Доктор Гарин

Гарин с удовольствием отпил вина:

– Превосходное… люблю грузинские вина…

Маша в упор разглядывала его лицо.

– Не пей, красавец мой, при мне ты вина Грузии печа-а-альной! – пропела она.

– Ужин завершился спокойно?

– Аспонтанно! – рассмеялась она. – Обожаю смотреть на танцы экс-государственных жоп.

– Вы жестоки. – Он взял её свободную руку.

– Нет, я просто чрезмерно наблюдательна.

– Называйте их официально: pb. Или неофициально – бути[23 - Booty – попочка, жопка (амер. англ.).].

– Хорошо, бути. Танцевали как на свадьбе.

– Кто сегодня выбирал музыку для танцев?

– Синдзо.

– И что выбрал?

– Никогда не угадаете. Чайковского!

– Вполне понятно. Прекрасная музыка для…

– Переваривания? – Глотнув вина, она поставила бокал на прикроватную тумбочку и сняла пенсне с большого носа Гарина.

Нос стал ещё больше. Гарин залпом осушил бокал, поставил его и обнял Машу. Её тонкая чёрная фигура словно провалилась в розовый сугроб.

– Я… вас ждал… – проговорил он.

– И я вас ждала, – ответила Маша со своей едкой интонацией.

Их губы встретились, Гарин обхватил маленькую, гладкую голову Маши своей огромной ручищей. Она застонала. И стала с него сбрасывать его розовый махровый сугроб. Его вторая рука угрожающе зашарила по её спине чёрного шёлка, ища молнию, но Маша остановила её, придержав на весу. Целующийся Гарин замер с нависшей над Машей дланью. Она со стоном оторвалась от его губ:

– Я сама. А то порвёте всё, как в прошлый раз.

Встала – тонкая и чёрная. Скрипнула молния. Помогая телом, Маша мгновенно стянула с себя платье, отшвырнула. И в бордовых чулках, бордовом белье медленно и красиво села на колени к Гарину, оплела руками:

– Доктор, вы меня примете? У меня, знаете ли, довольно простой случай…

Гарин взял с тумбочки папиросу с зажигалкой, закурил. Машина голова лежала у него на левом плече.

– Прошлый раз вы обещали рассказать мне о вашем преображении, – произнесла она, разглаживая его покоящуюся на груди бороду.

– О каком?

– Ну, когда вы… – Она потёрла своей узкой ступнёй холодную титановую ногу.

– Ах, это. – Он выпустил дым. – Десять лет тому я, уездный доктор, зимой вёз в село Долгое вакцину против боливийской чернухи. Ехали с одним ямщиком на его самокате в пятьдесят лошадок, попали в жуткую метель, сбились с пути, заночевали в поле. Он замёрз, а я выжил. Но уже без ног. Вот и всё преображение.

– Но вы рассказывали, что та ночь многое изменила в вашей душе.

– В душе? Так и сказал? Вероятно, выпил лишнего. Вы меня неизменно спаиваете, Маша.

– То есть преображения не было?

– Было, но…

– Вспоминать не хочется?

– Сейчас, во всяком случае…

– Ясно.

– Вспоминать – не гнилым овсом торговать…

– Не будем.

Она вынула из его мясистых, вечно недовольных губ папиросу, затянулась, вернула папиросу на место.

– Да, забыла: Ангелу опять затрясло, прямо во время танца.

– С кем она танцевала?

– С Дональдом. Но всё обошлось, он оказался джентльменом.

– Он и есть джентльмен, – серьёзно почесал бороду Гарин. – При всей его девиантности.

Помолчали.

– Гарин, – произнесла Маша.

– Да?

– Мне… очень хорошо с вами.

– Правда?

В ответ она трижды клюнула носом его плечо. Дотянулась, взяла с тумбочки бокал:

– Допьём?

Он не ответил. Она села, отпила, вытащила из его губ папиросу, прижалась своими, вливая в него терпкое вино. Он закашлялся, заворочался, сел.