Камень заклятия

После некоторого замешательства, я ожидал совсем другие вопросы, утвердительно кивнул:

– Из Жердяевки. Только деревни этой больше нет.

– Я в курсе. И каково это жить, зная, что малой родины, места, где родился, не существует? Я как выяснил, что Жердяевка исчезла, так почему-то сразу об этом подумал.

– Лично у меня никаких комплексов по этому поводу нет, Жердяевка осталась здесь, – я прикоснулся к груди в области сердца. – Я помню каждый дом, улицы, жителей. Обидно другое, я ничего не смогу показать детям, если они, конечно, будут. Разве только лес, речку да место, где стоял наш дом.

– То, что помните каждый дом, хорошо. Тогда вас, может, заинтересует это, – мужчина развернул газету, внутри оказался листок с машинописным текстом, всего несколько строк, который он протянул мне вместе с газетой. – Прочтите.

«Сегодня я покидаю эту богом забытую Жердяевку, – с удивлением прочел я первую строку, – не знаю, почему, но именно ее я выбрал для захоронения, сохранения экспроприированного золота. Балаевы, хозяева дома, арестованы и заперты в амбаре. Балаевым я жизнь сохраню, они станут невольными сторожами сундука с золотом, который я закопал у них в подполе. Кроме того, красноармейцу Сизову, что помогал вырыть яму для сундука, я приказал охранять золото и закопал его рядом с сундуком. И произнес заклятие, которому меня научил знакомый шаман, он как-то сам подошел ко мне в одном из наслегов и сказал, что видит во мне сильного шамана. Может быть. Пусть это поможет сохранить золото».

Я свернул газету с листком в трубочку и подал мужчине:

– Вы думаете, что клад в доме, где я жил? Но Балаевых было полдеревни. Так, – я начал считать, загибая пальцы, – пять семей, пять домов.

– Мы в курсе. Будь одна семья, не было бы и проблемы. И мы не говорили бы с вами сейчас, скорей всего, вы лежали бы в больнице с отбитыми внутренностями. Но вам повезло. Я здесь, чтобы сделать вам предложение. Вы поможете нам добыть сундук, причем действовать будете один. И как только сундук попадет к нам, вы свободны, избегнете уголовной ответственности, а вашей подружке Ольге не будет угрожать опасность…

– Но это уже слишком! – возмутился я, мне хотелось, не вставая, двинуть ему ногой в зубы. – Она-то причем?

– Больше того, ее экономические знания могут быть востребованы на более высоком уровне. К тому же, – бесстрастным голосом продолжал он, – после того, что вы сейчас узнали, у вас просто нет заднего хода. Только вперед.

– А почему вы сами не хотите выкопать сундук, я бы был проводником?

– Большая скученность людей может привести к противостоянию, а нам бы этого не хотелось. Дело в том, что у нас всего лишь копия.

– Кто же обладатель оригинала?

– Одна известная своей численностью и жестокостью ОПГ. Слышали о Кукареве?

– Кто о нем не слышал? Человек, которого боится прокуратура и милиция. И вы посылаете меня против его людей?

– И один в поле – в данном случае в тайге – воин.

– А вдруг я половину утаю?

– Исключено. Полупанов, автор этих записей, подробно перечислил содержимое сундука. Буквально все. Но к делу. Кукарев уже начал поиски проводника, естественно, им будет кто-то из ваших земляков.

– Они могут прийти ко мне.

– Нет. Мы им укажем других людей. Да, мы. Пусть они побыстрей найдут сундук. Задержка этого дела связывает руки и мешает видеть ясную перспективу.

– А почему вы уверены, что сундук еще там? Ведь, кроме Сизова, у Полупанова, наверное, были и другие попутчики. Могли заметить исчезновение сундука, вернуться. Это раз. Второе – записи, прежде чем попасть к Кукареву, могли побывать в других руках.

– Я вижу, вы заинтересовались – это хорошо. Интерес движет человечество вперед. В записках Полупанов сообщает, что со временем избавился от всех спутников – отправил их на тот свет. Их фамилии вам ни к чему. А найдены были записки в Иркутске при разборке старого дома, в тайнике, и отданы Кукареву взамен долга. Должник скрывался в Иркутске от Кукарева, как попал на разборку дома, не знаю. Может, получил пятнадцать суток. Записи, как он утверждает, кроме него, никто не видел.

– И моя задача их всех чик-чик? – выставил я указательный палец.

– Ваша задача – отбить у кукаревцев сундук. Перевозкой мы займемся сами. Больше мы ничего не требуем. Но от уголовной ответственности вас спасло то, что вы снайпер. Вот и делайте выводы. Могу дать совет: чтобы деморализовать противника, сначала убирают главаря.

– Понял. А вот ваша обмолвка, что Полупанов перечислил буквально все, говорит – в сундуке что-то есть и помимо золота? Я прав?

Мужчина хмыкнул, внимательно оглядел меня, словно увидел впервые:

– А с вами ухо надо держать востро. Найдете сундук – увидите. Я думаю, более десяти дней вы в Жердяевке не пробудете. Время у вас еще есть, успеете собраться. На работе возьмите отгул или отпуск. Оружие получите позднее. Убивать приходилось?

– Было дело.

– И какое ощущение?

– Что на земле одним мерзавцем стало меньше.

– Мне кажется, что убивать людей из снайперской винтовки с далекого расстояния легко, я имею в виду не попадание в цель, а психологическую готовность человека, настройку. Ударить ножом, топором, дубиной по голове, чтоб разлетелся череп, дано не каждому – глаза жертвы, кровь, стоны все же влияют на психику. А что у снайпера? Легкий нажим на курок, в прицел видно лишь как пуля входит в жертву, ни криков, ни стонов. Отвели глаза от прицела – и сразу другая обстановка. Убитый где-то там, за пределами видимости. Вы выбрали хорошую военную профессию, с ней не пропадете и в мирное время. Потому как понятие «мирная жизнь» в наше время расшифровывается как невидимая война… Ладно, более подробно о задании поговорим в следующий раз. Вопросы есть? Вопросов нет, – он встал, чтобы уйти, но я преградил ему путь:

– Вопросы есть. Я даже не знаю, с кем имею дело. Как ваше имя?

– Знания укорачивают жизнь. Зачем вам мое имя? Ну, предположим, Наполеон. Что вам это даст?

А мужичок-то с амбициями, не назвался же Ельциным или каким-нибудь забулдыгой. Нет, первое, что пришло ему в голову, – Наполеон.

– Не буду же я вас звать, как на рынке, «мужчина, мужчина».

– Моя фамилия Сергеев, – он обогнул меня и, не прощаясь, ушел.

А я уселся на скамью, снова закинул ногу на ногу и раскинул руки на спинку, если кто и наблюдает за мной, пусть знают – не больно они и напугали меня своим предложением. Плохо, что втягивают Ольгу. Нина вовремя ушла со сцены и не попала в эту пьесу. Кто знает, может, опасность вновь соединила бы нас, хотя, пожалуй, наоборот, сделала бы врагами. Ибо за Нину все решает папа. Опасность или горе всегда подскажут, кто вам друг, а кто враг, на кого можно положиться, а на кого нет. Но хоть Костя и выдал мое местонахождение (только он знал об Ольге), я на него не в обиде.

С Костей мы познакомились на секции самбо, он был уже опытный боец, я новичок, но мы быстро подружились. И потом судьба старалась нас не разлучать, в одно время призвали в армию, в учебке наши кровати стояли рядом. Оба отказались прислуживать «дедам» и дали такой отпор, что нас чуть не посадили за сломанные носы и челюсти. Вместе попали в Чечню, прослужили там год с небольшим, все было – замерзали в палатках, недоедали, теряли друзей. Костя и там отличался неунывающим характером и бесшабашной смелостью, ухитрился вытащить под огнем раненого комвзвода. Медаль «За отвагу» он получил заслуженно. После демобилизации я пошел учиться, а он двинул в милицию, дослужился до старшего лейтенанта, командует ротой ППС. Дружим мы по-прежнему, и то, что он выдал меня, настораживает. Что это за силы стоят за Сергеевым? Ведь надо было сделать что-то такое, чтоб Костя сломался.

Что ж, у меня не остается выбора, придется ехать. Но только зря Сергеев думает, что снайперу легко убивать. Что они знают, Сергеев и иже с ним! Вот и зять, отслуживший в десантных войсках, как узнал, что я снайпер, скривил рожу:

– Мы с противником грудь в грудь, а вы все норовите из-за угла, втихую. «Бум!» и скрылись. Наверное, и крови-то вражеской не видел, а я чеченца собственной рукой… чик и готово.

Я не стал оправдываться, говорить, что испытал кое-что пострашнее. Однажды, когда охранял дорогу, заметил, как трое на рассвете начали зарывать фугас, я выстрелил, один из бандитов упал, и фугас взорвался, в окуляр было видно, как от бандитов остались лишь разбросанные части тел. В другой раз попал в бензобак машины с бандитами, они в пламени катались по земле. Пусть снайпер не слышит стоны, но он видит глаза, чувствует, как входит в жертву пуля, разрывая ткань. Лишить человека жизни нелегко, слышишь ты его предсмертные хрипы или нет. Недаром летчик, сбросивший атомную бомбу на Японию, сошел с ума, он-то вообще ничего не видел и не слышал.

Ехать так ехать. На каждую неприятность надо смотреть и с другой стороны, мне всегда хотелось что-то искать, ходить в экспедиции, путешествовать. Я даже перенял от отца его любимый афоризм, эпиграф к книге «Два капитана» – «Бороться и искать, найти и не сдаваться». К тому же золото в Жердяевке может и в самом деле быть. Про оперуполномоченного ВЧК Полупанова я слышал еще в детстве от дедушки, он подробно рассказывал, кого именно из богатых односельчан пытал Полупанов, и даже говорил, что в старой школе есть подпол, где висит крюк, на котором уполномоченный вешал тех, кто не желал расставаться с золотом. Уже в городе я в одной исторической книжке прочитал про Полупанова небольшую статью. Двигаясь из Якутска в Иркутск, он в каждом селе занимался экспроприацией, чем восстановил приленское население против Советской власти. В Иркутске Полупанов был арестован и расстрелян. Перед этим он, видимо, успел свои записки надежно спрятать. Я попытался представить, как Полупанов приказывает красноармейцу Сизову охранять сундук и убивает его. И что он говорит? Что-то он ведь должен был Сизову сказать? Но что? Я попытался представить себя на месте Полупанова, но не получилось, мешали реалии сегодняшнего дня…

Ну хорошо, дадут они мне оружие, а через минуту могут арестовать за незаконное хранение. Может, не брать? Но без оружия в Жердяевке делать нечего, братки крутые, долго разговаривать не любят. Ладно, оружие я возьму. Надо составить список нужных вещей и продуктов. Но это вечером, сейчас быстренько домой, переодеться, а потом снова к Ольге, готовить к ужину курицу.

У нас с мамой двухкомнатная квартира, но уже год, как она уехала к моей сестре Лизе в деревню нянчить внуков. Это ее вторая попытка, первая закончилась после того, как мама ударила зятя Николая сковородкой по лбу (есть такие алюминиевые сковородки с ручкой), когда он полез на Лизу с кулаками. Как рассказывала мама, Николай сразу же отрезвел, успокоился и сказал, что больше не хочет видеть в своем доме террористов. Террористы – это я и мама. У Николая была привычка, как перепьет, так сразу привязывает к костылю, вбитому в матицу (балка, поддерживающая потолок), веревку, встает на табурет, сует голову в петлю и зовет Лизу. И начинается:

– Все, прощай! Ты меня не любишь, зачем мне такая жизнь? Скажи, за что ты разлюбила меня?

И Лизе приходилось полчаса клясться ему в любви, чтобы он вытащил голову из петли. Проделывал Николай это и при нас с мамой – мы гостили у них около месяца, и он успел показать свой трюк раза три. Мне это надоело, и, когда Николай в очередной раз сунул голову в петлю, я выбил у него из-под ног табурет… Николай издал такой душераздирающий, предсмертный вопль, что удивил меня, столько лет совать голову в петлю и тем не менее так испугаться. Хуже всех в этой истории пришлось сестре и маме, у них чуть не разорвалось сердце. «Разорвалось» – так принято говорить, что было точно, я не знаю, но валерьянку нести пришлось. Все это время Николай сидел на полу с петлей на шее и плакал – веревку я подрезал заранее. После этого я к сестре не ездил, хотя Николай нормальный парень и долго зла не держит. Позже он сам смеялся над собой, как он орал и плакал. Но в петлю голову больше не совал.

А между прочим деревня, где живет сестра, находится от Жердяевки, вернее, от того места, где она стояла, в двадцати пяти километрах…

Только вошел в квартиру, зазвонил телефон – Нина. И сразу начала отчитывать:

– Что, дождался? Выгнали? Говорила, не бросай журналистику. Кому ты будешь нужен после тюрьмы? Загубил жизнь и себе и мне. Дожил, вся милиция на ногах…