Сказ про то, как Борис Александрович за знанием ходил

– Ну, когда мальцом был, очень рыбу удить любил. Встанешь ни свет, ни заря, да и на реку. А там туман ещё. Ни зги не видать. Рыба в воде плещется, играет. В камышах шуршит живность всякая. Тишина…. Удочку забросишь, а поплавка не видно. Толи клюет, то ли нет. Только по дерготне удилища и догадываешься о поклёвке. А когда солнышко пригреет, туман подниматься и рассеиваться начинает. Вот и поплавок видать стало. А он, вдруг, раз и под воду…

– Стой! – закричал вдруг Аким. Да так, что Борис Александрович от неожиданности на пол упал. – Повтори, что ты сказал.

– Да только клевать начало… – поднимаясь, проговорил растеряно ратник.

– Нет, до этого.

– Поплавок видать стало…

– Что ты про туман сказал!?

– Солнышко пригрело – туман рассеялся.

– Вот! Вот в чем дело, дурак я стоеросовый! Солнце воздух нагревает, и он вверх подниматься начинает. А это дополнительная подъёмная сила! Усекаешь? А гуси как с озера взлетают? Они же разбегаются и при этом крылами махать начинают. Набирают скорость и взлетают. Вот как надо! А я, дурень, просто с обрыва прыгнул. И по делом мне! Лететь надо! Завтра по утру и надо лететь!!!

От возбуждения Аким сел на кровать, забыв про болячки, и размахивать руками стал, словно в полёт собрался. Глаза его горели. Борода дыбом встала. Это возбуждение передалось и Борису Александровичу. Он будь-то увидел, как гуси взлетают. Словно сам в небо подниматься стал.

– Да погодь ты, надо ещё синяки да шишки залечить. Опосля и крылами махать.

– Невозможно это! Я верю в полет! Вся деревня верит. Ядвига Борисовна ждёт этого! Не можем мы не сотворить оного, когда ясность полная присутствует.

Аким попытался встать с кровати, но не смог. Он пылающим взором уставился на Бориса Александровича, стоящего посреди избы, и сказал, как отрезал:

– Ты полетишь!

От неожиданности ратник сел на пол и тупо уставился на Акима. Холодные пальцы ужаса стали давить на горло. Вымолвить слово не смог. Даже дышать трудно стало. Разумные мысли в голове, словно инеем ледяным покрываться стали. По спине не то что мурашки побежали, а словно табун диких лошадей плясовую вдарил с гиканьем и свистом. Друзья, молча, смотрели друг на друга.

– А-а-а… – пытаясь возразить, промычал Борис Александрович, – м-м-м, а-кх, к-как я?..

– Да! Ты! – как совершенно решенное дело, воскликнул Аким. – Сложного ничего нет. Я тебе всё расскажу.

– Не-не могу я – заикаясь, пытался возразить Борис Александрович – не умею. Не знаю ничего! Да и ведь человек летать… – но, вдруг, осекся под пылающим гневным взглядом Акима.

– Ты мне эти глупости говорить брось! Когда я с обрыва летел, то понял, что не так надобно было делать. А сейчас вообще всё ясно стало. Риска почти никакого нет. Не боги горшки обжигают! Только разбежаться правильно требуется. Скажем так, с саженей сорока начать али с пятидесяти.

Борис Александрович неожиданно успокоился. А что, действительно, обычное дело, взял и полетел. Крылами только махать надобно.

– Это почто с сорока? – спокойно и делово возразил он Акиму. – Да за сорок али пятьдесят саженей я выдохнусь весь. С двадцати надобно. Гуси саженей пятнадцать, двадцать бегут. Не более.

– Сравнил! Да гусь насколько меньше тебя будет?! Ему и этого хватает. А тебе, бугаю, и пятидесяти может не хватить. Да с двадцати ты скорость не наберешь и как я с обрыва шмякнешься!

– Это как бежать!..

Они заспорили. И бегал Борис Александрович по избе, махая руками и подпрыгивая, показывая, как взлетать надобно. Порешили, что с тридцати трёх саженей самый раз будет. А крылья крепить к телу надобно по-другому. Потом подняли ещё одну проблему, а затем следующую.

И ругались, и доказывали друг другу. С таким азартом и жаром спорили, что ничего вокруг себя не замечали. Как не заметили обливающуюся слезами жену Акима. Стоящую, прижавшись к стенке, и зажавши рот двумя руками, чтоб от горя не закричать, не заголосить. И что же это мужики такие непоседливые? Один весь в шишаках и ссадинах, с перевязанной головой. Мало ему? Чудом жив остался! Так второй туда же башку свою засунуть намеревается. Когда же это кончится? Что же им надобно? Когда же они образумятся? Да и образумятся ли?..

Часть 6. Первый полёт

Перед самым восходом солнца вся деревня и стар, и млад собралась возле обрыва. Даже домашние животные пришли. Всем было интересно, чем всё кончится. Борис Александрович, собранный и деловой, с пристегнутыми крыльями, стоял готовый к полету. Рядом на табурете сидел Аким, заботливо поддерживаемый обречено вздыхающей женой и давал последние наставления.

– Ты, главное, не торопись. Крылами в такт шагам махать надобно. С каждым разом всё сильнее. А от обрыва отталкиваться будешь, так со всей мочи махать требуется. С ритма не сбейся!

Всё это они за ночь проговорили, но Аким в сотый раз это повторял. Видно было, как он волновался, словно сам лететь должен был. Борис Александрович волнения не испытывал. Такое состояние у него было, как перед битвой с басурманами. Всё определено, подготовлено. А чем всё кончится – битва покажет. И уповать возможно только на силу свою, да на везение.

Первые лучи солнца зажгли лазурное небо. Туман над рекой стал редеть и подниматься. Подул легкий ветерок.

– Пора! – с волнением в голосе сказал Аким, – и ветерок кстати. Ну, с Богом, давай!

Борис Александрович расправил крылья, взмахнул несколько раз. Все затаили дыхание. Он замахал крыльями и, подпрыгивая, побежал к обрыву. Его бег стал приобретать какой-то ритм. Машущие в такт шагам крылья, создавали впечатление удивительной, сверхъестественной гармонии. Словно человек с ними родился. С каждым взмахом это впечатление усиливалось. Стала чувствоваться мощь и величие этого необычного тандема. Вот уже край обрыва. Борис Александрович оттолкнулся и… стал медленно падать.

Отчаянные взмахи крыльями немного замедлили падение. Но оно продолжалось. Вот берег реки пересечён. Пологая траектория падения оканчивалась прямо посредине потока. Вся деревня вскрикнула и замерла. Очевидность развязки с ужасающей неотвратимостью стала холодить тело Бориса Александровича. Инстинктивно взмахи крыльев участились. В них были вложены все имеющиеся силы. Но их становилось всё меньше и меньше. Поверхность воды приближалась.

– Врёшь… – хрипел Борис Александрович. – Не возьмешь… Эх-х-х…

От напряжения кровавая пелена стала затуманивать глаза. Судорога пыталась коварно схватить и раздавить напрягшиеся в неимоверном усилии мышцы. Искры онемевших мыслей столпились у обрыва разума. Обнявшись и трясясь от страха, они понимали, что всё, ничего уже не сделать. С крыльями не выплывешь. И только одна маленькая неприметная ранее мыслюшечка, неожиданно опять возникшая из туманности разума, вспыхнула неимоверно ярким серебристо голубым ослепительным светом. Этот внутренний свет распространился по всему телу, достиг каждой клеточки, каждой молекулы, каждой той малой частицы, которые и составляют основу этого тела. И каждая частица, молекула и даже атомы отдали свой последний резерв жизненной силы этому свету. А он, собрав эту силищу, закрутился в ослепительном спиральном вихре и выплеснул эту неимоверную энергию в тот импульс воли, веры, стремления, который, наверно, и является запредельной основой Человека.

– А-а-а… – в этот крик, вырвавшийся из груди Бориса Александровича, как у народившегося младенца, было вложено всё. Это не был крик страха или обречённости. Больше он походил на крик взлетающей раненой птицы. Казалось, что какое-то новое существо отчаянно борется за свою жизнь.

Взмахи крыльев стали больше и мощнее. Ритм их изменился. Раз. Раз. Раз! Падение стало замедляться. Ну!.. Вся деревня в едином внутреннем порыве откликнулась этому ритму. И этот отклик, как одно целое с нашим героем, слился, закружился, завертелся в фантастической, неслыханной симфонии. Раз. Раз. Раз! И медленно, очень медленно, тяжело, неуклюже, почти касаясь воды, Борис Александрович стал подниматься.

– Миленький, ну, давай. Ну, ещё чуть-чуть – шептали женские губы.

Раз. Раз. Раз! Ещё выше. Ещё! Уже река осталась позади. Ну, и …

Борис Александрович летел!

Встречный поток воздуха, ровные шуршащие взмахи крыльев поднимали его всё выше и выше. Кровавая пелена в глазах стала исчезать. Он огляделся. Где-то внизу простирался лес. Вверху светило ласковое Солнце. И вокруг – необъятная ширь. Неизведанное ранее ощущение охватило Бориса Александровича. Восторг, свобода, манящая дымка горизонта и что-то ещё не осознанное складывалось в неизведанную доселе музыку полёта.

Прилетели ласточки. Окружили ратника. Одна ласточка полетела перед ним, как бы показывая путь. Вот она оглянулась и посмотрела в глаза Борису Александровичу. И, вдруг, он понял этот взгляд. Словно кто-то до боли родной ему что-то говорил. Ласточка перестала махать крыльями, подставив их встречному воздушному потоку. Борис Александрович сделал то же самое. Он начал парить. Это позволило перевести дух и немного придти в себя. Ласточка слегка опустила левое крыло и приподняла правое. Наш герой сделал то же. Он стал разворачиваться в сторону деревни.

– Я понял – прокричал Борис Александрович – Спасибо, милая!

Ласточка опять взглянула на него, что-то прощебетала в ответ и улетела. За ней умчалась вся стайка.

Деревня ликовала. Все кричали, обнимались, целовались. Женщины утирали слёзы. Всеобщий восторг разделяли домашние животные и птицы. Какой-то старый гусак долго смотрел на парящего Бориса Александровича и неожиданно загоготал, захлопал крыльями и побежал к обрыву. Все с хохотом помчались за ним. И только хозяйка успела схватить его на самом краю. Прижала к себе, приговаривая:

– Ну, куда ты, старый? Какие полёты? Разобьёшься!

А гусь вырывался, кричал, хлопал крыльями. И вытянув шею, с невыразимой тоской в глазах смотрел туда, в небо. Он готов был разбиться, но хотя бы подняться ввысь и почувствовать себя вольной птицей.

На вершине Высокой горы что-то блеснуло. Приглядевшись, Борис Александрович узнал находящихся там людей: Великого Учёного в очках и Стоящего у Истока с портфелем. Он направил свой полёт в сторону горы.

– Посмотри, какие птицы у нас летать стали – показывая пальцем на приближающегося ратника, сказал Стоящий у Истока.

– Эка невидаль, – ответил Великий Учёный. – Сейчас как раз осенняя миграция пернатых. Вот она и подалась на юг. Я их много повидал.

– Что-то не шибко она похожа на пернатую, где у неё перья? – возразил Стоящий у Истока, разглядывая кружащего над ними Бориса Александровича.