Небо в кармане

– Да не бойся ты, кормилица Марфа никогда тебе ничего плохого не пожелает! И не сделает. В отличие от кое-кого! – покосилась на как раз вошедшего в комнату с большим подносом дядьку. Или не на дядьку, потому что за ним в коридоре маячила фигура доктора.

– А я и не боюсь, – шагнул вперед.

– Вот и молодец. Иди сюда!

И тут же попал в загребущие женские руки. Был аккуратно, быстро и как-то незаметно даже умыт, так же споро вытерт полотенчиком, которое, оказывается, висело у нее на предплечье. А я и не заметил такой подробности.

Она же меня и покормила. Словно маленького усадила к себе на круглые мягкие колени и с ложечки (!) заставила выхлебать для начала плошку куриного бульона. Как маленького кормила. Но я был настолько ошарашен происходящим, что просто не мог сопротивляться своей кормилице. Стоило только представить, как я мелким прикладывался вот к этим роскошным (тут я непроизвольно скосил глаза вниз) шарам, как всяческое желание противиться тут же и пропадало. Да и бульон, нужно отдать ему должное, оказался очень вкусным. И потом так же по кусочку кормилица впихивала мне в рот эту самую курицу. Точнее, куриное вареное мясо. Грудку и окорочок. Курицу целиком я бы никак не осилил. Дядька только и успевал плошки подносить.

После кормления, а по-другому такую процедуру завтрака никак не назовешь, протерла тем же полотенчиком подбородок, промокнула губы и пересадила с колен на кровать. Вот прямо так взяла, приподняла двумя руками за пояс и пересадила. Было больно. Очень. Поясница и бока просто полыхнули болью. Но стерпел. Потому что знал, чувствовал, что то не кости и не позвоночник болят, а содранная шкура и подживающие раны. Выдохнул тихонько воздух через крепко стиснутые зубы, сморгнул выступившие слезы. Ничего, все наладится!

От доктора удалось избавиться после обеда. Да и то лишь после нескольких стопок. Ох, что это были за стопки! В одну докторскую стопку не сто, а все двести миллилитров входило.

Нет, я не сумел вживую понаблюдать за этим неувлекательным процессом. Не смог бы по физическим своим кондициям. Кстати, как-то быстро я это тело начал своим по-настоящему считать. Не по волевому решению, а по внутреннему убеждению, что ли. Ну, да это и хорошо, все жить дальше проще будет. А за процессом и без меня, кто бы сомневался в обратном, нашлось, кому присмотреть, и мне потом рассказать.

Мне же силенок только что и хватило на дойти до окна, быстренько выглянуть наружу, крепко держась при этом за крашеный подоконник, и с грехом пополам вернуться обратно в постель. Слаб я еще. Слаб и больно уж тощ. Придется себя откармливать, набирать массу тела и укреплять мышцы. Этот дряблый кисель на хилом каркасе меня точно не устраивает. Гляну на себя, и слезы сами на глаза наворачиваются. Понятно, почему парнишка с крыши свалился. И не только гнилая дранка тому виной, но и явная неуклюжесть и неловкость хилого тела. Теряюсь я со своим худосочным тельцем на фоне крепкотелой кормилицы и старого, но еще крепкого дядьки. То-то она меня, как вошла, не сразу заметила. Под обои замаскировался, со стеной слился!

Так что отлеживался и приходил в себя после короткого прохода по комнатенке. И радовался. Процесс восстановления идет семимильными шагами. Недавно головой не мог пошевелить, а сейчас уже до окна дохожу. Без поддержки! И это только сегодня. А что смогу завтра?

Тут-то ход моих радостных мыслей и прервало недовольное бурчание дядьки о выпивающем на кухне лекаре. Прислушался к его брюзжанию, подумал и высказался:

– Так покажи ему, где у нас выход находится. Вместо того, чтобы бурчать попусту, полезное дело сделай. И нам хорошо, запасы наливки убережешь, и о нем вроде бы как заботу проявишь. Что смотришь? Или я что-то неправильное сказал?

– Нет, сказал все правильно! Но… – замолчал и опустил глаза в пол Степан Фролыч. Вроде бы как и высказаться не прочь, и что-то ему это не позволяет сделать.

И я молчу, жду, что ответит. Долго ждать не пришлось, дядька все-таки решился договорить:

– Но никогда ничего подобного ране себе ты позволить не мог. Всегда тихо себя вел, отличался умом и воспитанностью. А сегодня как в себя пришел, так и не узнать стало. Словно другой кто твое место занял. Будто подменили у нас княжича! Доктора выгнать прочь грозился. Раньше такого себе точно не позволил бы. И умываться никогда в спаленку подать не требовал. Всегда сам до мыльни доходил.

– Ну сам посуди, куда мне сейчас по дому шляться? Или ты хочешь, чтобы я на полпути упал и разбился? – а сам про себя в этот момент посмеиваюсь, умом я отличался… Да был бы этот парнишка умным, не полез бы сдуру на ту крышу. У него под боком прислуги полная усадьба, любого из них озадачить можно было.

– Боже упаси! – перекрестился дядька. – Вот о чем я и говорю… Никогда так не говорил! И опять слова новые.

– Говорил, не говорил, – решил я заканчивать это выяснение отношений. Устал, потому что. Ишь, наблюдательный какой! – Ты уж определись, я это или не я. А пока ты определяешься, я посплю. Да, доктора все-таки проводи на выход. Не нужен он мне более.

Подумал и добавил:

– По крайней мере, пока не нужен. Так что гони его смело прочь!

Для себя же рассудил так. То, что у меня якобы поведение изменилось, не страшно. Можно запросто списать на последствия травмы головы. Да и доктор тоже на нечто подобное намекал. Опять же, я никого не узнал. Значит, что? Потеря памяти! Частичная или полная, пока еще не решил. Но, судя по некоторым слишком наблюдательным дядькам, придется терять ее полностью. На сколько, пока не знаю. Наверное, ненадолго. Вот оботрусь среди местных, вживусь в роль, узнаю о себе и своей семье побольше, и можно будет потихонечку начинать радоваться просветлению в голове. Так и сделаю!

– И прикажи кому-нибудь у меня в комнате порядок навести, – остановил в дверях выходящего из комнаты дядьку. – И одежку эту, что на мне сейчас надета, пусть тоже постирают, грязная вся! Да про сменку не забудь.

Тот только кивнул. Хорошо, что продолжал за ним наблюдать, поэтому и увидел, как тот сокрушенно головой покачал. И что ему опять не по душе пришлось? Что распорядился порядок навести? Или насчет одежки что-то не то сказал? Да и ладно! Княжич я или не княжич? Пусть быстрее привыкают к новым переменам в моем поведении, удивляться им еще много раз придется.

Не успел придремать, как несколько девок в комнатку вперлись. Сначала-то робко с той стороны поскреблись, еле услышал. Спросил, кто? Так они дверь приотворили, заглянули, позволения войти спросили. И только когда разрешил, тогда толпой и ввалились. Самая бойкая, а значит, и самая старшая выяснила, что именно меня не устраивает в чистоте своей одежки и вообще спальни, покивала головой, распределила горняшек, и те шустро принялись за работу.

Я-то сначала обрадовался, дурень. Как же, болтать сейчас начнут, только успевай слушать. Вот я информации хапну! Заодно и на девок полюбуюсь. Ну а что? Платьишки в обтяжку, фартучки белые, такой же белоснежный чепчик на голове, смотри и наслаждайся. Я хоть и не был в той жизни бабником, но походил, походил, каюсь. А тут такая возможность! Грех пропускать, когда сами в руки идут.

И полюбовался. В первую минуту. Из трех горняшек одна более или менее симпатичная и стройная, старшая которая. Остальные так себе, глаз точно на очаровательных обводах не задержится. Но это с тем моим практическим опытом. А здесь этому юноше и такое было бы за счастье. Вот такой грустный сделал вывод. Да-а, что-то не радует меня мое господское положение разнообразием утех. Девки, и те страшненькие. Маменька, наверное, специально такой персонал подбирала, чтобы не дай чего…

Потом только что и успел, что из кровати пулей выскочить.

Вот тогда-то я и понял, что зря уборку в этот момент затеял. Потом нужно было этим заниматься, потом. После выздоровления.

Подумаешь, немного пыли на голову насыпалось! Ерунда какая по сравнению с происходящим сейчас. Они же весь балдахин под смешки и прибаутки снимать принялись. А его, похоже, еще ни разу не снимали с рамы. Пыль пластом сваливаться на пол начала. И на постель в том числе. А мне на ней спать!

Тут-то я и не выдержал, остановил девок:

– Стоять! Замерли все!

Рявкнул так, что стекла в раме звякнули. Голова? Даже не заболела. Выздоравливаю потому что. И встать с постели на это раз получилось гораздо легче. Уже не бросало в холодный пот, не подрагивали коленки, пропала слабость в мышцах. Спина еще побаливала, но так, эхом, ненавязчиво. Терпимо, в общем.

И, как лежал в одном исподнем, так вон из спальни и выскочил в коридор. По пути лубком на руке дверной косяк зацепил, другим лубком, но уже на ноге, о саму дверь стукнулся, чертыхнулся вполголоса, чтобы никто не расслышал, да сразу за угол и завернул. Отдышался, заглянул в комнату, с таким мстительным наслаждением посмотрел на отвисшие девичьи челюсти, на вытаращенные глаза. Ишь, замерли! Так мне вслед и смотрят. Глаз не отводят! Что, небось, княжича в таком виде еще ни разу не видели? Любуйтесь, пока возможность есть.

И только потом сообразил. Я же в этих самых лубках, да в распустившихся бинтах марлевых на мумию восставшую похож. То-то у них лица такие испуганные были! А я-то раздухарился. Надо бы их в чувство привести. А то работу не сделают.

Из-за двери распорядился:

– В этой комнате все отмыть. Полы, стены, окно. Найду пыль, накажу всех! Постельное белье первым делом в стирку отправите. Вместе со всей моей одеждой. И с той, что в шкафу висит, тоже. Вообще все перестирайте! Да, подушку на солнце вместе с одеялом прожарьте. И только потом чистое застелить. Печку топить запрещаю. Не зима на дворе, а весна. Дрова прочь унесите, мусору от них сколько. И баню, баню мне приготовьте!

Уж не знаю, есть ли она тут, эта самая баня, но раз девки промолчали, выходит, есть! Растерялись, стоят, глаза повытаращили. Что-то я раздухарился, слишком много распоряжений навыдавал. Перезабудут ведь все, окаянные. Или нет? Вот и посмотрю…

Девки отмерли быстро. Старшая всех подстегнула. Эта точно не забудет ни одного моего слова, сразу видно птицу по полету. Не успел замолчать, как одна из них уже окошко отворять принялась. И тоже со скрипом, со скрежетом, со звоном стекла. Не разбила, нет, просто рамы в этой комнате слишком давно никто не открывал. Если бы дядька их с места перед этим не стронул, то вряд ли у нее получилось бы открыть.

Сквозняком пыль с пола подхватило, подняло, закружило. Девки зачихали, а я поскорее дверь притворил. Не нужно, чтобы пыль в коридор летела.

Притворил и стою. Отдыхаю, вроде бы как в себя прихожу. Ходить все-таки тяжко. Задыхаюсь. Сердце из груди выпрыгивает. И слабость сильная чувствуется. Так что постою немного. За дверную ручку подержусь, чтобы не завалиться на бок.

Это одно. Второе – просто не знаю, куда податься. Где переждать? И дядька куда-то запропал. Вот так и живем. Стоит только приболеть, и уже никому не нужен.

Отодвинулся от двери, прошел вдоль стеночки. А то мало ли, эти оглашенные задумают выскочить по какой-либо надобности и прибьют створкой, размажут по стене. Нет, лучше отойти в сторону. И подождать. Должен же хоть кто-нибудь объявиться?

И глаза к полусумраку привыкнут. Окошек в коридоре нет. Зато несколько дверей имеется. Закрытых. Так думаю, что спальни это родительские. Но родителей всего двое, а дверей гораздо больше. Запасные спальни? А! Обязательно должна быть гардеробная. Ну, или что-то в этом роде, не знаю точно, как называется. Ну да ничего, все рано или поздно узнаю. Если дядька сейчас не появится, то достаточно будет просто заглянуть за каждую дверь, и все понятно станет.

Отдышался и про себя вспомнил. Забыл же, рассердился и про надетое на себя белье забыл. С опаской приоткрыл дверь в комнату, оставил только узенькую щелку, чтобы пыль в коридор не полетела, и в эту самую щель, неважно кому, прохрипел:

– Чистое белье для меня принесли?

Потом только краем глаза внутрь глянул. И что вижу? Девки в спальне между собой вполголоса о чем-то переговариваются, показалось даже, что переругиваются тихонько. Пылища-а стоит до потолка. А голосок-то у меня еще слабый, – думал – не услышат. Услышали, оглянулась та самая, старшая и бойкая. Оглянулась, меня увидела. Да не всего! Всего бы через малюсенькую щелку не смогла увидеть. Ойкнула, что-то сказала, скороговоркой, я так и не понял, и ко мне метнулась. Наклонилась, уставилась глаз в глаз:

– Что-то хотели, вашство?

– Белье мое чистое где?

– Так туточки все, – обернулась назад девушка. – Ой!

– Вот тебе и ой, – пробурчал. – Другое неси. Чистое. А это вместе с грязным в стирку отправь. Поняла ли?