Намтар

Намтар
Владимир Василенко

Скрытая толщей веков письменность шумеров приоткроет тайны древней эры. Герой романа – высокопоставленный царский сановник при дворе богоподобного царя Шульги-Сина. Движимый обычными человеческими чувствами: любовью, ревностью, тщеславием, ненавистью, страхом, надеждой – он помнит о долге перед государством и родом. Но миром правит демон судьбы и смерти Намтар. Над ним не властны даже боги.

Намтар

Владимир Василенко

Редактор Ирина Щеглова

Корректор Ксения Левонесова

Иллюстратор Наталия Третьякова

Дизайнер обложки Наталия Третьякова

© Владимир Василенко, 2019

© Наталия Третьякова, иллюстрации, 2019

© Наталия Третьякова, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-0142-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Синопсис

События, изложенные в этой книге, имели место или могли бы произойти на территории Месопотамии в царстве Шумера и Аккада во время III династии Ура в 2064 году до н. э. Повествование охватывает тридцатый год правления легендарного и богоподобного царя Шульги-Сина. Современники сравнивали его со львом и изображали в образе птицы Имдугуд – орла с головой льва. Во время царствования Шульги-Сина этот древний народ достиг самого известного величия и процветания.

Исследовав многочисленные открытые источники, посвящённые исчезнувшей цивилизации, автор обратил внимание на тот факт, что информация о древних шумерах носит преимущественно академический характер, она рассчитана на узкий круг учёных и специалистов. В процессе изучения текстов и публикаций, видео- и аудиоматериалов возникла идея связать между собой огромный пласт информации из далёкого прошлого. «Намтар» – доступный для широкого круга читателей роман.

Не претендуя на абсолютную научную точность, используя художественный вымысел, автор, тем не менее, базировался на исторических реалиях, фактах, деталях и допущениях. Они послужили обрамлением для воплощения идеи и передачи атмосферы того времени.

Ожившим на страницах романа героям присущи черты и поведение, схожие с теми, что существуют и ныне, но возможные совпадения – случайны.

Внимательный читатель откроет на страницах романа некоторые параллели с устройством древней шумерской цивилизации той эры и нашим обществом и цивилизацией – нашей эрой, сменившей шумерскую. Такие совпадения можно было бы тоже назвать случайными, но, скорее всего, они закономерны и лишь подтверждают известный постулат:

Всё новое – хорошо забытое старое.

I. Соль

Бери жену по выбору, роди ребенка по сердцу.

    Шумерская пословица

1

– Какая мерзость! Какое унижение! Какая несправедливость!

Палящее солнце находилось в зените. Пальмы, окружающие площадь возле здания суда города Ур – столицы Царства Шумера и Аккада – не отбрасывали тени. На возвышении, сделанном из обожжённых в печи глиняных кирпичей, равнодушные палачи приводили в исполнение решение суда. Они насильно заливали в рот молодой смуглой женщине с волосом благородного чёрного цвета соляной раствор. Руки и ноги несчастной были крепко привязаны к специальным крюкам из бронзы, вмонтированным в деревянный настил, на котором она лежала. Подол её туники задрался. Для палачей это была обыденная работа. Один из них крепко держал её голову, другой стоял над ней с кувшином без ручки – ситулой[1 - Ситула – керамический кувшин без ручки.], из которой он мучительно медленно лил всё новые и новые порции соли.

Соль, казалось, пропитала всю сущность этой красивой и стройной шумерской женщины по имени Иннашага. Её прямой правильный нос, её припухшие чувственные губы, её нёбо, язык, горло, даже внутренности отказывались работать и словно кричали о мучительном насилии. Её рвало соляной отравой на глазах у молчащей толпы граждан древнего города Ур.

Ремесленники и торговцы, оставившие на время свои мастерские и лавки; фермеры и погонщики скота, приехавшие в столицу по делам и случайно оказавшиеся на месте экзекуции; несколько богато одетых граждан города в сопровождении рабов, пришедшие специально; городские зеваки, для которых это было развлечением; вездесущие босоногие мальчишки, лишь недавно надевшие набедренные повязки, как знак своего взросления – все они стояли плотным кольцом у арены наказаний. Кто-то смотрел на Иннашагу с жалостью, кто-то с любопытством, кто-то с осуждением. Равнодушных среди публики не было.

Очередной керамический кувшин казался бездонным. В какой-то момент, уже потеряв чувство реальности и находясь в прострации и полузабытье, Иннашага с отчанием подумала о том, как ужасно несправедливо сложилась её жизнь и какой горькой, в сущности, была её судьба. Она одновременно испытывала позор, беспомощность, жуткую обиду, жалость к себе, но и ярость к своим обидчикам. Бедная женщина была готова и даже хотела разом прекратить все эти унижения и мучения, доставшиеся на её долю, и просто уйти в нижний мир предков, о котором никто из смертных не имеет ни малейшего представления. Но она была уже не одна в этой жизни. Иннашага не могла оставить на произвол судьбы недавно родившегося сына – своего драгоценного Балиха. Кто позаботится о нём, если её не станет?

Иннашагу несколько раз подряд вывернуло наизнанку на глазах любопытной публики. Желчь вперемешку с солью испачкали её длинную белую полотняную тунику без рукавов, её красивое и стройное тело с тонкой талией, её плечи, грудь и лицо. Унизительное наказание замарало её душу. От врождённой гордости уже ничего не осталось. Она была растоптана и уничтожена.

Сквозь пелену слёз, в полубреду Иннашага успела заметить злорадную усмешку её хозяйки Нинсикиль – богато одетой дамы лет тридцати, сидевшей на стуле с высокой спинкой у кирпичной стены рядом с ареной наказаний. Сначала хозяйка разглядывала арену, на которой происходило исполнение решения суда, лениво подставляя себя под любопытные взгляды зевак. У Нинсикиль был напускной, безучастный вид. Теперь же она вошла во вкус и уже наблюдала за процессом наказания рабыни с явным и нескрываемым удовольствием. Она не торопилась прекратить происходящее, хотя могла сделать это в любой момент всего лишь одним жестом холёной руки. Это Нинсикиль обвинила рабыню в том, что она пыталась равняться со своей госпожой.

Одежды и украшения Нинсикиль; её тонкие и правильные черты лица; чуть светлее обычного кожа; короткая, как у подростка, с продумаными вихрами стрижка, волосы, выкрашенные хной; её карие глаза с прищуром и слегка вздёрнутая вверх голова, что говорило о лёгкой близорукости; рот с красиво очерченными губами, слегка блестящими от дорогого бальзама – всё выдавало в ней знатную и богатую даму.

С помощью судебного служащего – машкима[2 - Машким – судебный служащий (адвокат).], которого Нинсикиль специально наняла для такого случая, она подготовила письменное заверение, в котором смогла доказать, что вторая жена её мужа Геме-Инша слишком возгордилась. Геме-Инша[3 - Геме – рабыня.] – именно так стали называть Иннашагу после того, как она попала в рабство к важному чиновнику, состоявшему на царской службе, по имени Энкид.

Стараниями машкима, исправно отрабатывающего причитающуюся ему мзду, от хозяйки даже не потребовалось клятвы при двух свидетелях в Храме клятв. Обычно процедура требовала этого, но иск Нинсикиль был принят судом и так. Без волокиты и задержек дело было рассмотрено в пользу госпожи. Геме-Инше присудили типичное в таких случаях наказание – промывание солью, благо соль добывалась в царстве Шумера и Аккада в больших количествах. В столицу баржами и караванами доставляли соль в плотно набитых мешках, как из Нижнего моря (Персидский залив), так и из северных районов. Из морской воды соль выпаривали в горшках, а на севере страны соль добывали, выпаривая её в больших по размеру чанах из раствора, который брали в природных солёных озёрах и шахтах. Это раньше соль была не во всяком доме, а при богоподобном царе Шульги-Син соль появилась в изобилии.

Монотонный голос машкима огласил решение суда – дитилу[4 - Дитила – решение суда; от «ди-тиль-ля», дословно: «дело закрыто».], зафиксировав на глиняной таблице исполнение приговора по отношению к Геме-Инше. Она не помнила, когда и как закончилось истязание над ней. Всё еще находясь в состоянии, близком к беспамятству, она почувствовала, как чьи-то грубые руки начали развязывать верёвки, спутывающие её тело. Она услышала хриплый голос старшего из палачей, бросившего ей назидательно почти в самое ухо:

«Самое большое прегрешение – гордыня. Пусть это наказание станет тебе уроком на всю жизнь, геме», – от него тошнотворно разило луком.

2

Её госпожа была бесплодной. Нинсикиль в течение долгих лет безуспешно пыталась зачать ребенка, но какая-то женская болезнь или гнев богов не позволяли ей испытать счастье материнства. В какой-то момент терпение её мужа закончилось. В свои сорок пять лет Энкид перешагнул порог зрелости и возмечтал о сыне, который станет по закону его наследником и продолжателем рода. Он боялся, что не успеет передать сыну своё дело, а главное – что тот не успеет достаточно повзрослеть, чтобы организовать отцу достойное погребение.

В царстве Шумера и Аккада считалось, что бездетные мужи обречены на вечные страдания и забвение, так как никто не оплакивал их и не отдавал им должные почести после смерти. Сыновья чтили своих отцов и при жизни. Закон был суров к сыну, который ударит отца – ему отнимали руку. Сыну, отрёкшемуся от отца – вырывали язык. После смерти отца сыновья не только ухаживали за могилой или семейным склепом в доме отца, но и передавали в поколениях его имя и имена предков по мужской линии. Обожжённые в печи глиняные таблицы бережно хранились в каждом шумерском доме. Считалось, что пока родственники помнили и отдавали должное почтение своим предкам, их духи участвовали в делах семьи и помогали потомкам. Если же сыновья забывали священный долг, отец мстил им, превращаясь в злого и хищного демона нижнего мира Нергала, от которого не жди пощады.

Энкид не относился к родовой знати, но знал свои шесть родов по мужской линии. Последнюю запись на глиняной таблице, посвящённую его отцу, он делал уже сам. Абзу, как звали отца, пожелал оставить после себя на таблице рода:

«Абзу, кто был скотоводом и охотником…»

Энкиду был очень нужен наследник. По закону он мог бы отослать бесплодную Нинсикиль в дом её родителей, при этом вернув приданое и выплатив денежную компенсацию ей и её родителям. Однако размер приданого его жены был слишком велик. В брачном контракте, скреплённом супругами печатями перед свадьбой более десяти лет назад, отражался размер имущества, которое принесла Нинсикиль, выходя замуж за Энкида. Общая стоимость приданого Нинсикиль, включая пять рабов и рабынь, составляла огромную сумму – около десяти мин[5 - Одна мина – 60 шекелей; один шекель – 8,3 гр. серебром.] или пять килограммов серебра. Энкид благоразумно приумножил семейный капитал, но выплатить приданое – потерять многое.

Его тесть, которого звали Акалла, был предусмотрительным и влиятельным человеком. Он относился к храмовой элите города Ниппур – религиозной столице царства. Акалла был писцом в администрации храма и хорошо разбирался в законах и указах царя Шульги-Сина. Его жалование составляло полтора шекеля в день, что приносило ему около семи мин серебром в год. Согласившись на брак своей семнадцатилетней красавицы дочери и преуспевающего чиновника, он заранее внёс в брачный договор условие относительно денежной компенсации в случае расторжения брака. Этот пункт договора делал развод супругов практически невозможным.

Тогда, после восьми лет совместной жизни, Энкид, заручившись согласием супруги, как её обязывал закон, не разводясь с Нинсикиль, взял себе в качестве второй жены Иннашагу. Наложница была на десять лет моложе Нинсикиль. Прелестная рабыня, которую он выбрал для рождения наследника, отличалась отменным здоровьем, прекрасной фигурой с идеальными формами, смуглой с золотым оттенком кожей, утонченным прямым носом и ровными зубами цвета морского жемчуга. Когда она улыбалась, у неё появлялись очаровательные ямочки на щеках. Энкид отметил её уже при первой встрече, когда рабыню только привели в его дом. Иннашага стояла перед ним, склонив голову. Красивые руки с тонкими пальцами она опустила ближе к коленям, но держала их недостаточно низко и подобострастно для рабыни – не дотрагиваясь до колен.

Энкид сразу обратил внимание на её причёску с просто, но элегантно уложенным пучком и со спадающими на лицо и шею слегка вьющимися прядями. У неё были редкие по красоте волосы – чёрные, шелковистые, как лён, с лёгким пепельным оттенком, как у драгоценной икры осетровых рыб из далёкой страны Аратты (город-государство на Каспии). Новая рабыня была, безусловно, шумерского происхождения, как и он сам.

Энкид, важно ступая, приблизился к ней и непроизвольно ощутил аромат её молодого тела и ещё что-то, что было сложно описать словами, но что явно витало в воздухе. Энкид медленно втянул раздувшимися, чувствительными ноздрями её волшебный запах и ласково, на выдохе, спросил на шумерском имя красавицы.

Рабыня медленно подняла божественно красивое лицо и кротко посмотрела в его глаза, робко улыбнувшись. Она ответила Энкиду журчащим, как весенний ручеёк, мелодичным голосом:

– Иннашага, мой господин.

Этого мига оказалось достаточно, чтобы пресыщенный славой и достатком чиновник, слегка засмущавшись, вдруг ощутил внезапное и, как он сам считал, уже давно угаснувшее чувство влюблённости. Не просто плотское желание, которое он мог бы удовлетворить на правах хозяина, когда пожелает, и наложница не посмеет ему отказать, а именно влюблённости. Забытое чувство молнией пронзило его грудь, как когда-то очень давно, во времена его ранней молодости.

Нинсикиль, стоявшая позади мужа, тоже уловила нечто, что в один миг связало Энкида и молодую наложницу. Она подошла вплотную к рабыне, встав рядом с мужем. Презрительно рассматривая её, Нинсикиль хлёстко и категорично бросила: