Сказ про то, как Борис Александрович за знанием ходил

– Да нет, царь-батюшка, цела повозочка. Даже заклёпочки не отлетели!

– Какие, к черту, заклёпочки?! У меня внутри всё разваливается. Так растрясло, что в брюхе кишки булькать начали. Вы что, смертушки моей захотели!?

Все упали на колени. Хотя по глазам царя было видно, что не сильно он гневается. Больше строжится пытается. И просматривалась во взгляде его затаённая радость и гордость. Повозка, ведь, без лошадей катится, да еще двоих везёт!

– Почто трясучка такая? – успокаиваясь, строго спросил царь. – Что не так сделано? Отвечать!

– Батюшка наш! Так ведь дороги то нет. Их строить надобно. Мостить каменьями или песочком посыпать и укатывать. Эта проблема только сейчас возникла. Не знали мы её раньше.

– Вы всё на дороги то не сваливайте. Нету их у нас? Значит – построить надобно! Вот чтоб к пасхе и построили. А повозка, почему так трясется?

– Так ведь ты сам велел сегодня запрягать, фу, заводить, тьфу, то есть запускать. Испытать захотел. А мы пружинки под сиденье смастырить не успели. Только шесть сделали. Надобно ещё двенадцать. К вечеру кузнецы сработают, вот мы их и поставим. Как младенец в люльке сидеть будешь. Трясти вообще не будет. Не гневайся, царь-батюшка. Дело новое. Постепенно всё отладим.

– Отладим – передразнил царь. – Всё глаз да глаз за вами нужен. Ничего без моего указания сделать не можете. Чтоб к утру всё было! А, ратник. Ну, как тебе телега?

– Великая конструкция вышла, государь – с поклоном ответил Борис Александрович. – Теперь басурманы от одного только шума да вида её на край земли убегут со страха.

Все засмеялись. Царь гордо похлопал по повозке.

– Да, знатная штуковина сладилась.

– Царь-батюшка, дам я тебе две подушки пуховых, подстелешь их, так до дворца и доедешь, пока пружинки не сделали.

Царь кивнул. Ратник принес подушки. Мудрецы быстро привязали их к сиденью. Царь взобрался на повозку и с важным видом на них уселся. Все приготовились продолжить путь.

– Прости, кормилец наш, – с поклоном обратился к царю Борис Александрович. – Весь народ видит, какими Знаниями ты обладать стал. Не серчай только на слугу своего. Может, исполнишь обещание и, за службу мою верную, милостью своей меня одаришь?

Царь свысока и жёстко посмотрел на Бориса Александровича. Все затихли, ожидая грома и молний.

– Злата али серебра просить пытаешься? – зловеще проговорил царь. – Ну, говори, ратник!

– Не гневись, владыка. Пятнадцать лет верой и правдой служу тебе. Все поручения исполнил. В отпуск хочу. На всё лето. Рыбу половить, друзей навестить. Отпустил бы ты меня.

– Ну, раз злата и серебра тебе не надобно, – уже спокойно и важно ответил царь – ступай, отдохни, пока в государстве всё спокойно. Но по осени возвращайся. Трогай, водила!

Первый мудрец, не торопясь, несколько раз перекрестился и гордо потянул за рычаг. Повозка, натужно запыхтев, поехала. Остальные мудрецы побежали следом. Стоя у ворот, Борис Александрович провожал взглядом удаляющееся облако гари, копоти и пыли.

Сзади кто-то осторожно тронул его за плечо. Он обернулся. Рядом стоял молодой мудрец.

– Ты когда в путь отправишься? – спросил он.

– Завтра, поутру и двинусь – ответил Борис Александрович.

– Думаю, что тебе прямо сейчас надо уходить.

– Почто так?

– Царь передумать может. События назревают необычные. Послов заморских ждём. Пока никто ничего не знает, но к вечеру слухи и молва людская до царя дойдет. По сему, уходи прямо сейчас. А это передай Ядвиге Борисовне – и он протянул сложенный вчетверо листок бумаги.

– Так ведь она только в первый день осени появится. Как я её увижу?

Мудрец улыбнулся.

– Увидишь. Она сама тебя найдет. Ну, прощай, ратник. Удачной тебе дороги, летатель!

Чем ближе подходил Борис Александрович к деревне, тем сильнее он испытывал это новое для него и не совсем обычное чувство. Словно в этой деревне он родился.

Когда человек появляется на свет, он испытывает много новых для себя ощущений. С раннего детства и на всю жизнь он запоминает их. Особенно те ощущения, которые связаны со впервые пережитым счастьем, радостью.

Запах свежеструганных досок напоминает о тепле отчего дома, об уюте семейного очага. А вкус парного молока и свежевыпеченного хлеба о ласковых и заботливых руках матери. Аромат свежескошенного сена может вызвать волнующие воспоминания о неожиданном, застенчивом девичьем поцелуе.

Эти первые ощущения, откладываясь в замысловатых лабиринтах памяти, остаются с человеком на всю жизнь, согревая и что-то подсказывая ему в трудную минуту. Они как ниточки, переплетаясь и закручиваясь, создают начало того узора, который, наверное, и является основой, главной составляющей картины внутреннего мира человека.

Следуя своему дальнейшему пути и пройдя тяжёлые испытания иногда на грани жизни и смерти человек меняется. Он по-другому начинает ощущать вкус и течение жизни. По-новому воспринимает многообразие её удивительных нюансов. Но сотканная основа палитры первых ощущений позволяет ему дополнять, обогащать и создавать этот удивительный и неповторимый внутренний рисунок своей жизни.

По прошествии какого-то времени Борис Александрович смог догадаться, что тот первый полет на крыльях изменил всё его внутреннее состояние. Что-то лишнее перегорело и бесследно исчезло, а что-то нужное и важное осталось, сложившись в целостную картину. То, что раньше казалось непонятным и загадочным теперь воспринималось, как вполне очевидным, очевидным проявлением неких законов, законов природы. И эти новые ощущения природной гармонии воспринимались всем его телом как неотъемлемая часть. Часть чего-то общего, самого главного и очень теплого, и светлого. Он ещё не догадывался, что в нити ткущегося рисунка его жизни начали осторожно вплетаться искорки бусинок познания с бесконечной и многообразной палитры Природы. Может эти бусинки со временем и сложатся в эту таинственную тропинку к Знанию? Что ж, поживем – увидим…

Часть 9. Иноземцы

Подходя к деревне первого, кого увидел Борис Александрович, так это стоящий на пороге кузницы и улыбающейся Аким. Встретившись, они обнялись.

– Заждался я тебя – тиская в объятиях ратника, ворчал Аким.

– Да погодь ты, медведь. Все кости переломаешь.

Счастливые, они сели на скамью у двери кузницы.

– Анисья, как чувствовала, тесто поставила, пироги печь собирается. Я баню истопил. Как добрался?

Друзья неторопливо вели беседу, обмениваясь новостями. Борис Александрович рассказал про паровую телегу, Аким про новые крылья.

– До сих пор удивляюсь, как ты тогда до деревни долетел? Ядвига Борисовна зимой у меня была. Объяснила, что модулятор усилий, который на спине твоей находился, неправильно расположен был. Я его поперёк хребта человека поставил, а ежели его по вдоль расположить, то эффект от него намного больше. Гораздо легче крылами махать получается. Поэтому, тебя в бане после полета еле отпарили. Ведь мышцы твои как камень были. Но, Ядвига Борисовна мне еще одну штуковину дала. Пластиночка такая, махонькая. Ежели её между модулятором и хребтом определённым образом расположить, то, как она сказала, чувствительность модулятора во много раз увеличивается. Совершенно другой эффект! Я уже пробовал. В этом случае крылами даже ребенок махать сможет. Сила такая в них образовалась, что я на радостях ещё одни крылья сделал. Теперь мы вместе летать сможем. Ну, как?

– Так давай сейчас и опробуем.

В этой фразе невольно отразилось заветное желание Бориса Александровича – полет. Аким понял, улыбнулся, кивнул. Взяв крылья, они направились к известному месту у реки, откуда Борис Александрович свой первый шаг в небо делал.

Подойдя к обрыву, ратник замер от удивления. В саженях семидесяти от края обрыва была вкопана скамья дубовая. От скамьи к обрыву дорожка проложена, да речными камешками укатанная. Вдоль дорожки, через каждую сажень, колышки вбиты. А оканчивалась дорожка подмостком, который за край обрыва выходил. Невдалеке от дорожки жердь торчала, а на конце её платочек колыхающийся.

– Ну, как тебе летательное поле? – с гордостью спросил Аким.

– Ну ты даешь! Знатная делянка получилась, – с восторгом ответил Борис Александрович. – Подмосток, понимаю, чтоб с обрыва не свалиться. А жердь с платочком на что?

– Это, чтоб направление ветра видать было. Взлетать легче.

Сзади кто-то осторожно кашлянул. Друзья обернулись. Перед ними стоял сухощавый, седовласый, среднего роста старик в шапке ушанке и в валенках. В руках он держал узелок. Это был местный старожил дед Спиридон. Никто не знал сколько ему лет. Да и сам он этого не помнил. Деревенские мужики пытались как-то выяснить. Долго подсчитывали. Девяносто получалось. Но не факт, что столько ему и было на самом деле. Может быть и больше. Старец еще раз деликатно кашлянул.

– Что, опять в небо собираетесь? – осторожно спросил он.