на юго-западной кромке Челси.

Десять часов вечера. Посетителей мало. Пианист, подвизавшийся обычно в этом баре, уяснив, что много на чай ему сегодня не дадут, ушел домой – там у него, видимо, имелись более интересные дела.

Юджин попросил виски, пригубил, поставил стакан на стойку и стал сворачивать и разворачивать бумажную салфетку, почесывая время от времени бровь и пытаясь собраться с мыслями. Приняв решение, он перегнулся через стойку и помахал бармену рукой.

– Слушай, – сказал он вежливо. – Не возражаешь, если я поиграю немного? На клавишах?

Бармен взглянул на него будто в первый раз.

– А ты умеешь?

– Ага.

– Хмм. А ты какую музыку играешь?

– Любую.

Бармен ухмыльнулся скептически.

– Так-таки любую?

– Да.

– Ладно, – сказал бармен, разглядывая Юджина. Он хмыкнул. – Любую, а? О фортепианном концерте Шуманна, к примеру, слышал?

– Вроде да.

– Вроде? Хмм, – бармен пожал плечами, закатил глаза и отошел лениво, не видя смысла в продолжении разговора.

Пока он обслуживал жирную с хриплым голосом лесбиянку в хаки, которая желала мартини, смешанный в точности с ее представлениями об этом напитке и никак иначе, Юджин соскочил со стула, запрыгнул на возвышение, на котором стоял спинет, и поднял крышку.

Не Стайнуэй, конечно.

Как все незнакомые инструменты, по началу спинет решил оказать сопротивление новому повелителю. Первые пять тактов, хотя и заставили бармена оглянуться и строго посмотреть в сторону играющего, прозвучали совершенно механически. Юджин сжал зубы. Нельзя было терять времени – его целью было произвести впечатление, пока хозяин следит. Он собрался. Ля в третьей октаве нуждалось в настройке. Юджин на ходу поменял тональность. Минуты две спустя он почувствовал, что все в порядке – инструмент начал подчиняться. Музыка полилась свободно, расплываясь по помещению, вибрируя, изменяя структуру пространства. Толстая лесбиянка все еще не была удовлетворена консистенцией своего мартини. Два других клиента – мужчина и женщина, за пятьдесят – не обращали внимания на музыку, им все равно. Но бармен был поражен.

Юджин игнорирует этот эпизод и этого человека в своем дневнике. Чтобы не сойти с ума в равнодушном окружении, художник время от времени прибегает к неблагодарности как к способу существования. Так надо. Иногда просто выбора нет.

Бармен – мелочен, мстителен, скуповат, плохо образован, чудовищно закомплексован и часто труслив, но имелась у него в жизни страсть – музыка. Он нанял Юджина, чтобы тот играл три вечера каждую неделю, и две недели спустя нашел ему вторую работу в другом пиано-баре (гораздо приличнее, чем его собственный, на Верхнем Ист Сайде). Он понимал, что профессионализм Юджина находится пока что в зачаточном состоянии. Он давал Юджину советы, которые тот намеренно игнорировал. В те вечера, когда клиентов было мало, он сам добавлял несколько купюр в чашу на верхней крышке спинета, когда Юджин уходил на перерыв. Он нашел Юджину неплохую квартиру, лучше той, что раньше, и не его вина, что, когда доход Юджина вдруг упал, а плата за квартиру поднялась, начинающий амбициозный пианист столкнулся с необходимостью найти руммейта[2 - Руммейт (roommate) – делящий с кем-то квартиру и платящий часть квартирной платы.].

Вопрос. Юджин, талантливый и верный своему призванию – почему он не мог поступить в Джулиард сразу по окончании школы? Почему об этом не говорили ему – его учителя музыки, его друзья, или хотя бы его родители – почему не советовали ему пойти туда, куда идут талантливые музыканты?

Ну, во-первых, школу он так и не закончил. Имелись и другие причины. «Индоктринация и творчество несовместимы», пишет упрямый и капризный Юджин в своем дневнике.

Что касается его родителей – мать относилась к его занятиям музыкой скептически, а отец открыто возражал, не желая, чтобы сын его стал профессиональным музыкантом. Брат отца, саксофонист, пробродяжничав несколько лет, женился на женщине с очень плохой репутацией и теперь жил, по слухам, в нищете и разврате на юге Франции, посылая время от времени родне открытки хамского содержания. Подсознательно, отец Юджина боялся, возможно, что занятия музыкой дадут толчок некоторым чертам, унаследованным генетически.

ИЗ ДНЕВНИКА ЮДЖИНА ВИЛЬЕ —

Идея организовать музыкальную группу пришла мне в голову неожиданно и была, скорее всего, просто реакцией на ежедневные музыкальные экзерсисы Фукса. Когда он начинал греметь на своей бас-гитаре – в десять утра, каждое утро, друзья мои! – я, как правило, еще спал, поскольку предыдущей ночью работа, да и после работы всякое. Все здание дрожало от фуксового баса. Следовало что-то придумать, чтобы музыкальная энергия просыпалась в нем позже, или чтобы он спал подольше.

Я сказал, слушай, мужик, почему бы нам не организовать группу?

Я стоял в халате посередине гостиной, с противным вкусом во рту, с трудом держа глаза открытыми. Фукс перестал греметь и оглянулся на меня через плечо с таким видом, как будто я только что открыл ему смысл его жизни.

Он говорит – Это просто гениально, мужик.

Очень может быть. Миллионы людей всю свою жизнь работают на паршивых работах, экономят, пытаются сводить концы с концами, платят за жилье, платят налоги, сидят на диетах, смотрят телевизор, и прочее, но мысль, что надо бы организовать музыкальную группу никогда не приходит им в голову. Стало быть, действительно гениально.

Фукс говорит – А сколько нам нужно для этого народу? Эй, слушай, а певец нам нужен?

Что Фукс хорошо умеет – так это действовать людям на нервы.

Я сказал ему, раздраженно – Сперва давай составим группу. Нужны барабанщик и ведущая гитара. И, может быть, саксофон.

Он говорит – Эй, а саксофон-то зачем?

Я сделал серьезное лицо, многозначительно поднял указательный палец, и сказал – А спецэффекты?

Он понятия не имел, о чем я. Тем не менее Фукс, глядя на мой указательный палец, торжественно покивал. Старина Фукс.

Я сделал себе яичницу. Фукс решил составить мне компанию в кухне. Еще одна неприятная его черта – он все время путается под ногами.

Он говорит – Ну, хорошо, ты знаешь кого-нибудь?

Я поставил тарелку на стол и вооружился вилкой. Очень люблю яичницу, и когда я ем, то не желаю, чтоб меня часто и суетно прерывали. Разговор за едой следует вести медленно и лениво, со множеством пауз – жевать задумчиво, проглатывать со знанием дела, и переваривать со значением. Я не ответил Фуксу.

Но Фукса не удержать. Он продолжил, типа – Хорошо, я знаю одного парня. Из Гарлема. Паркер. Его зовут Паркер. Большой такой ухарь. Может барабанить сутками. Это все, чем он занимается целыми днями. До недавнего времени он барабанил в метро, пока не стали гонять.

И я сказал – Хорошо. Найди его. Можешь?

Фукс говорит – Ну дак! Мой двоюродный брат его знает. Надо, блядь, ему позвонить прямо сейчас.

Я говорю – Эй, эй, не спеши, брат. Было бы лучше, если бы мы нашли сперва гитариста.

Фукс вдруг просветляется и говорит – Никого не знаю, брат. Гитариста найдешь ты. Раскидай по городу листовки, ниггер, или помести на хуй объявление в ебаной газете, брат. Кстати, брат, что именно мы будем играть, какую музыку?

Я положил вилку. Я ухмыляюсь как безумный, но на Фукса ничего не действует. Тогда я ему говорю – А тебе-то что, брат? Ты играй на своем басе. Я скажу тебе, какие ноты когда играть.

Он крепко подумал и в конце концов сказал – блядь, на хуй, наверное ты прав, мужик. Мне это никогда не приходило в голову, на хуй. Я все могу играть. Блюзы, и все что угодно, ниггер. Что мне сказать моему двоюродному брату?

Скажи ему, что будем играть рок, джаз и блюзы.

Ну да? Все это будем играть, на хуй?