Вспоминалки

Я аккуратно делал положенные мне прививки в травмпункте. Женщина-собачница из нашего подъезда рассказала мне, что укусившую меня собаку кто-то давно испугал и с тех пор она на всех бросается. У меня, правда, возникли другие мысли – доберманов использовали немцы в концлагерях, а мой американский друг написал мне, что их обычно держат продавцы наркотиков: так они отпугивают полицейских. Сосед-шахматист, однажды увидев меня у своего подъезда, спросил:

– Может, Вам стоит поговорить с владельцем собаки? Пусть хотя бы оплатит Вам лечение.

– Нет, теперь уже поздно, – ответил я, – это будет похоже на вымогательство.

В другой раз сосед подошёл ко мне и сказал:

– Всё-таки кто-то ему отомстил за Вас. Здесь у него стояла сломанная машина, которую он собирался отремонтировать. Так её вчера сожгли.

И правда, накануне я видел в окно горящую машину. Рядом стоял чей-то пикап, и у него уже начала сзади оплавляться краска. Подошли соседи и откатили его в сторону.

Вообще нашей семье очень везло на подобные происшествия. В детстве моя мама хотела вытащить из-под кровати спрятанный ею подарок для нашей бабушки. Там сидели котята, и породистая, но очень злобная кошка. Несмотря на своё благородное происхождение (из дома князей Юсуповых), она разодрала маме локоть, которым та прикрыла глаза. Затем на даче маленькая, вечно сердитая собачка соседей подпрыгнула и укусила её в ногу, ниже колена (ей же в молодости повредил икру пресловутый кирпич, упавший сверху, когда она проходила мимо стройки). Моя сестра, находясь в гостях, сидела на диване, и ей в щёку вцепилась хозяйская собака. Младшая дочь пришла на день рождения к своей однокурснице по художественному колледжу. Рядом, за столом, сидела её знакомая, которая неожиданно дунула в детскую свистульку – вытягивающийся с писком язык. Сиамская кошка хозяйки испугалась и стала бешено раздирать ноги не ей, а моей дочери (они оказались ближе, потому что длиннее), прокусив ей сквозь джинсы ноги в десяти местах, ступни и нанеся множество глубоких царапин, пока ее не оттащил муж однокурсницы, которому она тоже прокусила насквозь палец. Младшая дочь не могла ее даже от себя оторвать, такая она была крупная и сильная.

В другой раз она проходила мимо станции метро, где стоял мужчина с обезьянкой и фотографировал детей. Эта мелкая тварь вдруг рванулась на поводке в сторону дочери и вцепилась зубами ей в кисть руки между большим и указательным пальцами.

– Да она всех кусает, – безразлично сказал мужчина.

Дочь несколько раз ходила делать уколы от бешенства, но увидев как-то на том же месте, в полном здравии, укусившую её обезьянку, махнула на них рукой.

Боязнь глубины

Раньше я писал, что плавать научился только во время второй загранкомандировки в Сирии. На съёмных дачах, где мы отдыхали летом, были речки и пруды, а в интернате нас даже возили в бассейн. Но как я ни старался научиться плавать, ничего у меня не выходило. Однажды мы купались в Тишковском водохранилище. Оно кишело людьми, что мне и помогло. Увлёкшись попытками научиться плавать, я вдруг почувствовал, что мои ноги не касаются дна. Меня слегка подбрасывало вверх-вниз, но сдвинуться с места я не мог. Вокруг меня были люди, но какие-то слова о помощи просто застревали в моём горле. Неожиданно что-то мягкое уткнулось мне в спину. Оглянувшись, я увидел маленькую девочку, на которой был надет детский спасательный круг для плавания. Я с улыбкой (!) оттолкнулся от него и, опустив ноги, с радостью ощутил, что они коснулись дна. Потом я много лет вспоминал этот неприятный момент.

В другой раз мы поехали купаться на Клязьму. На диком пляже я поплыл по течению за подругой сестры (та была на полтора года старше меня), опустил вниз ноги и не почувствовал дна. Девушка была уже на берегу, когда обратила внимание на мои испуганные глаза. Она вернулась и вывела меня из воды.

В Сирии, около Джеблы, мы нашли место, напоминавшее ванну. Оно было отделено от моря наростами из пемзы. В этой созданной природой купальне, после которой мы ещё долго вытаскивали из ног колючки от морских ежей, я и научился плавать. Потом в других местах я уже свободно плескался в воде, правда, не отплывая далеко от берега. На шестой (включая срочную военную службу) год моего пребывания в Сирии работников Торгпредства начали возить на автобусе в открытый бассейн, под Дамаском. Там были столики под навесами, мы заказывали себе пиво и лёгкую закуску, играли в шахматы и купались.

После увольнения из Управления я начал работать в коммерческих структурах. Первой из них было совместное российско-сирийское предприятие. Оно оплатило нам абонемент в крытый бассейн, и раз в неделю, во второй половине дня, мы ездили туда на нашем микроавтобусе. Бассейн был малолюдным, и никто нам не мешал купаться и коллективно сидеть в парилке. Там мы многократно преодолевали вплавь дорожки длиной 25 метров, окунались в холодную воду и просто отдыхали.

Пожизненный графоман

Стихи я начал писать в возрасте десяти лет (они все сохранились до настоящего времени), но делал это эпизодически. В двух последних классах, под влиянием личных переживаний, я выдал целую серию лирических стихотворений, потом надолго замолк и вернулся к поэзии лишь спустя тридцать пять лет. Что касается прозы, то я начал, как большинство писателей, не с рассказов, а сразу, во 2-ом классе, написал исторический роман из французской жизни, о чём наша директриса через много лет напомнила всем на выпускном вечере. В 3-ем классе я, прочитав несколько книг Вальтера Скотта, написал рыцарский роман, где действие происходило в Англии. На следующий год, проглотив все основные сочинения Виктора Гюго, я вернулся к французской тематике. В 9-ом классе я начал вести дневник. Он и некоторые записи за следующий год легли в основу 300-страничного автобиографического романа. Отдельные эпизоды из него в сокращённом виде я использовал при написании вспоминалок о школе-интернате. Были ещё рассказы, опубликованные в семейном литературном журнале «Солнышко». Он представлял собой альбомы с рисунками моей сестры, куда она переписывала от руки произведения членов нашей семьи: мои, свои, её первого мужа, подруги и даже двоюродной бабушки (вышло около десяти номеров, которые также включали полемику с теми из друзей и знакомых, кто их читал). Кроме того, какое-то время я на основе солдатских писем составлял программы для «Полевой почты Юности» (они считались печатной работой, и на каждую из них присылали авторский экземпляр).

Во время срочной военной службы в Сирии я написал пять рассказов, потом разослал их в разные журналы, но везде получил отрицательные рецензии. Только в одном месте ответ литконсультанта оказался более и менее обнадёживающим: «Думаю, Вы можете писать, но Вам нужно много работать». Некоторые эпизоды из них, имеющие автобиографический характер, я тоже использовал в написании вспоминалок. Хорошим подспорьем оказался и «Дневник читателя», который я веду, благодаря старшей сестре (это было одно из заданий их учительницы), с 9-летнего возраста, где всё расписано по месяцам и годам. Он оказался очень удобным для оживления воспоминаний: многие книги тесно связаны с определёнными периодами моей жизни. Чтобы сразу закончить с этой темой, упомяну ещё о рукописном «Дневнике шахматиста», который я начал вести с 8-го класса, когда занимался в Московском Дворце пионеров на Ленинских горах. В нём сохранились тексты отдельных партий и таблицы большинства турниров, в которых я принял участие. Отсюда такие подробные сведения в вспоминалках, посвящённых шахматной игре. Но, в целом, то, что вы читаете – это действительно воспоминания, которые я пишу прямо сейчас. Детали их я постоянно уточняю с женой: с 9-го класса мы учились с ней в одном интернате.

На одном из ныне в бозе почивших литературных сайтов я участвовал почти во всех конкурсах поэзии и афоризмов. Однажды я решил разыграть судей жюри, представив на конкурс прозы новеллу из французской жизни, написанную мною в возрасте 13 лет (он занял 22-ое место из 40). Никто не догадался, что она написана школьником, и только одна судья конкурса в своей рецензии заметила, что это напоминает попытки писателя-ребёнка, который увлечённо жонглирует французскими именами. Только после окончания конкурса я сообщил всем правду и отдал должное проницательности этой судьи. Впрочем, его организатор, с которым я за месяц до этого, по своему обыкновению, переругался, поблагодарил меня за то, что я внёс в его проведение интригу. За исключением этой новеллы, остальные свои рассказы, а также романы, написанные в том далёком прошлом, я в Интернете никогда не публиковал.

С разницей в семь лет

Когда я учился на 5-ом курсе, ко мне подошёл лично не знакомый со мной преподаватель, которого в институте называли самым молодым доктором исторических наук, и сказал:

– Скоро нам предстоит поработать с делегацией такого уровня, что выше, я думаю, не будет.

Спустя несколько дней мы с ним уже сидели на переговорах в конференц-зале Советского комитета защиты мира (СКЗМ). Делегация, с которой мы работали, представляла собой практически всё внешнеполитическое руководство Организации освобождения Палестины (ООП). После переговоров, в ожидании остальных, я заглянул в конференц-зал СКЗМ и впервые увидел кусок фильма каратэ (точнее кунг-фу; через два с половиной года, в Сирии, я смотрел их в кинотеатрах Хомса десятками). Сын представителя ООП в Москве, который со временем сам станет послом Государства Палестина, молодой и красивый мужчина, имел чёрный пояс по каратэ (я видел выставленные в шкафу, в его кабинете, фотографии).

Затем мы с делегацией поехали в Минск, участвовали в переговорах с Председателем Президиума Верховного Совета Белорусской ССР и побывали в Хатыни. В последний день нашей поездки я и члены делегации в автобусе «Интуриста» совершили экскурсию по городу Минск. До этого в Москве, на вокзале, и в поезде я в присутствии опытного арабиста тушевался и произнёс всего несколько неуклюжих фраз, вызывавших у членов делегации добрый смех, а тут я начал так бойко переводить, что её глава сказал мне:

– А мы и не думали, что ты так хорошо говоришь по-арабски.

Затем нас привезли в пионерлагерь. Когда я переводил очередную фразу у Вечного огня, за своей спиной я услышал одобрительный шёпот нашего преподавателя: «Молодец». Вторая подряд похвала настолько окрылила меня, что войдя в помещение, где проводилась официальная встреча, я начал с ходу переводить выступление члена делегации, который рассказывал о палестинских пионерах. Но через несколько минут я, словно испугавшись своей смелости, полувопросительно произнёс фразу «Они носят униформу», и тогда к работе подключился основной переводчик. Несмотря на эту шероховатость, я впервые понял, что могу работать на официальных переговорах и перестал их бояться. После работы с этой делегацией, когда я встречался в коридоре или на лестнице с этим преподавателем, он останавливал меня и спрашивал, как мои дела (сейчас он занимает очень высокую научно-административную должность и всё такой же молодой и бодрый).

В Минске выдалось свободное время, и я решил прогуляться по городу. Затем сел в троллейбус, чтобы вернуться в гостиницу. В отличие от Москвы, где надо было бросать в кассу монеты и отрывать билетик, здесь его заранее покупали и пробивали компостером. Стоявшая рядом со мной довольно молодая женщина, увидев моё замешательство, тут же пробила свой билетик и отдала его мне, не взяв с меня денег.

Однажды в Сирии, когда я работал в здании Аппарата экономсоветника, в комнату вошёл начальник отдела кадров и сказал:

– Сегодня пойдёшь в Посольство помогать нашим женщинам на официальном приёме в честь Октябрьской революции.

Кровь прихлынула к моему лицу, и я спросил сидевшего в той же комнате представителя объединения Госкомитета по внешнеэкономическим связям, которое два месяца назад командировало меня в страну:

– Это вообще нормально?

– Да, к этому обычно привлекаются жёны советников посольств, – сказал этот пожилой, умудрённый опытом и несколько флегматичный человек, с которым у меня за все последующие годы совместной работы не было никаких проблем.

Конечно, мне сразу вспомнились слова нашей преподавательницы арабского языка о списке гостей на пиру во времена Петра I, который заканчивался так: «…толмачи и прочая сволочь». Но пришлось скрепиться душой и ехать в Посольство. Там я находился в углу зала, рядом со столом с напитками, и временами разносил их разодетым по-праздничному гостям на подносе. Другие переводчики отдыхали, периодически забирая с моего стола спиртные напитки. Обходя с очередным подносом зал и лавируя между гостями так, чтобы ненароком его не опрокинуть, я вдруг увидел на расстоянии нескольких метров от себя разговаривающего с кем-то руководителя той палестинской делегации, с которой я работал в Москве семь лет назад. Конечно, я не мог подойти к нему и поздороваться, находясь в таком униженном для переводчика положении. Правда, в конце приёма к нам подошёл облачённый в красивый мундир Посол СССР в САР и поблагодарил за работу.

Инициативные девушки

Я уже учился в институте, а в своём доме не знал даже соседей (в 5-ом классе мы переехали с мамой в отдельную двухкомнатную квартиру). Во всём были виноваты интернат и моя застенчивость. Однажды я шёл мимо дома к своему подъезду и вдруг почувствовал, как в спину ударил снежок. Я продолжал идти, не оборачиваясь, потому что он был небольшой. Тогда кто-то кинул в меня сзади ещё один снежок. Оглянулся, стоит девчонка примерно 14 лет и улыбается мне. Мы познакомились. Она жила через подъезд от нашего с младшей сестрой, тоже школьницей. Летом они открывали окно своей квартиры на первом этаже, и изнутри доносилась громкая музыка. Не помню, откуда старшая из них взяла мой номер телефона, но однажды я смотрел очередную серию фильма «Операция «Трест», когда вдруг раздался звонок.

– Давай спускайся вниз, – услышал я её голосок, – тут одна 17-летняя девушка хочет с тобой познакомиться.

– Неа, я смотрю телевизор, – сказал я и повесил трубку.

В другой раз меня встретила у подъезда девушка с внешностью и фигурой Багиры и бойко поздоровалась со мной:

– Привет, сосед!

Я слышал от мамы, что в квартире рядом живут две сестры, но не знал, как они выглядят. Весной я вышел из дома, направляясь в магазин. Около подъезда, на лавочке, сидело несколько девчонок и среди них моя соседка.

– Садись, давай познакомимся.

– Сейчас я подойду, – смущённо сказал я и продолжил свой путь в магазин.

Обычно после занятий я съедал в студенческой столовой комплексный обед за 50 копеек, затем шёл в кино или ехал домой. Мама приходила с работы вечером, а я часто покупал себе однолитровый пакет молока и батон хлеба. Вернувшись из магазина, я занял свободное место на скамейке, рядом со стеной дома.

– Чем ты занимаешься? – спросила соседка.

– Закончил школу и… – только успел сказать я, как в ту же секунду подруг позвали, и они в мгновение ока куда-то исчезли.

Однажды со мной в лифт зашла стройная девушка с внешностью героини тургеневского романа. Никогда прежде я не видел более красивого лица. Лифт остановился, она вышла вместе со мной и открыла дверь соседней квартиры. Оказалось, что это младшая сестра девушки, похожей на Багиру. Говорят, она по-прежнему очень красива.

Как видите, я не проявлял в то время особой инициативы, чтобы познакомиться с девушками. Наверное, внутренне я давно сделал свой выбор, только объект его об этом точно не знал и думал, что я давно забыл о нём.

На самом верху

До этого я уже рассказывал, как работал с несколькими министрами СССР во время их визитов в Сирию. Конечно, это случилось не сразу. Скажем, для министра внешних экономических связей СССР (бывшего секретаря ЦК КПСС), который приезжал в Дамаск постоянно, я делал только письменные переводы и то крайне редко. Всё изменилось, когда я в течение почти двух месяцев подменял переводчика Торгпреда. До этого мне приходилось работать с несколькими сирийскими министрами и руководителями государственных комитетов, занимавших такие же по рангу должности. На этот раз предстояли переговоры Посла СССР в САР с премьер-министром. Срочно понадобился галстук. Я пошёл в посольский гараж, и там мне предложили на выбор сразу несколько. Какое-же было моё удивление, когда оба пришли на переговоры без галстуков – премьер-министр, в костюме сафари тёмно-синего цвета, а новый посол, прибывший в страну полтора года назад, в джинсах и рубашке. Беседовали они по-арабски, а я переводил для Торгпреда СССР и нескольких работников экономического отдела. Тем обсуждалось много. Запомнилось только, как я с присущей мне дерзостью дважды поправил нашего посла, который в выражении «пятьсот тысяч пачек сигарет" забывал сказать "тысяча". Оба раза он вскидывал голову и удивлённо поворачивался ко мне. Раньше меня, наверное, могли за это стереть в порошок, однако новый посол был из людей другой, перестроечной формации и вёл себя весьма демократично. Наоборот, говоря об установке очередной спутниковой антенны, кажется, для советских специалистов, работавших на ТЭС "Тишрин", спросил меня, как будет по-арабски слово «антенна».

Такие переговоры повторялись ещё дважды. В четвёртый раз я встретился с премьер-министром на ТЭС «Тишрин». Это было рабочее совещание, где присутствовало множество людей и пресса. Тут я сидел в трёх метрах от него и переводил на ушко нашему советнику-посланнику по экономическим вопросам. Вечером, когда мы включили телевизор, дети завопили: