Телохранитель

– Иди, поспи часок, а я тут чуток приберусь. Покачаю Ежика.

Таня подняла глаза с вопросом.

– Иди, иди! – кивнул Ховрин. – Если что – разбужу.

Сестра пошла в спальню, упала щекой на подушку и через минуту уже спала. Она не слышала ни гудения пылесоса, ни звона разбитой тарелки, которую уронил Ховрин. Но мгновенно проснулась, когда запищал Ежик. Стала его кормить грудью.

Ховрин в это время вынес мусор. Когда вернулся, спросил про Таниного мужа:

– А Сергей-то твой где?

– Работает. Он постоянно работает, а денег все равно нет. Раньше мы вдвоем работали, как-то хватало. В Турцию ездили.

Когда Ховрин вечером ждал Катю с тенниса, дремал сидя на диване в холле спортивного клуба. Та его растолкала: «Пошли есть!» В ресторане Ховрин тоже заклевывал, отвечал невпопад. Чуть не уткнулся в тарелку лицом.

Наконец наступила суббота. С утра шел дождь, к полудню он закончился, но подул такой сильный ветер, что пришлось натягивать на голову капюшон и надевать перчатки. Все сидели по домам. Ховрин переключал каналы, но, как обычно, в субботу, смотреть по телевизору было нечего.

Стало скучно. Позвонил Вике.

– Я сейчас у сестры, – ответила та. – Если хочешь, заходи, пообедаем тут, и кое-чего поможешь нам передвинуть. Адрес: Беринга, семнадцать.

Это было совсем рядом. Ховрин отправился туда пешком. Позвонил в дверь. Прошло довольно много времени, наконец, провернулся замок. В дверях стояла Гуля, Викина сестра. Очень располневшая после родов, круглолицая. На руках у нее сидела маленькая София и таращилась на окружающий мир. Увидев Ховрина, глаза ее вообще округлились, а соска выпала изо рта на пол. Гуля соску подняла, облизала, и сунула обратно в маленький ротик. София, продолжая таращиться, быстро зачмокала. Вика, оказывается, ушла в магазин через дорогу и должна была скоро вернуться.

Ситуация у Гули с сестрой Ховрина Таней была почти что зеркальная, один к одному, разве что в доме тут был идеальный порядок: Гуля тоже крутилась с ребенком, только с девочкой, и тоже практически одна. Муж вкалывал где-то на стройке с раннего утра до позднего вечера почти без выходных. Зарабатывал, чтобы кормить семью и платить ипотеку. Денег тоже катастрофически не хватало. Мать Гули и Вики с маленькой Софией не сидела, а работала няней в богатом доме. Официально же она числилась на каком-то предприятии, там лежала ее трудовая книжка, и потихоньку шел официальный трудовой стаж на всякий случай и опять же для пенсии. Ее зарплату получал кто-то другой. Всех это устраивало. Платили за работу няней ей очень хорошо. До этого, вкалывая целый день в супермаркете на кассе, она получала в два раза меньше, поэтому нынешней работой дорожила. Тут и налогов не было никаких – чистые деньги. Правда работать приходилось по двенадцать часов: неотлучно сидела с ребенком, домой возвращалась самое раннее в одиннадцать вечера. Приезжала на такси, которое ей тоже оплачивали хозяева. Имела только один выходной – воскресенье. Иногда и ночевала там, если родители где-то задерживались. Впрочем, условия работы у нее были очень хорошие. Прошлым летом вместе с ребенком и его матерью она ездила на три месяца на Крит.

Вика в то лето ощутила свободу, гульба в квартире все лето шла непрерывно. Перед приездом матери два дня ползала по квартире на карачках, смывала со стен и пола сперму и рвоту, а под диваном обнаружила целую кучу уже засохших презервативов. Казалось, вычистила все идеально, но мать что-то там такое нашла, расшумелась: «Нельзя тебя одну оставить!»

Этим летом они тоже собирались с ребенком вроде бы на Мальту и тоже, считай, на все лето. Вика дождаться не могла лета.

Наконец появилась и она, причем без косметики. Лицо Вики без «боевой раскраски» казалось каким-то беззащитным и совсем детским – хоть тотчас букет хризантем в руки и в пятый класс. Впрочем, не исключено было, что она и чуть поплакала совсем недавно – веки были припухшие и красненькие.

Сначала Ховрина заставили передвигать мебель. Потом пообедали. После этого они пошли с Викой в кино, затем в пиццерию. Вика весь вечер была необычно тихая, ласковая. Все ее постоянное раздражение последних дней куда-то делось. Вид у нее был таинственный. Ховрин даже начал тревожиться, не беременная ли она. Однако ничего такого не говорила, а спросить самому Ховрину про это дело показалось неудобным. Потом пошли к Ховрину, у которого мать была на работе. Дома долго пили чай. Потом перестилали белье на постели. Кстати, у Вики была подружка Настя. Она работала горничной в отеле. Убирала, меняла постельное белье в номерах много раз за день.

– Как она может? Я больше всего ненавижу надевать пододеяльники, а она делает это сто раз за день. Бр-р-р…– содрогнулась Вика, увязая в пододеяльнике.

И еще у нее была особенность:

– Не могу касаться бархата – меня сразу в дрожь бросает!

Ховрин только похахатывал.

Три дня прошли спокойно. Наступил четверг. К четвергам Ховрин начал относиться с некоторым внутренним трепетом. За последний месяц четверг явно становился потенциально самым опасным днем недели. В этот день нужно было сделать пеший проход домой, а это стало опасным. Решение было простое: взять у кого-нибудь на время машину. У Саши Земскова -Зимы был в пользовании старый «жигуль-шестерка» на ходу: продать сложно, выбросить – жалко. Зима согласился сразу:

– Забирай и катайся – она мне нахер не нужна!

Вечером Ховрин подогнал к школе «шестерку», которую драил целое утро. Одних окурков выкинул из салона чуть не полведра. Катя посмотрела на нее с изумлением.

– Я в это ржавое ведро ни за что не сяду! – На ее лице отразился ужас.

– Нормальная машина! – Ховрин похлопал ладонью по гулкой, слегка помятой крыше. – Прет только так! Но на ста десяти начинается сильная вибрация от кардана. Страшно, что развалится. Но по городу такая скорость и не нужна. Нам только до метро доехать.

Но, похоже, не особо-то он Катю убедил. Впрочем, «шестерка» заводилась через раз и то прямым проводом с аккумулятора на стартер – иначе никак. Больше стояла, чем ездила. Еще и одна фара не горела. В конце недели он отогнал ее назад Зиме. Тот даже не удивился.

Четверг, однако, прошел без приключений, если не считать маеты с машиной.

А Ховрин опять пошел домой через дворы. Там у трансформаторной будки была такая ниша, где можно было помочиться. Ховрин нырнул туда. Пока делал дело, услышал какой-то гомон. Высунул голову из этой щели и тут увидел, что бывший его одноклассник Саша Лавриненко, он же Лаврик, попался в лапы темных сил. Компания явных злодеев обступила его. Лврикстоял перед ними, весь дрожа, сжав кулачки и сверкая очками. Смотреть на него было жалко и больно, как на свернувшегося в клубок на шоссейной дороге ежа. Однако это и было самое настоящее мужество. И это притом, что у него не было никаких шансов. На миг промелькнуло в глазах злодеев смешанное с уважением удивление, впрочем, тут же сменившееся злорадством. Могла получиться потеха.

Смотреть на это было невыносимо. Мир мог вполне лишиться будущего академика Ландау или Стива Джобса. Ховрин, чертыхнувшись, вылез из своего убежища, подошел к изумленному Лаврику, хлопнул его по плечу:

– Привет, Шурик! Чего вы тут замутили?

Злодеев он словно и не видел, потом только повернулся к ним:

– Чего тут забыли, пацаны? Грабители, блин, с большой дороги?

– А те че, бля?

– Да ниче, – недобро осклабился Ховрин. – Хуй через плечо!

Они уже по стремительным и точным движениям, по набитым на костяшках кулаков мозолям определили опытного бойца. Что-то буркнули, повернулись, как по команде втянули головы в плечи и ушли, ссутулясь, засунув руки в карманы курток.

– Ну, Витюха, ты вовремя! – выдохнул с облегчением Лаврик, трясущимися руками поправляя очки. – Спасибо!

– Всегда пожалуйста.

Еще немного поболтали о том о сем да и разошлись.

Уже заходил в подъезд, как позвонила еще одна знакомая девушка Юля П., – как-то познакомились с ней под Новый год в каком-то клубе будучи в полном угаре и там же в туалетной комнате имели мимолетный секс. Потом какое-то время тусовались в одной компании и еще пару раз имели интимную близость. Пригласила к себе, и Ховрин тут же изменил маршрут. Юля была немного старше Ховрина. Ей было уже двадцать лет – совсем недавно исполнилось – отмечали. Или уже двадцать один? Дверь открыла, завернутая в белое махровое полотенце, которое тут же с нее и слетело. Юля была невысокая, худенькая, с маленькой грудью. Лобок у нее был выбрит до узкой темной вертикальной полоски. Она могла бы играть детей в ТЮЗе, но по жизни была уже матерая женщина. Года два жила с каким-то взрослым мужчиной, но вот недавно они расстались, и теперь она искала нового партнера. Ховрин на постоянную связь из-за неопределенного социального статуса никак ей не подходил, но развлечься с ним вполне было можно, снять напряжение для здоровья. С ним было беспроблемно. То, что надо. Он не парил мозг. У нее была своя особенность. Юля почему-то и до и после секса любила обсуждать свои частные дела, видимо, больше было не с кем, и делать это с Ховриным она считала вполне безопасным. Она выговаривалась и при этом принимала решение.

И сейчас, накрытая по пояс одеялом, с маленькой голой грудью, с сигаретой в руке она впаривала Ховрину про какую-то свою чисто женскую проблему, в которой он, естественно, ничего не понимал.

– И что ты по этому поводу думаешь? – пихнула она его, выдернув из дремоты.

– Я-то откуда знаю? Спроси свою подругу Олю. Ну, эту, как ее… – Ховрин пощелкал пальцами. – Савченко, что ли…

Юля махнула рукой:

– Савицкую? Бесполезно – она беременная. Разговаривать с ней ни о чем невозможно. Несет какую-то херню. Такое ощущение, что она вдруг отупела. Нос заложен, рот постоянно открыт. Все об одном талдычит: где кроватку поставить и все такое. Какой-то комод с пеленальным столиком. И еще постоянно про тонус матки. Кому это интересно? Неужели и я такая буду? И курить придется бросить? Меня мама тоже родила в двадцать. И до сих пор они живут с отцом душа в душу, тьфу-тьфу-тьфу. Отец в последний год даже пить бросил – почти не пьет, только пиво, – у него панкреатит, давление, еще недавно и диабет нашли. Курить только не может бросить. Ну, и футбол смотрит – всех уже задолбал. Орет на весь дом. Накупит пива, сядет на диван и уставится в ящик смотреть все подряд. А когда его друзья иногда приходят – тогда вообще атас!

– Аню тогда спроси… Ты мне про нее как-то рассказывала…

– То же самое. Она полгода назад родила. У нее теперь все разговоры сводятся к тому: что Данечка поел, как Данечка посрал. О чем ни начни говорить, все скатывается туда. Скукота. А ведь была когда-то нормальная девчонка. Неужели и я такой буду? – снова спросила она.

– Родишь – будешь! – буркнул Ховрин, у которого неудержимо слипались глаза, а Юлия его постоянно пихала в бок: «Не спи!» Ей хотелось поговорить.

– Ну, не знаю… Это ужасно.

– Такова ваша женская доля.