Одна нога здесь… Книга вторая

Стало быть, и не белоглазый. Иначе бы его и дух уже простыл. Тогда ж кто порешил старика? Кто?

– А хрен его знает! – пожал плечами Докука, – А чего, его и впрямь убили?

Как оказалось, волнующий его вопрос Заяц произнес вслух, причем достаточно громко. Сидевшая в своем излюбленном углу четверка из первой каморы насторожено заозиралась, купец подавился ножкой гуся, сыновья-помощники дружно застучали ему по спине, а горшечники скоренько доели и поспешили прочь. Пришла очередь корчмаря жать плечами:

– А хрен его знает! Но ведь до сих пор из каморы не вышел.

– Может, спит? – нет, положительно, сегодня Докука был не просто разговорчив, а таков, как будто напал на него поистине неудержимый приступ болтливости.

– Столько живые люди не спят! – сказал, как отрезал, Заяц.

– Так может прихворнул? Я читал что есть такая болезнь – «ханьская лихорадка». Человек от нее желтеет, ссыхается, и все время дрыхнет, пока не превратится в мощи!

– Пойти, глянуть, что ли? – с сомнением в голосе, произнес корчмарь.

Докука одобрил его решение широким зевком:

– Дело говоришь! Ты сходи, глянь, а мне уже скоро собираться в Опятичи. Надо колесо у телеги посмотреть, как бы не полетело в дороге.

И ушел. Слушая, как он ругает на дворе растяпу-Стеньку, Заяц напряженно размышлял над нелепым устройством мира, где помощник может указывать своему непосредственному начальству, что тому делать.

И впрямь, схожу, пожалуй, – решил корчмарь, хотя всей душой не хотел этого. Чего он там увидит, и так понятно – следы насильственной смерти, а уж какой, так то без разницы. Но ведь все равно идти придётся: чей постоялый двор – тому и тело убирать… Жаль старика, хоть он и одноногий!

Заяц трижды подышал особым способом, который он вычитал в старинной книжице, под диковинным названием «Спать у Реки Жизни». Способ должен был дать Зайцу неземное спокойствие перед лицом грядущих потрясений. Так, по крайней мере, обещала книжица. На всякий случай, подышав ещё несколько раз, он поднялся по поскрипывающей лестнице наверх и остановился перед дверью второй каморы. Про запасной ключ, лежащий где-то возле стойки, он сейчас даже не вспомнил, задумавшись над выбором: постучаться или ломать с разбегу. Стучаться, право слово, было глупо, учитывая то, что жилец каморы должно быть уже и не жилец вовсе. А ломать дверь, во первых, жалко, во вторых – больно, в третьих – а вдруг там есть кто живой?

Попытки заглянуть под дверь и в замочную скважину ни к чему не привели. Обзору мешало совершенно всё. В первую очередь широкие Зайцевы щеки, борода, застревающая везде и всюду, да ещё нос упирался в дверные доски. А когда корчмарь елозил по полу, то едва не занозил заголившееся пузо. Вынутый из-за пояса нож, – ну, небольшой такой ножичек, хозяйственный, – нисколечко не помог, хотя корчмарь и старался им ковырнуть в проеме двери. Ну, знаете ли! – в конце концов разозлился Заяц и стукнул кулаком по преграде. Дверь, открывавшаяся наружу, неожиданно приотворилась. Старик, оказывается, – вот простая душа, деревенщина, – даже и не подумал запереться на ночь. Из каморы послышался слабый стон…

Заяц обомлел. Пока дверь казалась запертой, он был готов приложить все усилия, чтобы попасть внутрь, но вот сейчас, когда путь был свободен, неизвестность пугала его. Сейчас самый полдень, я здесь не один и нахожусь при этом в своей собственной корчме, где знаю всё как свои пять пальцев, – перечислил Заяц причины, по которым ему не имело смысла чего-либо бояться. Потом ещё несколько успокоительных дыханий из книжицы «Спать у Реки Жизни» и смелости прибавилось ровно на столько, чтобы растворить дверь пошире.

Старик лежал, разметавшись на постели, до самой шеи прикрытый белым полотнищем, и от этого изрядно смахивая на усопшего. Нос болезненно заострился, глаза словно запали вглубь, а кожа выглядела серой. Он часто дышал, постанывая и что-то то и дело порываясь сказать. Губы деда шевелились, но с того места, где стоял Заяц, не было слышно ни звука. Первое чувство, что испытал корчмарь, было облегчение: старик всё ж таки жив! Стало быть, хлопоты с выносом тела и всей прочей морокой, откладывались. Уже хорошо! Но сразу после этого Заяц спохватился – что же это выходит, неужто и впрямь захворал старый?! Ну, это, знаете ли… Не хватало ему ещё в корчме заразных держать! Нет, он, конечно, готов отнестись с пониманием, но делу его от таких постояльцев только вред один. Кто ж захочет рядом с больным ночевать и столоваться? Как только кто из постояльцев прознает о том, так тотчас же снимутся с места. Ну, рыжие и белоглазый, может, и останутся, а вот четверка разбойников, так те точно уберутся подальше. Терять такой прибыток, да в придачу приобретать дурную славу, Заяц был сегодня совершенно не настроен. С решительным видом он, так и не убрав ножа, зашел в камору, сам ещё толком не зная, что и как будет делать, хотя в целом задача была предельно ясна: выселить старика из корчмы, желательно по-хорошему.

На столике возле стены валялась сумка старика, из которой торчал краешек той самой книги, с какими-то безумными то ли предсказаниями, то ли просто виршами. Мигом забыв о своих полувоинственных намерениях, Заяц алчно трясущимися руками вытащил её и потянул носом аромат старинной бересты. Да нет, не бересты даже, а золота! Полновесных червонцев! Старинная, ети её мать! Бережно отворив обложку, корчмарь прочитал полустершееся название, которое ему ничего не сказало, кроме разве того, что книга все же содержала в себе пророчества: «Зазибуньские тайнословия». Зибуня, значит? Ага! И гривны у всех вчераприбывших как раз оттуда, из Зибуней… Ну, ну!

Ниже была сделана совсем уж слепая приписка тем же почерком, но Заяц не пожалел зрения, и, сильно сощурившись, все же умудрился прочитать: «Се писано волхвом Велеславом, Велеса Вещего ради» Хм, прелюбопытно, сколько можно заломить у, скажем, Божесвята за редкую (а тут и гадать не надо, сразу видно, что редкая) и при этом изрядно древнюю книгу? Ладно, потом разберемся. Попозже…

Припомнив, с каким вдохновленным видом старик читал из книги предвещание, Заяц непроизвольно повторил его: придал себе гордую осанку, выставил ногу вперед, распахнул где ни попадя страницу и, воздев руку с ножом вверх, с чувством провозгласил на всю камору первые попавшиеся на глаза строки:

Я ли смерть заклинаю?
Я ли её приму?
Ночь…

– И что это мы тут делаем? – прорычал негромкий такой голос у него за спиной.

Заяц от испуга чуть не подпрыгнул на месте. Непроизвольным движением руки он засунул книгу за пазуху, и только потом обернулся на голос, причем так резко, что длинный хвост волос ухитрился закрутиться ему вокруг шеи, напоследок облепив все лицо. Отплевавшись, корчмарь обнаружил прямо перед собой рыжего усача, что уже успел пройти по каморе пару шагов.

– Э-э… м-м-м… – проблеял Заяц. От неожиданности, он даже не мог придумать, чем бы отовраться от этого громилы.

Рыжий сверлил его глазами и уходить совершенно не собирался. Более того, он зачем-то начал разминать кисти рук, многозначительно покусывая кончик уса. Второй здоровяк уже маячил у него за спиной, заслонив единственный выход. До Зайца не сразу дошло. А когда дошло, он покрылся холодным потом, несмотря на то, что стояла полуденная жара, – как никак месяц кресень на дворе. Это же те самые рыжие, что о старике вчера спрашивали! Они ж, эти рыжие, сами одноногого порешить собирались, и что они видят в каморе у деда? Хозяина заведения они видят, да ещё с ножом в руках, на ближних подступах к мечущемуся на постели деду, и возглашающего какую-то чепуху про смерть! Прямо чёрная ворожба получается! Слава Чернобогу, тра-та-та, и его матери, блин… И пойди, объяснись с ними в таких вот условиях…

Нож выпал из безвольной руки, брякнувшись о пол с глухим стуком. Сейчас, наверное, будут устранять свидетеля, – подумал кто-то безмерно опечаленный, находящийся внутри Зайца. – Отпрыгался, Зайчик…

Однако же, надежда умирает последней, и корчмарь, в общем-то уже приготовившийся пасть красивой смертью храбреца, не устрашившегося численно превосходящего противника (да! двое на одного!), вдруг что-то этакое невнятное пролепетал, чего и сам тут же застыдился:

– А я шел мимо, смотрю, дедушка-то прихворал видать…

– И решил заглянуть? – уточнил рыжий, которого звали Белята.

Ой, ну до чего же мерзко оправдываться перед какими-то рожами, вместо того, чтобы броситься на них, как бесстрашный герой древности, согнуть их в бараний рог, изрубить в капусту, разорвать в лоскутки… И опять, самому себе противным голоском, Заяц подтвердил:

– Именно! Заглянул проведать.

– С ножом наголо и заклинанием смерти на устах? – подивился усатый. – Славные в этих краях представления о милосердии! Не приведи Боги захворать в пути…

Рыжие перестали разминать кулаки, и Заяц решил истолковать это в том смысле, что смертоубийство откладывается (хотя, конечно, могло оказаться, что они их, свои пудовые кулачищи, просто уже достаточно размяли). Вдохновение подперло к самому горлу, и Заяц был уже совершенно готов чего-нибудь этакое красиво наврать, но в этот миг дед застонал. Рыжие дуболомы сорвались с места, сметя корчмаря со своего пути. Однако встали они не прямо подле старика, а так, чтобы видеть его самим, но чтобы он их увидеть не смог. Отметив это обстоятельство, Заяц тоже подошел ближе, потирая зашибленное плечо.

– Что ты с ним сделал, винный ты червь?

– Я? Да он сам!.. Человек подхватил где-то в дороге хворь, может даже эту… ханьскую лихорадку! У меня свалился в горячке, а я, что же, выходит, во всем этом виноватый?!

От избытка чувств, Заяц аж начал багроветь, а левое веко его нервно задёргалось.

– Заболел, говоришь? – переспросил рыжий Белята.

– Именно! – брехливое вдохновение, что ни говори, все же подперло вовремя, – Сразу ж видно, что у него, она, эта… Ну, ханьская лихорадка! Да-да, признаки все налицо! Бредит во сне и мечется на постели. И поэтому старика надо срочно из корчмы вынести на свежий воздух. А ещё лучше немедленно перевезти его в деревушку тутошнюю, Опятичи, пусть он там поживет, подлечится. Там как раз и знахарь есть, он деда в раз на ноги поставит!

Мыслишка была хорошая: одноногого сплавить из корчмы подальше, а за ним, в этом можно было не сомневаться, переберутся и остальные участники всей этой кутерьмы – рыжие лбы и тот щуплый недомерок.

– Старик останется здесь, в корчме, – сказал, как отрезал, усатый. – А знахаря вызовешь сюда.

– Позвольте! – вскричал Заяц, ибо, когда дело касалось деловых интересов, он был готов забыть о нависших над ним мнимых и настоящих опасностях, и драться до последнего, – А кто будет платить за его пребывание, за питание, и за вызов знахаря? Кто? Волхв Велеслав?

Про волхва было сказано отнюдь не случайно, а с дальним прицелом. Заяц хотел проверить, как поведут себя рыжие здоровяки, услышав это имечко. Что и говорить, проверка удалась! Те мгновенно насторожились, быстро переглянувшись между собой. То-то же! – внутренне возликовал Заяц, – Знай наших! Теперь поломайте-ка голову, что мне известно, откуда? А я погляжу да тайны у вас повыспрашиваю. Обменяемся, так сказать…

Рыжий усач сделал какое-то молитвенное движение, тут же подхваченное его напарником, что-то на вроде складывания ладоней перед грудью, а потом обронил:

– Не знал, что и в вашем захолустье слышали о нашем великом волхве. Ну, да ладно, к делу это не относится. Как я сказал, дед останется здесь до полного своего выздоровления. Пока он хворает, за него заплатим мы: и за постой, и за харчи, и знахарю тоже. Это раз. Второе: никому про его болезнь знать не обязательно. Про то, что платили мы, старик знать не должен, имей это ввиду. Если будет спрашивать, скажи, что помог ему из милосердия. Это три. Ещё вопросы?

Заяц напряженно размышлял. С волхвом Велеславом не выгорело. Что ж, досадно, но не смертельно. Чтят они его там, у себя в Зибунях, вот и всё. Небось, какой-нибудь местный небесный заступничек, от золотухи там, оберегает, от медвежьей болезни… А вот то, что у него в корчме теперь распоряжаются эти две рыжие морды, так это уже гораздо хуже. Мама, мама, как же ты была права!.. С другой стороны, книга дедова уже вовсе и не дедова. Да ещё за пребывание старика платят дуболомы (ну прямо до зуда любопытно, кто ж они ему?). Кстати, самому старику Заяц вовсе не собирался рассказывать про своё удивительное милосердие. Встанет на ноги – получит счет. Только бы рыжие не прознали…

Чтобы сказать хоть что-то, Заяц прикинулся человеком немножко недалеким, и переспросил:

– Так что же, знахаря, значит, сюда звать?

– Уже давно пора! – рявкнул Белята.

Корчмарь думал было бежать выполнять, но тут старик вдруг заговорил. С жаром, порываясь то ли встать, то ли что-то показать, как это бывает у бредящих больных. Заяц не собирался упускать возможность узнать побольше, ибо в бреду люди рассказывают весьма много прелюбопытного.

– Там они… Там! Я же помню… Иду, как не идти?! Ведь должен же…