Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2

Всю дорогу – а она продолжалась около трёх часов, если не больше – Дима пытался продолжить наши уже привычные разговоры, но я каждый раз просил его отложить эту тему на потом, поскольку мне интересно, о чём нам рассказывал Марсель. Возможно, Дима чувствовал, что это просто отговорка, потому что, хоть я и упорно стоял на своём, меня вовсе не так уж интересовали рассказы гида о древней истории этой земли; я ловил себя на мысли, что Марсель, рассказывая о многих тысячах лет, что древние люди осваивали эти края, вольно или невольно противопоставлял эту историю нашей, совсем не такой уж и древней. Может, я был неправ, но такая вот мысль упорно крутилась в моей голове.

Наконец мы подъехали к Мийо. До города уже оставалось всего ничего, когда автобус неожиданно повернул направо, и мы оказались перед небольшим двухэтажным, по-видимому, старинным домом с большим, явно современным пристроем. В этом пристрое, как нам объяснили, и находится сыроварня. Не только меня, но почти всех удивило, если не сказать поразило, что само производство нам так и не показали, а сразу же, объясняя это тем, что времени в нашем распоряжении очень немного, повели на дегустацию. На длинном столе, за которым могли поместиться человек сорок, стояли менажницы, на каждой из которых лежало ровно по два десятка кусочков различного сыра. Там были и пластинки мягких или, наоборот, твёрдых сортов, и отломанные кусочки сыров с разноцветной плесенью, и привычные нам треугольнички плавленого сыра, завёрнутые в металлическую фольгу. По бокалу белого сухого вина, хлеб на общей тарелке на четверых и ножи с вилками – вот и всё, что нам ещё предложили. Хозяйка, пожилая француженка, рассказывала нам о том или ином сыре, Марсель на английском переводил её слова Надежде, а та транслировала всё это уже по-русски нам.

Сыр был настолько разнообразным, что у меня в голове всё перепуталось. Я же, кроме твёрдого сыра с большими дырками и слезой в некоторых из них, ел иногда ещё плавленый сыр, который использовал при приготовлении мяса по-французски, – вот, пожалуй, и всё, а тут такое разнообразие. Было отчего растеряться. Вино мне не понравилось, оно было чересчур кислым, да и, по-видимому, не только мне, поскольку на столе остались недопитые бокалы. Через полчаса мы встали из-за стола, вышли во двор, сели в автобус и поехали в Мийо. При выезде на шоссе разминулись с другим автобусом с нашего судна. Я прикинул: для приёма всех девяти групп необходимо почти пять часов. Потому-то, наверное, всё и получилось так скомканно и коряво.

Потом, не могу даже вспомнить когда, во время круиза или уже позднее, до меня дошла информация, что в том доме, где для нас организовали так называемую «дегустацию» местных сыров, жила чета французских коммунистов. Никакого производства сыра у них не имелось, это была легенда. Просто таким образом Советский Союз вполне легально оказывал финансовую поддержку французской коммунистической партии. Официально переводить деньги на её счёт наша страна, скорее всего, не имела права. Пришлось идти таким вот замысловатым путём. Некая сумма, значительно превышающая реальную стоимость «дегустации», перечислялась фирме, принадлежавшей этой чете, а они в свою очередь переводили всё лишнее на счёт своей компартии. Не знаю, так ли это было на самом деле, но выглядело очень похоже на правду, иначе зачем надо было везти за двести с лишним километров три с половиной сотни туристов. Место для проведения настоящей дегустации можно было найти и поближе.

Мийо, Арль, Авиньон и другие небольшие города, куда мы заезжали, оказались симпатичными, известными с древних времён поселениями, в которых действительно было что посмотреть. Самым старым среди них, как нам сказали, является Мийо, возраст которого перешагнул отметку в три тысячи лет. К сожалению, в городе почти не осталось, пусть даже в виде руин, ничего с античных времён. Запомнились лишь колокольня, и то поскольку мы с неё осматривали окрестности, да останки древнего моста через реку Тарн, но и они были датированы ХII-ХIII веками.

Возможно, именно тогда, в ответ на всеобщее возмущение – стоило ли ехать столько часов, чтобы залезть на колокольню и осмотреть с неё город, в котором проживает немногим более десяти тысяч человек, – с нами и поделились информацией об истинной причине организации сырной дегустации в окрестностях этого городка. Хотя, скорее всего, это произошло несколько позже.

Что касается Авиньона, то там я узнал для себя новость: оказывается, был такой период, когда резиденция папы римского находилась именно в этом городе. В нём даже имеется папский дворец, весьма, кстати сказать, прелестное сооружение. Прожили папы в Авиньоне менее ста лет, но тем самым позволили городу войти в мировую историю.

Больше всего из того, что мы посетили в этой французской провинции, мне понравился Арль, и во многом это связано с моим любимым Ван Гогом. Когда мы начали осматривать останки очередного римского форума и зашли на тоже очередной гигантский амфитеатр, оставшийся от римского периода, нам, честно говоря, стало скучновато. Подобное мы уже видели в Италии – зачем нам всё это во Франции? Вот я и попросил, чтобы для нас Марсель сделал экскурсию по Арлю Ван Гога и мы побывали бы и в знаменитом кафе на площади Форума, где он любил сидеть и которое он изобразил на своих полотнах, и в больнице, куда его положили, когда он отрезал себе ухо, и в других местах в Арле, связанных с жизнью Ван Гога. Меня поддержала почти вся группа, и наш автобус изменил запланированный маршрут. Зато мы увидели мосты через Рону с тех точек, с которых на них смотрел знаменитый художник, и даже посидели за столиками известного на весь мир кафе, которое теперь носит имя великого живописца.

В Марсель мы вернулись к началу ужина и в ресторане оказались единственными. Мы уже заканчивали есть, когда в ресторане появилась вторая московская группа. После ужина вначале на палубе посидели, покурили да поболтали немного обо всём и ни о чём. Знаете, как это бывает: люди целый вечер о чём-то разговаривают, а потом вспомнить не могут о чём. Вот и у нас в тот вечер так же получилось. А потом пришли магаданки, мы спустились в музсалон, в баре на остаток бонов купили водки – и понеслась душа в рай.

Глава вторая

22 ноября 1973 года

Утром мы все с удивлением обнаружили, что «Армения» за ночь переместилась и стояла теперь рядом с другими, пусть и более мелкими, пассажирскими судами. Площадка, на которую прибывали автобусы, была практически напротив, стоило лишь пройти через таможню и пункт пропуска, где следовало предъявлять паспорт. Было удивительно, но ровно в девять наш автобус тронулся с места, и мы отправились на очередную экскурсию – «Марсель и его окрестности». Удивительным оказалось то, что никто не опоздал. Значит, обещанные нашим группенфюрером строгости подействовали.

К Надежде подошёл Павел Васильевич, тот, который в Минморфлоте работал, и о чём-то начал её просить. Она стала совать ему в руку микрофон, а он от него всячески отбрыкивался, явно желая, чтобы она нас о чём-то проинформировала. Надежда ловко его обошла: взяла микрофон, в него всего одну фразу произнесла:

– Сейчас Павел Васильевич нас кое о чём любопытном проинформирует, – а затем тут же ему и вручила. Тому ничего не оставалось, как начать рассказывать:

– Я утром на палубу вышел, смотрю, нас из нефтяного терминала вытащили и в нормальный, пассажирский поставили. Пришлось капитана навестить. Тот мне доложил, что вчера генеральный консул Советского Союза лично посетил руководство порта и объяснил, что если «Армения» будет продолжать находиться на территории нефтеналивного терминала, то он, как лицо облечённое вполне определёнными правами и обязанностями, будет вынужден обратиться в международную организацию по надзору за безопасностью морских перевозок, а затем подаст в международный суд иск о возмещении ущерба, понесённого нашей страной из-за нахождения пассажирского судна в ненадлежащем месте. Те тут же ручки вверх подняли и в течение ночи нас перебуксировали. У меня возник вопрос: из-за чего, собственно говоря, всё это произошло? Помните, как нас мариновали в Неаполе в знак протеста против выдворения из СССР итальянского дипломата, уличённого в противозаконной деятельности?

Он внимательно оглядел весь автобус и, убедившись, что все это помнят, продолжил:

– Так вот, тогда же на месте преступления были задержаны и два французских дипломатических сотрудника, объявленных персонами нон грата. Вот руководство марсельского порта, само или науськанное кем-то, и решило таким образом показать, что они возражают против действий советского руководства, пусть и вполне законных. Но этот номер у них не прошёл.

Он поклонился нам, передал микрофон Надежде и с чувством выполненного долга отправился на своё место.

День был солнечным и довольно жарким. Мы все были одеты почти по-летнему, многие мужчины так вообще в майках с короткими рукавами. Правда, предусмотрительные дамы набрали с собой сумок с тёплой одеждой, благо их в руках таскать не надо. А вот Марсель, который гид, нас удивил. Хоть вместо вчерашнего пальто на нём теперь и был надет длинный плащ из какого-то непромокаемого материала, но плотные брюки и пуловер, видневшиеся из-под плаща, воскресили в моей памяти картины Отечественной войны 1812 года. Очень уж теплолюбивый народ эти французы. Удивительно даже, как они умудрились половину Канады колонизировать.

Экскурсия началась в Старом порту, и здесь оказалось, что мы, русские, хорошо этот порт помним. Вернее, не сам порт, конечно, здесь никто из нас никогда не был, а его описание из романа «Граф Монте-Кристо». Посыпались вопросы, поставившие нашего гида в тупик:

– Где жил Эдмон Дантес?

– Где стоял дом господина де Морреля?

– Где швартовался «Фараон»? – и ещё множество подобных.

Оказалось, что Марсель не читал знаменитый роман Дюма и вообще первый раз услышал о его существовании. Он смог ответить лишь на один вопрос из целой кучи заданных:

– Где находится замок Иф и можно ли его посетить?

– Замок Иф, – прозвучал ответ, – расположен здесь по близости, на небольшом островке неподалёку от берега, его посещение в рамках нашей экскурсии не предусмотрено, но мы с вами сможем на него издали посмотреть.

После этого наши дамы потеряли к гиду всяческий интерес и разбрелись по Старому порту в разные стороны. Марсель поймал Надежду и о чём-то её весьма энергично расспрашивал. Я стоял в сторонке и долго издали следил за их беседой – знаете, так интересно наблюдать подобную немую сцену и самому придумывать диалог между людьми.

В Старом порту меня очень заинтересовал, судя по внешнему виду, весьма древний форт. В общем ничего особенного, мощное укрепсооружение прошлых веков, и всё. Но заинтересовало оно меня вот по какой причине: его пушки были направлены не в сторону моря, а на город.

Вот это Марсель знал хорошо и тут же принялся объяснять. Оказывается, в середине XVII столетия здесь произошло народное восстание, направленное против власти тогдашнего губернатора Прованса. Вот этот форт, носящий название Сен-Жан, и стоящий неподалёку другой форт, называемый крепостью Святого Николая, и помогли губернатору сохранить своё насиженное тёплое местечко, подавив плохо организованную вспышку народного гнева. Ну а чтобы простолюдины знали своё место, пушки так и оставили стоять. Пусть все видят, что их ждёт в случае чего.

От Старого порта мы поднялись немного вверх, и перед нами предстал знаменитый остров Иф с крепостью, защищающей город с моря, впоследствии превратившейся в тюрьму, в том числе и для политических преступников. Тоже мощное сооружение; я на него долго смотрел, пытаясь понять, откуда сбрасывали в море трупы умерших узников, но так ни до чего и не смог додуматься. Спросил Марселя – тот на меня опять с удивлением посмотрел и покачал головой. Он об этом никогда даже не слышал. Ну ладно, историю графа Монте-Кристо Дюма придумал, воображение у него было великолепное, но побег Эдмона Дантеса в саване покойного аббата Фариа должен был иметь какую-то основу. Не просто же так Дюма ввёл в свой роман историческую личность, коей являлся католический монах, португалец по происхождению, аббат Фариа. По крайней мере, мне так показалось.

Марсель, я имею в виду город, мне понравился. В отличие от Неаполя он более предсказуем, более организован, более спокоен и, как мне показалось, более приспособлен для жизни. Наверное, всё это с моей точки зрения, но ведь, в конце концов, я говорю о своём впечатлении от этих двух крупных портовых городов.

Несколько часов мы провели на улицах Марселя, и хотя он является вторым по площади и численности населения городом Франции, мы успели объехать его вдоль и поперёк. В городе два крупных католических собора – Кафедральный и базилика Нотр-Дам-де-ла-Гард. Они ровесники, оба построены в XIX веке. Базилика, в неовизантийском стиле, с одиннадцатиметровой статуей Девы Марии с младенцем на руках на колокольне, была сооружена в честь Богоматери-заступницы. Местные жители называют её Доброй матерью. Кафедральный собор выполнен в византийско-романо-готическом стиле. Он является воистину одним из грандиознейших культовых сооружений Европы.

Но ни один из них невозможно было назвать зеркальной копией собора Нотр-Дам-де-Африк – того, что мы видели в Алжире. Я обратился за помощью к Марселю, но он вообще впервые от меня услышал, что в Алжире имеется собор Африканской Божьей Матери, а затем добавил, что другого кафедрального собора в Марселе нет и быть не может. «Наверное, Шамиль, что-то напутал», – подумал я.

Я получил удовольствие, гуляя по старинному городу, родившемуся на берегах большого залива две с половиной тысячи лет назад. Когда идёшь по узеньким тенистым улочкам самого старого района Марселя, носящего его историческое название – Массала, невольно ощущаешь, что прикасаешься к древности. Ни в одном из городов, где я побывал прежде, я не смог этого почувствовать.

К обеду экскурсия закончилась, мы подъехали к порту и только собрались выходить, как Марсель обратился к нам, естественно через Надежду:

– Я работаю гидом не первый год, в будущем году юбилей собираюсь отпраздновать – 25 лет с микрофоном в руке. В основном мне доверяют группы, приезжающие из англоязычных стран: Британии, США и Канады. Среди их туристов немного любознательных, которых интересуют история, археология, религия. Большинству надо узнать лишь две вещи: где что купить подешевле да где выпить и закусить. Как правило, в автобусах постоянно шум стоит, народ друг с другом общается. Многие используют такие поездки для повышения своего статуса. Ну как же, он по Франции поездил, культуры поднабрался.

Марсель помолчал, а затем продолжил:

– Русские у меня впервые. Вы меня удивили. Я привык, что на любой вопрос туриста, связанный с программой экскурсии, я могу ответить без всяких проблем, а с вами я замучился. Вы задавали такие вопросы, что они ставили меня в тупик. Первый раз за почти двадцать пять лет я затруднялся в своих ответах. Оказывается, есть совсем другой мир, там люди знают не просто где находится Арль, но знают об Арле Ван Гога, о его виноградниках и мостах, там люди изучают нашу историю и читают французских писателей. Придётся мне заново учиться, чтобы работать с русскими. Я обещаю выучить русский язык так, чтобы общаться с вами напрямую, без переводчика. – И он низко нам поклонился.

Мы уже успели пообедать и выбраться на верхнюю палубу, когда кажущийся маленьким местный буксирчик, вцепившийся в «Армению», принялся оттаскивать её от причала и выводить в море. К этому времени в музсалоне началась демонстрация какого-то фильма Эльдара Рязанова, и вся наша компания побежала занимать места. В моей голове был настоящий сумбур – столько всего навалилось, что казалось немыслимым быстро разобрать и разложить всё по своим полочкам. Верхняя палуба, тихий закуток на корме и полное одиночество – вот что мне сейчас требовалось. Нет, конечно, народа там было полно, но всё это были незнакомые люди, совершенно не мешавшие мне думать.

Вывод «Армении» из бухты продолжался достаточно долго, поэтому я устроился на корме и долго смотрел на всё ещё стоявшего на опустевшем причале нашего гида – Марселя из Марселя. «Ведь он, – размышлял я, – был совсем молодым, когда во время давно уже завершившейся войны познакомился с советским офицером, бежавшим из концлагеря и, вместо того чтобы забиться куда-нибудь в кусты и переждать трудную пору, включившимся в борьбу с фашизмом далеко от родины. Миша – вот и всё, что Марсель запомнил об этом герое – отдал свою жизнь, чтобы спасти десятки измученных и обессиливших узников концлагеря, которых освободили макизары. И ещё он запомнился Марселю песней – „Катюшей“, которая даже стала гимном отряда французских партизан. Тридцать лет прошло. Я не знал, какие сейчас политические убеждения нашего гида, но то, что после встречи с нами они у него хоть немного, но сдвинутся в нашу сторону, очевидно. Любопытно было бы с ним встретиться когда-нибудь ещё». Я в последний раз окинул взглядом тоненькую полоску земли, видневшуюся на горизонте, вздохнул и вынужден был покинуть открытую палубу.

Конечно, я продолжал бы ещё в одиночестве стоять там, наверху. Но вмешалась погода, меняющаяся с немыслимой быстротой. Только что сияло солнце и было почти по-летнему жарко, как вдруг ветер переменился, небо заволокло серой пеленой и пошёл мелкий осенний дождь. Спускаться в каюту совершенно не хотелось. Пришлось отправиться в музсалон. Там продолжался показ кинофильма. Оказывается, это были «Старики-разбойники». Этот фильм Рязанова я уже видел, и он на меня сразу же произвёл какое-то странное впечатление. Вроде комедия, а мне было не смешно, а скорее грустно и жалко талантливых актёров, вынужденных играть такие, на мой взгляд, жалкие роли.

В музсалоне стоял полумрак из-за задёрнутых штор. Я не стал разыскивать ребят, а забился в самый дальний угол, постарался отключиться и от фильма, и от окружающей обстановки и начал думать, так что это такое было: реальное видение с переносом моего сознания вглубь веков, точнее на 1940 лет, или всё же гипнотическое воздействие со стороны Димы? Первое даже страшно себе представить. Это что же такое? Некая сверхъестественная сила берет твой разум, вытаскивает его из живого тела и переносит куда ей заблагорассудится? Разум тут же начинает утверждать, что этого не может быть, поскольку не бывает никогда, но все другие чувства: слух, зрение, обоняние, кроме осязания и вкуса – ни пощупать, ни попробовать мне ничего не дали, – подтверждали, и подтверждали вполне однозначно, что я и видел то, что происходило когда-то очень давно, и слышал, как люди говорили на уже мёртвом языке, но при этом прекрасно их понимал, и дышал совершенно непривычным воздухом, сухим и каким-то терпким, напоённым непривычными мне ароматами. Значит, это было? Или всё же это гипнотическое внушение? Вот я сидел и крутил всё это то туда, то сюда и ни к чему прийти не мог. Прямо чёрт-те что со мной творилось.

Дима рассказывал, что подобные видения, когда живой человек переносился, как и я, в какие-то древние времена и там наблюдал или нечто такое, что до него никто не видел, или то, в чём он сам сомневался, – для церкви совершенно привычные и обыденные вещи. Бывало и наоборот: к людям являлись библейские персонажи из далёкого прошлого. Я сидел, размышлял над этим и пришёл к выводу, что если бы всех этих явлений не было, церковная история была бы далеко не так интересна.

Фильм закончился, первую смену пригласили на ужин. Не знаю почему, но есть мне совершенно не хотелось. Каким-то путём я сумел отключиться от всех этих видений-явлений, от которых, честно говоря, я здорово устал. Сам не знаю, как это получилось, но я переключился на то, где побывал за последние полтора дня и что там увидел. Какое-то странное впечатление произвело на меня это двухдневное посещение юга Франции. Возможно, в этом повинны погода и неудачное время года, но, кроме уныния, в моей памяти мало что осталось. Единственное, что оставило приятное впечатление, это сам Марсель. Я прокрутил в памяти всё то, что удалось увидеть в огромном портовом городе, и окончательно убедился: первое впечатление оказалось верным, он мне определённо понравился. Но что касается окрестностей…

Попасть бы сюда в любимое Ван Гогом время года – ранней осенью, когда воздух напоён запахами зрелого винограда, когда всё вокруг переливается всеми цветами радуги и даже птички поют, радуясь жизни, – может, и изменилось бы моё мнение о юге Франции, но будет ли это когда-нибудь, никто мне не мог сказать.

Дима разыскал меня уже на корме. Дождь закончился, и я опять было занял свой наблюдательный пост, но этот настырный мужик почти насильно потащил меня в ресторан. Со мной творилось не пойми что. Пропали самые естественные желания: есть, спать. Хотелось лишь одного: забиться в какую-нибудь щёлку и, скрючившись, сидеть там, думая об одном и том же. Гипноз или видение, видение или гипноз? Мне иногда даже стало казаться, что я с ума схожу. Хорошо после ужина рядом ВиВы оказались. Виктор меня быстро в чувство привёл, заведя разговор о Наде. Он её видел, та занедужила слегка, но обещала прийти на наше привычное уже место встречи.

Погода опять изменилась; казалось, что небесные силы водят вокруг нас хоровод, сменяя каждые полчаса мелкий противный дождь пусть и пасмурной, но вполне тёплой и комфортной погодой, и наоборот.

Пришлось опять перебраться в музсалон. Мы уселись в кресла, продолжавшие стоять на своих местах, и погрузились в просмотр «Войны и мира», той самой легендарной киноленты, снятой Бондарчуком и первой из советских художественных фильмов получившей «Оскара». А ведь это самая главная кинопремия в мире, сравнимая с Нобелевской премией по литературе.

Четырёхсерийную киноэпопею за один приём посмотреть непросто, но мы решили осилить. Однако оказалось, что организаторы разбили показ на две части: вначале прокрутили первые две серии, а две оставили на следующий показ. Перед началом первой серии по пути из ресторана забежали Надя с Людмилой, но остаться не захотели, ушли в каюту, уведя за собой и Вадима с Натальей – те тоже отдыхать отправились, и мы остались вдвоём с Виктором.

Фильм завораживал. Нет, не зря ему американцы «Оскара» присудили. Появился на экране князь Андрей – и сразу же по залу прошелестело: «Тихонов…» И действительно, он был чем-то похож на привычного нам Вячеслава Тихонова, но это был не Тихонов. Тот, конечно, красив, но этот, на экране перед нами, истинный аристократ. Тихонов и высок, и строен, но на экране мы видим человека, статного не только за счёт идеальной выправки, а скорее из-за природной княжеской стати; да и жесты у него не такие, как у Тихонова, и порывист он совсем по-другому. Это был настоящий князь Болконский, потомок чуть ли не самого легендарного Рюрика.