Телохранитель

– Это как кукушка: чужой ребенок – вон из гнезда! Кому нужна лишняя прямая наследница? К тому же ты – очень красивая! Настоящая модель!

Катя слегка покраснела от удовольствия.

– Она тоже ничего, себя держит в форме: каждый день у нее были спа-процедуры, мало жрет. Морда только словно накачана ботоксом – неэмоциональная. Ни одной морщинки. Хотя тридцатник, наверное, точно есть.

Ховрин же продолжил свою мысль:

– А в женщинах это всегда конкуренция. Сказка такая есть про Белоснежку: «Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, всех румяней и белее?» Опять же самое главное: ты – возможный претендент на наследство, причем неоспоримый, прямой. А значит, конкурент для ее детей. А что твой папаша?

– Отец – нормально, только каждый вечер он там напивался, причем, здорово. Сядет в ресторане и попивает, причем только белое вино. Сначала берет одну бутылку, потом – вторую, потом третью. Анжела в какой-то момент начинает нервничать, отец – злиться, что ему не дают пить, они начинают ругаться. Под конец он оказывается в полное говно. Утром на завтраке он слегка опухший, но вменяемый, пьет стаканами свежий апельсиновый сок. Я впрочем, с ними только один раз и завтракала – они слишком поздно вставали.

– Алкаш точно твой папаня, – констатировал Ховрин. – Познакомилась там с кем-нибудь?

– С чего вдруг?

– А чего еще делать на юге?

– Там еще отдыхали русские – среди них нормальных нету, еще австралийцы – все придурки, – японцы, немцы еще были. Парень один из русских клеился: у него отец в Сибири нефть добывает – понятно, не сам лично. У парня еще и футболка была с надписью: «Нефть – наше все!» – большими черными буквами – но тоже оказался полный мудак! У него папаша – это вообще что-то – толстый-претолстый жирдяй – как он в самолетное кресло вообще влезает – не знаю, его там, наверное, вколачивают, хотя, впрочем, в бизнес-классе кресла широкие. Так он сядет в бассейн и там сидит целый день, как бегемот, попивает коктейли и прочие напитки, их ему туда постоянно таскают официанты, которые, как челноки, снуют туда-сюда. Кстати, официант однажды тоже подобрался толстый к нему носить – идет, переваливается – «Тум-бада-тум-бада». И еще отец мне тогда как-то сказал, когда мы были одни: «Катя, я хочу, чтобы ты знала: ты моя старшая дочь и самая любимая!» Я так и обалдела! Не знала, что и ответить.

– Круто! Я такое в каком-то кино видел. Он тебе наверняка и учебу в универе оплатит.

– Кстати, тут оказалось, что мы давно на его деньги жили и живем – на мои алименты. Отец все это время на меня постоянно деньги присылал. На это мы и машину, и дачу купили, и ремонт сделали, и в Грецию отдыхать ездили не один раз. Теперь отец хочет, чтобы я училась в Англии. Там он сможет это дело как-то контролировать, чтобы типа я не загуляла. Я могу жить у него, или он мне квартиру снимет, или в самом университете – в кампусе можно жить – там, говорят, очень хорошие общаги. Опять же веселее, общение, язык практикуется, ездить далеко не надо. Я-то с Анжелой жить не хочу – каждый день видеть ее недовольную рожу – пытка, еще действительно отравит. Есть еще одна тема: школа бизнеса при Чикагском университете. Обучение там стоит около ста тысяч долларов в год. Зато по рейтингу эта школа входит в первую десятку в мире. Гарантированная высооплачиваемая работа. Там преподают девять нобелевских лауреатов! У них есть кампусы в Лондоне, Гонконге и Сингапуре. Отец сказал, что нет проблем, хочешь, можешь ехать в Чикаго. Он там часто бывает по делам. Мама в обоих случаях колеблется. Папа, то есть отчим, уговаривает ее, чтобы отпустила.

– Это понятно, – закивал Ховрин, между прочим, подумав: «А сам, небось, наверняка прокрутил дырочку в ванной, наблюдает, когда она моется, и дрочит на это… Так, небось, задрочил, что больше уже не может».

– Чего тебе понятно?

– А то, что тебе скоро будет восемнадцать, и халявные денежки для них тут же и закончатся, а так ты уедешь, место в квартире освободишь, не будешь туда своих парней водить зажигать.

– У тебя одно на уме: если парень с девушкой встречаются, непременно должны зажигать. Ты сам настоящий маньяк! – возмутилась Катя.

– А чего еще делать-то? Книжки читать, что ли? – удивился Ховрин.

– Это – пошло!

– Это – жизнь! Помнится, однажды у мамы появился сожитель – некий Геннадий. Так мы с сестрой его отчего-то сразу возненавидели. Противный он был какой-то. Тьфу! Квартира у нас маленькая: куда ни пойдешь – он там сидит. Захочешь поссать – а он уже там срет полчаса, еще и навоняет так, что всем дурно, плохо смоет, говно не соскребет, накурит. Или в ванной в раковине волосы всегда после бритья оставляет. Кто за ним убирать должен? Сестра стала его доставать по-женски: то в одной ночнушке попрется мимо, то завизжит на всю квартиру: «Мама, я переодеваюсь, а он лезет!» Сколько-то, не помню – с месяца три, наверное, он прожил у нас да и свалил куда-то. Мама, помню, расстраивалась. А чего расстраиваться из-за говна-то? Потом еще с кем-то встречалась, но ничего не получилось – понятно, кому нужна женщина с двумя детьми? Еще встречаться иногда – ладно, а жить вместе в одной квартире? Я бы точно не смог. Хочешь после работы поспать, футбол посмотреть, пивка выпить, а тут чужой ребенок начинает нудеть. А ведь ему и пинка не дашь! Своему-то можно, а чужому – нельзя. Мамаша сразу полезет в дерьмо. Опять же на плач и нытье своих детей у родителей происходит адаптация – они его просто не замечают, чужие же дети – всегда раздражают.

Некоторое время шли молча. Потом Катя вдруг спросила:

– Как я буду говорить, если в школе спросят кто ты? Ты ко мне клеишься? Ухажер? Родственник? Охранник? Кто? Я-то вообще считаю, что мне охрана не нужна, это папа настоял.

– Будет лучше, если буду ходить под видом твоего бойфренда, может быть, надоевшего, приставучего – так проще. Скажешь, что ты сама попросила с тобой походить из-за всяких случаев. По городу сейчас шляются «молоточники», лупят всех по головам, а девчонок молодых и симпатичных – по лицу. Нападают исключительно на одиночек. Тебе это надо? На фига тебе рисковать? Закончишь школу, отгуляешь выпускной – и к родному папаше в Англию или в Америку. В колледж поступишь или универ, там в общагах, говорят, весело. В кино видела? Фильм «Крик». Не как у нас. Парень из моего класса учится в бывшей Макаровке – вот там общага так общага – полный абзац! Хотя и там и здесь все зажигают – только дым идет! Или у тебя тут все-таки есть какая-то тайная любовь до гроба? – Он презрительно сплюнул: – Неужели какой-нибудь нищеброд?

– Отвянь! – оборвала его Катя. – Кстати, а ты сам за границей когда-нибудь был?

– Не был. Да у меня и папы такого нет… Ой!

– Ты чего? – испугалась Катя, спрятавшись за Ховрина.

– Вон там, в нише, всегда кто-то стоит, когда мы тут идем.

– Может, случайно? – Катя расширила глаза.

– А вдруг нет? Это может быть и твой тайный обожатель. У тебя трусики-лифчики в последнее время не пропадали?

– Тьфу!

– Читал, что один маньяк так охотился за девчонкой – обмазывал своей спермой ручки дверей, чтобы она коснулась и понюхала руку. Тут-то он и ловил кайф.

– Мерзость какая! – Катя даже отдернула руку, отерла ладонь о куртку, втянула ее в рукав.

– Понятое дело! Не убережешься…– сказал Ховрин.

Помолчали. Потом начала Катя:

– Хочешь, и я расскажу про гадости? Наташка Сизова из нашего класса вовсю трахается со своим отчимом. Она однажды проговорилась. Они – отчим с ее матерью – всегда очень шумно этим делом занимаются. Скрипят и стонут. Ее это доставало, одно время даже спала в наушниках. Однажды как-то подслушала, загорелась, вышла потом в одном халатике на голое тело, и получилось это дело у них с отчимом прямо на столе на кухне. Она и меня подговаривала: «Попробуй, мол, и ты со своим! Со взрослым мужчиной это делать здорово, он никогда не спешит, хочет, чтобы тебе было приятно». Мать у нее медсестра, дежурит сутки через двое и они без нее вовсю трахаются. Пьет противозачаточные таблетки, понятно. Говорит, она его не любит, занимается этим делом просто ради процесса, для удовольствия и здоровья. У нее все прыщи прошли. У всех после таких дел типа должна быть психическая травма на всю жизнь, а ей пофиг. Всяко лучше, чем мастурбировать. Он ей и телефон хороший купил, и туфли. Мама этому рада, типа заботится о чужом ребенке. Даже не догадывается ни о чем.

– Скоро узнает. Все женщины – сороки болтливые. Что ее за язык потянуло тебе рассказывать? А ты мне растрепала! – сказал Ховрин.

– Ну, как же! – всполошилась Катя. – Ты же ведь никому не расскажешь?

– Я-то не расскажу, – поморщился Ховрин. – Сама не расскажи еще кому-нибудь. Если ее мать об этом узнает, отчиму может не поздоровиться. Кастрирует блядуна кухонным ножом нахер.

– Не узнает, а узнает – не заявит. Она ведь его любит. Он ее на пять лет моложе. Ему всего тридцать. Еще не старый. И Наташку он не насиловал, она сама хотела. Ей же больше шестнадцати. Возраст согласия.

– Думаешь, будут жить втроем в одной постели? Это понятно, что никто ее не насиловал. Но отчиму-то прямая дорожка в ад!

Катя не согласилась:

– Почему в ад? Он ей не родственник, а чужой мужчина. Тут только одна проблема, что ей восемнадцати нет. Но у нее и до этого парни были.

– А-а-а, тогда понятно, а я тут перед тобой распинаюсь про этого сексуального гангстера. Вы, оказывается, какие-то уже прожженные опытные бабы! – развел руками Ховрин.

– А хочешь страшную правду? Мне стыдно это говорить, но я действительно ни с кем еще не спала. Предлагали, конечно, но я отказалась. Зимой на Новый Год…– Катя остановилась, подумала. – Нет, к черту, не буду рассказывать! Это гадко! Б-р-р…

– Ладно, не рассказывай. У нас вообще девчонка из школы в шестнадцать лет родила. Причем сама не знает, от кого. Поиграли на Новый год в бутылочку. Перепила. Несколько ребят отметились. Все несовершеннолетние – что с кого возьмешь!

– Надо сделать генетическую экспертизу, – Катя неопределенно махнула рукой.

– А кто за нее будет платить? На это нужно судебное решение и все такое, много вони. Давай, рассказывай про Новый год, если уж начала. Ведь все равно не удержишься.

– Ладно. Короче, у одной девочки из нашего класса родичи на прошлый Новый год уехали с друзьями в Финку …

– Понятно: за тем же, за самым и уехали. Чтобы там вволю потрахаться, и чтобы никто не мешал типа вас, чокнутых подростков.

– У тебя все только и хотят, что потрахаться, – всплеснула руками Катя.

– А так оно и есть! Чё еще делать-то? И чего там было-то на Новый год?