Серый пилигрим

Может, сдать его валорцам? Если уж они охотятся за любыми вещами, отмеченными красной порчей, то уж на эту штуку накинутся, как ястребы. Может, даже какое-нибудь вознаграждение отвалят?

Ага, держи карман шире! Замордуют допросами – откуда взял. А если даже и расщедрятся на награду – то уж точно не на семь сотен лир.

А если пойти не в канцелярию, а к жрецам Араноса? Нет, туда точно не стоит соваться. Власти у аранитов с каждым годом все больше, а на расправу они еще свирепее, чем валорские гвардейцы. Особенно когда дело касается всяческого колдовства и ереси. Попасться с этим кольцом жрецам – наверное, еще хуже, чем с полными карманами скумы или пороха. Верный путь на виселицу. Хуже, пожалуй, разве что быть обвиненным в связи с повстанцами Балтазара, что засели в пустошах и все еще пытаются свергнуть императора Валора и вернуть независимость городам-государствам. За это, говорят, четвертуют. В Валемире, правда, повстанцев давненько не бывало – их оттеснили далеко на запад, к самому Разлому.

Эх, угораздило его подобрать в лавке Дабера именно эту проклятущую хреновину! Ведь там полно было всякого безобидного серебра!

Барт от досады сбился с мелодии и слишком сильно дернул струну. Лютня жалобно задребезжала.

– Папа ведь запретил тебе играть в торговом зале, – проворчал Бонацио, оторвавшись от своего занятия. – Кто клиентов обслуживать будет?

–Ты видишь хоть одного клиента? – парировал Барт. – К тому же, не забывай – это меня дядя Дон оставил за старшего. Так что давай, раскладывай свои яблоки.

Толстяк обиженно засопел – кузен задел его за живое. Решение папеньки оставить лавку на попечение Барту, который с самого детства только и делает, что шкодит, а не ему, всему из себя послушному и правильному, явно не укладывается в его голове. Мировоззрение Бонацио в эти дни дало глубокую трещину.

Барт вернулся к игре, а заодно и к своим размышлениям.

Стоп! А что, если просто расплавить кольцо? Оно здоровенное – почти браслет. Скорее всего было навершием какого-нибудь посоха. Из него выйдет кусок чистого золота размером в половину ладони. А может, и от игниса удастся избавиться!

Юноша оживился, и мелодия, которую он играл, тоже стала заметно веселее.

Точно! Как же он раньше не догадался! Золото можно будет отнести ближайшему ростовщику, известному симпатичным прозвищем Живодер. Даже учитывая его живодерские расценки, вырученного должно хватить на то, чтобы с лихвой вернуть потерянное.

Вот только как его расплавить? Знакомых кузнецов или ювелиров у Барта не имеется. А если бы и были – ведь пришлось бы делиться. Ну, а связываться с незнакомыми – лишний риск того, что тебя сдадут стражникам или жрецам. Вот как раз за доносы те вознаграждают вполне исправно.

Что ж, придется пробовать самому. Даже если не удастся полностью расплавить кольцо, то хоть вид его можно будет изменить до неузнаваемости. И тогда легче будет потом сбыть его ювелиру.

Все-таки не так уж все плохо. Может, и не зря он наведался этим утром к старому Даберу. Эх, если бы еще кошелек не потерял…

Тренькнул бронзовый колокольчик, подвешенный над дверью. А вот и первые покупатели. Барт вздохнул. Похоже, с музыкой и правда пора завязывать. Впереди – долгий и невыразимо скучный день за прилавком…

… который показался ему вдвойне тягостным из-за постоянного ожидания. Барт и рад бы был отвлечься от мыслей, однако день, как назло, выдался не очень богатым на покупателей, да и те в основном шли к Бонацио. Так что юноша остался один на один со своими опасениями и воспоминаниями об утренней переделке.

Вечеру, казалось, тоже не будет конца. Барт долго ворочался на койке в своей каморке, прислушиваясь к звукам, доносящимся с нижнего этажа и с улицы. Было уже темно, но в доме Твинклдотов ложатся поздно. Хорошо хоть самого дядюшки нет – тот мог и до полуночи корпеть над своими амбарными книгами.

Наконец, уверившись, что все крепко заснули, Барт отбросил одеяло. Лежал он одетым, так что, достав из-под тюфяка зловещее кольцо, сразу отправился вниз, на кухню. Только там, в большом очаге, можно было надеяться оплавить эту штуковину – даже ночью там было полно горячих углей.

Проклиная, на чем свет стоит, скрипучие ступени и половицы (раньше и не замечал, что они такие шумные), Барт почти на ощупь пробрался во владения толстухи Мэм.

Очаг действительно был еще полон углей, освещающих часть комнаты не хуже свеч. Барт присел, с сомнением заглядывая в топку. Подбросил щедрую порцию угля, стал дожидаться, пока он разгорится.

Сидеть рядом с очагом было жарко, и он отодвинулся подальше. Достал кольцо, в очередной раз поглядел на угловатые руны. Эх, главное – с углем не переборщить! Кольцо должно основательно оплавиться, но не потечь.

Решил начать постепенно. Подцепил кольцо кочергой и аккуратно поместил его в самую середину пламенеющей кучи.

– Та-ак… Осторожненько… Потихонечку… – беззвучно лепетал он одними губами, подбадривая себя. Под аккомпанемент гулко колотящегося сердца стал наблюдать.

Кольцо быстро почернело. Обгорело? Барт потянул было кочергу назад, но потом заметил на черном фоне красноватый проблеск отблеск. Та-ак… Руны! Снова проявились – яркие, багровые, как раскаленная лава. Запульсировали – сначала медленно, потом все быстрее….

Проклятье!! Ну почему бы этой штуке просто не начать плавиться?!

Вдруг заскрипели половицы у лестницы. Тяжелые неспешные шаги. Мэм! Барт дернулся, и кольцо соскользнуло с кочерги. Хлопнулось прямо в огонь, подняв целый сноп искр.

Барт зашипел, как рассерженный кот, бормоча под нос такие грязные ругательства, что и портовые грузчики застыли бы в изумлении. Принялся ворошить кочергой угли, пытаясь выудить кольцо.

Шаги приближались. Точно, это Мэм! Идет сюда!!

Барта едва не разорвало пополам от двух противоположных порывов – броситься вон из кухни или же попытаться выхватить кольцо из очага. Он в ужасе засеменил на одном месте, как загнанная в угол курица.

Это промедление едва не стоило ему жизни.

В очаге вдруг жахнуло так, будто туда бросили целый картуз пороха. Угли разметало по всей кухне. Несколько из них больно ужалили Барта по ногам, насквозь прожигая штаны. Пламя в камине, которое после взрыва вроде бы должно было лишиться своего источника – наоборот, вздыбилось единой волной, выплеснулось за пределы очага.

Бросаясь наутек в дальний конец кухни, к дверям черного хода, Барт еще успел расслышать испуганные женские крики.

А когда оглянулся, то вовсе забыл обо всем на свете. Замер, явственно ощущая, как нечто будто бы схватило его за кожу на затылке и потянуло так, что брови, волосы, и даже уши зашевелились, поползли вверх, а челюсть, наоборот, бессильно ухнула вниз. И было из-за чего.

Из очага, медленно протискиваясь сквозь узкий проход, выползало сотканное из пламени щупальце. Вернее – червь с широко разинутой пастью, окаймленной длинными языками пламени. Гул огня все нарастал, сквозь него едва пробивались крики Мэм и возгласы со второго этажа – там, видно, тоже все проснулись. Немудрено – бесплотный огненный дух ревел, как бешеный бык, силясь выбраться из очага.

Бесплотный ли? Приглядевшись, Барт с ужасом увидел, как края топки, обложенные полированным камнем, трескаются, выпирают наружу под напором вполне осязаемого тела. Да и очертания чудовища, поначалу едва угадываемые в пламени, постепенно становятся все отчетливее.

Оцепенев от ужаса, Барт задержался на пороге. Успел разглядеть все в подробностях – до каждого уголька, тлеющего на деревянных половицах, до каждого язычка пламени, пляшущего на боках червя, до каждой струйки дыма, поднимающейся от уже вовсю горящих предметов мебели. Картина эта врезалась в мозг, будто раскаленное добела клеймо.

Под грохот обвалившегося камина и треск ломающихся потолочных балок он вывалился на задний двор. Пробежал по инерции на другую сторону, с размаху встретив ладонями стену склада.

Пламя охватило весь дом неожиданно быстро, будто стены были заранее пропитаны горючим раствором. Жадные огненные языки вырывались из окон второго этажа, отдельные сполохи возникали даже на крыше. Мелькнула мысль о пожитках, которые остались там, в его комнатке на чердаке. Одежда. Лютня. Перечитанная много раз книга про Архипелаг, на которую он копил многие месяцы…

Барт тут же ужаснулся этим мыслям. Там, в огненной западне, гибнет вся его семья, а он думает о каких-то шмотках!

Может, кому-нибудь все же удастся спастись?

Из окна кухни вырвался сноп пламени, мгновенно превратился в огненного червя. Он успел вырасти по меньшей мере втрое, будто подпитываясь от бушующего вовсю пожара. Чудовище взвилось на дыбы, как рассерженная кобра, поводило в стороны безглазой мордой.

Да ведь чудищу нужен он, Барт! Оно его высматривает! Эта мысль подействовала на юношу как удар хлыста. Он опрометью бросился прочь от горящего дома, понесся, не разбирая дороги, сквозь ночь.

Что же он наделал? Что же он наделал?!

3

Год 237-й от Разлома. Где-то на южном побережье

Когда ты молод, дерзок и еще не успел получить от судьбы пару увесистых затрещин, жизнь кажется этакой нескончаемой портовой ярмаркой. Все испытания в ней сводятся к лазанью по скользкому столбу за сапогами или метанию жестких войлочных мячей в фанерные мишени. Ты по-хозяйски расхаживаешь между рядами, побрякивая серебром и медью в потертом кошеле и примеряясь, какое из испытаний тебе под силу. Не хочется ведь выставлять себя на посмешище, да и денег попусту лишаться – тоже.

И даже если ты последний голодранец, и монет в твоем кармане едва ли хватит на пару печеных яблок, легко расхаживать по этой ярмарке, торгуясь почем зря с лоточниками, подмигивая молоденьким торговкам сладостями и чувствуя себя хозяином жизни. До поры, до времени. Пока, наконец, нечто не ткнет тебя носом в грязную и жесткую, как булыжная мостовая, действительность.

И вот ты уже чумазый, голодный и без гроша в кармане скорчился в вонючем закутке под палубой, в котором хранятся запасные снасти, и только и ждешь, что кто-нибудь из матросов вытащит тебя оттуда за шкирку, как паршивого котенка. Юный Твинклдот провел в этом томительном ожидании много часов, пока усталость не взяла своё.

Так и прошла ночь – из тех, что скорее изматывают, нежели дают отдых. Барт завис на зыбкой грани между сном и бодрствованием, не чуя жестких канатных витков, служивших ему ложем, но чутко ловя каждый скрип утлого суденышка, каждый вздох ветра за бортом, каждый всплеск волн. Воздух в крохотном чулане, где он нашел прибежище, насквозь пропитан запахом рыбы и прелой древесины – впрочем, как и везде на корабле. Доски палубы над головой то и дело скрипят под тяжелыми размашистыми шагами матросов, временами можно расслышать чьи-то отрывистые окрики, состоящие в основном из ругательств.