Энтропия

Энтропия
Владислав Евгеньевич Алейников

Это история о безымянном человеке из серой девятиэтажки, которому посчастливилось остановиться и взглянуть на окружающий мир со стороны.

Энтропия – дезорганизационная функция внутри системы, определяющая меру необратимого рассеивания энергии или ее бесполезности, так как не всю энергию можно обратить в полезную работу.

В широком смысле энтропия описывает меру сложности, хаотичности и неопределенности самой системы. Чем меньше отдельные элементы подчинены какому-либо порядку, тем выше будет энтропия.

1

Еще утром я проснулся с тревожным навязчивым ощущением грядущего события, какого – я и понятия не имел. Ведомый тревожным чувством и поддавшись панике, природа которой мне была не понятной, но вполне осязаемой, я обзвонил всех близких мне людей. Но, даже убедившись в том, что все живы и здоровы, спокойствие я не обрел. На дворе стояло воскресенье.

С раннего возраста не любил этот день недели. Воскресение. Мало того что ничего хорошего в нем не случалось, так еще меня постоянно волокли в непонятые мне «гости», где взрослые общались друг с другом и делали свои дела. Тогда как я вынужден был попросту сидеть и ждать, изображая мешок с картошкой, то есть вести себя, как подобает воспитанному ребенку – мы же в гостях. С течением времени мое отношение к этому дню нисколько не менялось. Более того, моя суетливая натура всячески раздражалась и бунтовала против этого еженедельного праздника, в который никто ничего не хочет делать. Это превратило воскресенье в моего некого абстрактного неприятеля, который, вдобавок ко всему, еще и нагло нарекает последующий за ним понедельник – тяжелым днем. Ну, в целом, это моя философия. Ты можешь с этим и не соглашаться.

Так вот, бестолково, чего собственно ожидать от воскресенья, прошел день. Я потратил его на просмотр фильма «Вспомнить все». Это, то самое кино, где у Арни из орбит полезли глаза. И да, я действительного его до этого не видел, хотя всегда знал о его существовании. Меня поразило то количество условностей, которые допускает кинематограф и которые готов проглотить зритель, судя по врученному Оскару и двум номинациям вдогонку. Хотя нет, не условностей, а наглости и невежественного бреда. Было дело, как-то после просмотра фильма «Марсианин» меня еще двое суток подбрасывало от того, что… Хорошо, допустим, мужик растит корнеплоды на марсе в собственном навозе, и они растут у него лучше, чем на земле, но как с ним говорят по видеосвязи? С Земли на Марс по видеосвязи, когда Е=mc

!

Между тем, вываливающиеся у Арни глаза подкупали глупостью самой постановки, а подобных сцен там было в избытке, ввиду чего фильм, в целом, показался мне забавным и меня повеселил. Больше я ничем не занимался. То и дело проваливался в интернет, затем возвращался из него для того чтобы перекусить и падал в него обратно.

Когда часы на прикроватной тумбочке большими красными цифрами показывали 23:43, я погасил настольную лампу около своей кровати и отложил телефон в сторону, с обыденной саркастичной мыслью о том, что завтра будет новая неделя и новая жизнь. Ну-ну, сколько раз я себе это уже говорил.

Я проснулся в страхе. Нет, правильное слово – подскочил. Меня не напугал ни шум, ни свет, ничего такого не было, и кошмар мне не приснился. Мне вообще ничего не снилось. Это было нагое ощущение животного страха. При этом, я ничего не слыша и не наблюдая взглядом, всей своей шкурой ощущал, что я в квартире не один.

Обычно я всегда пытаюсь строить из себя хладнокровного мыслителя способного принимать правильные решения в экстремальных ситуациях, но в этот раз мое экстремальное мышление походило больше на тихую панику, нежели на рациональное рассуждение. Отдать должное я все-таки пытался думать: дверь закрыта, окна тоже, по крайней мере, шума я не слышал. Да и вообще, седьмой этаж – кто полезет, кому нужно? Однако при финальном принятии решения все, на что хватило моего критического ума, это включить режим барана на скотобойне и пойти смотреть «кто там?».

На диване расположенном в соседней комнате, напротив которого стоял журнальный столик заваленный газетами, я их принес для того чтобы накрыть мебель во время локального ремонта, сидел незнакомый мне тип сомнительной внешности. Он не походил на грабителя или разбойника. Уродливый шрам тривиальным образом не разделял его лицо на «до» и «после» и он не был лысым. Наоборот, он был заросшим и с недельной седой щетиной, что делало его больше похожим на молодого Санту, нежели какого-нибудь Гарри-расчленителя. Да и собственно, если бы он был преступником, зачем молча сидеть на диване, когда ты пришел грабить или убивать? Это обнадеживало, а значит, разум ко мне возвращался, пусть и неспешно.

Открытым оставался вопрос: кто это, и как он сюда попал? Я стоял в пороге комнаты ровно на том месте, куда прибыл в режиме барана. Менять свое местоположение я пока не планировал, поскольку нахождение в проходе оставляло мне возможность закрыть гостя в комнате, пусть и физически удерживая дверь с обратной стороны. Так же эта позиция позволяла мне установить способ проникновения незнакомца в мое жилище. Беглый анализ: окна в комнате, включая балконную дверь – закрыты, занавески задернуты, поворотная ручка задвижки на входной двери, оставшаяся позади меня так же в режиме «заперто». Результат анализа меня не порадовал и только увеличил степень непонимания происходящего. Посему стоял, окопавшись на месте словно истукан.

– Я бы сейчас не отказался от кофе, – заговорил со мной спокойным голосом Санта, словно мой давнишний приятель, пришедший в гости, да еще и по моему приглашению.

– Чего? Ты кто вообще такой?– осмелев, заговорил я, хотя и отметил изысканность этой просьбы. Кофе, будь он не ладен! А почему не «Багама мама» с зонтиком? Ты влезаешь такой в чей-то дом, сидишь с пугающим выражением лица и в момент, когда в комнату входит ее хозяин, а тебе вроде бы как нужно объяснить свое присутствие, просишь пожарить тебе сырников. Но нельзя отрицать того факта, что такой поворот я никак не ожидал. В некотором роде меня это даже обескуражило и разоружило. Оборвав собственную речь, я продолжал ничего не понимать, и меня это злило и страшило одновременно, равно как и продолжать агрессивную словесную атаку я уже не мог – чертов кофе.

– Ты никогда не задавался вопросом, – продолжил мой гость в спокойной манере, – такое понятие как ментальная связь. Глупо отрицать, что ее не существует. Но почему она работает только в отношении знакомых людей, а зачастую людей близких? Почему мать переживает печаль своего ребенка вместе с ним, находясь в тысяче километров от него и без всякого звонка, тогда как в соседней квартире сосед упал с табуретки, раскроил череп об угол стола, и, оказавшись полностью беспомощным, не спеша умирает от отека мозга? А ведь никто его и не хватиться.

– Чего?! – с возмущением перебил я. – Ты вломился в мой дом посреди ночи для того, чтобы философствовать о ментальных связях?

– Вот, правильно, связи, – с тем же спокойствием и с театральными паузами объявил незнакомец. – Это похоже на социальную сеть, только никаких проводов и коммутаторов. Люди обмениваются между собой информацией, шифруя ее и выбрасывая в общий котел, тогда как на другом конце есть только один получатель с ключом от этого шифра. Парадокс в том что, будучи подключенным к такой системе, сам человек ограничен коконом собственного сознания, ввиду чего может воспринимать только то, что имеет понятную для него форму. Это делает сложным поверить в существование какого-либо информационного поля, тогда как содержимое этого поля мы все равно черпаем полными ведрами. Наш мозг не, связанный обязательствами со сдерживающим куполом, перемолачивает её словно комбайн. Вот только показать результат своей деятельности он нам не может, потому что не знает, как сделать это в понятном для нас виде.

Незнакомец задумался, а в воздухе повисло молчание.

Изложенная незваным гостем мысль показалась мне интересной и свежей. Скорее всего, случись этот разговор где-нибудь в баре, я бы с радостью ввязался в него без остатка, но было два «но». Во-первых, это происходило ночью и в моей квартире с человеком, которого я не знаю и которого я не приглашал. Кроме того, я его и не впускал, а из этого вытекало второе «но» – мотив. И действительно, мотив проникновения в чужое жилье, заключающийся в изложении своего философского трактата его напуганному хозяину казался мне идиотским, хотя и диссонировал с трезвостью самой тематики этого трактата.

– Вода камень точит, – вернулся из недолгой паузы к своей теории Санта, – и купол сознания живет и существует по тем же правилам и законам. Каким бы прочным не был, он, так же как и всё остальное дает течь в том месте, где его постоянно подмывает. Эмоциональные связи есть не что иное, как направленные потоки энергии, которые, не меняя своих русел, упорно шлифуют этот купол до дыр. Причем чем сильнее связь, тем большее трение она создает на поверхности саркофага сознания. В таких местах и образуется брешь. Мы привыкли называть это ментальными контактами, интуицией и прочими условными обозначениями, хотя как это не называй, это всего лишь протечки того, что находится за пределами понимаемого нами мира. И кстати, я все еще не отказался бы от кофе.

Да если честно я бы и сам от него уже не отказался. Ко всему прочему, мой новый собеседник перестал производить на меня пугающее впечатление. Напротив, он казался умным и миролюбивым. Правда, жертвы Ганнибала Лектора думали о нем примерно тоже самое. Это конечно кино, но все-таки…

Несколько осмелев, я отцепился от дверной ручки и ведомый уже не бараньим инстинктом, а любопытством направился в сторону журнального столика, попутно зацепив кресло-мешок и, не отводя глаз от гостя, уселся напротив него через столик с газетами.

– Думаю, что у тебя есть вопросы, касающиеся моего визита? – не затягивая, продолжил Санта. – Меня зовут Фрейд.

–Фрейд? – я недоверчиво скорчил лицо, – как Зигмунд?

– Верно. Меня так прозвали за то, что я люблю копаться в чужих головах. Прозвище давно прижилось, да и меня устраивает. Так что не вижу смысла возвращаться к прежнему имени, – он выдавил из себя улыбку.

– Копаться в головах? Надеюсь это в переносном смысле.

– Конечно, – на этот раз улыбка показалась мне искренней.

– Но если же интуиция это ментальная связь между двумя, в том или ином роде, близкими людьми, – включился я в беседу,– то почему она работает и в отношении различных ситуаций? Например, помогает оценивать и чувствовать не знакомых тебе людей, их характер, предрасположенность к тем или иным поступкам?

– Ты упустил главное – связь энергетическая. Эффект близости это только пример. Если смотреть шире, то понимаешь, что все имеет свою энергию. Любой предмет, природное явление, ну и естественно сам человек и его действия. Любое событие оставляет за собой след. Камень лежит и это событие. Но он не может лежать в пустоте, он лежит в конкретном месте, а это уже событие для этого места. Да и само существование камня это событие для него самого.

Я молчал, пытаясь переварить теорию, которую только что на меня вывалили. И это с учетом того, что я несколько минут назад еще спал. В свою очередь, не предоставив мне нужного времени для осмысления существования во Вселенной камня, Фрейд продолжил:

– Если постоянно увеличивать масштаб наблюдения, при этом продолжая учитывать все без исключения, связи всего и со всем, можно строить идеально верные прогнозы о будущем. Знаю, звучит сложно, но наш мозг прекрасно с этим справляется. Остается задача. Сознание человека это фильтр реальности, который в полной мере пропускает все данные, получаемые собственным телом, и отсеивает все то, что мы принимаем через «антенну». У некоторых людей этот панцирь тоньше, чем у других, например как у тебя, (я вспомнил свое утрене ощущение) и эти люди чувствуют тонкие миры гораздо острее, правда сама среда осязаемого мира является естественным препятствием к контакту с ними. Но есть среда, в которой этот фильтр работает не так эффективно и это сон.

– То есть, по-вашему, Фрейд, во сне границ нет?

Я поймал себя на мысли о том, что разговариваю о снах и бессознательном с Фрейдом, пусть и не настоящим.

– Не совсем так, – ответил он. – Барьер все равно есть. Просто он не так крепок и не столь быстро закладывает брешь в случае пробоя. Благодаря этому мозг может поделиться с нами несколько большим. Конечно, мы получаем всего лишь крупицу истины, а остальное додумываем сами, выстраивая скромный улов в понятные для нас последовательности и образы. Из-за этого увиденное в значительной степени искажено или кажется абсурдным.

– Интересно конечно, – вмешался я, – но к чему это все? И с чего вы решили, что я «тонкостенный»?

– Будет проще тебе показать, чем читать лекции. Просто закрой глаза и представь, что ничего нет, есть только чистая энергия, которая несется сквозь бесконечность.

Я послушно принялся за выполнение задания. Не спрашивай, зачем я это делал. Возможно, меня распирало любопытство, да и по натуре я авантюрист и любитель приключений. Правда, некоторые из них заканчивались так себе. В этот момент, следуя инструкциям Фрейда, я честно пытался представить как в абсолютно черной пустоте, рассекая пространство и оставляя за собой хвост, словно комета, несся белый светящийся шар, но ничего не происходило. Затем представлял белое пространство, в котором несся синий шар энергии. Внутри него все искрило (мои примитивные визуальные представления об энергии), но результат был тот же. Я открыл глаза. Фрейд сидел напротив, на его лице читался вопрос.

– Ну, собственно, ничего, – заговорил я. – А что должно было случиться?

Фрейд пожал плечами, посмотрел в сторону, затем вернулся взглядом ко мне:

– По-разному. Что ты видел, когда закрыл глаза?

– Эм… – неуверенно начал я описывать свою медитацию. – Я представлял черное пространство, похожее на космос, через него на огромной скорости несся белый светящийся сгусток. Он тянул за собой светящийся хвост. Я представлял, что ему нет преграды, и он наделен неистовой силой, способной на все. Затем представил, что…

Я оборвал себя и замолчал. От удивления у меня расширились глаза.

Лежащие на журнальном столике газеты плавно приподнялись в воздух и зависли на разной высоте друг от друга. Они медленно вращались по часовой стрелке, и это было настоящее безумие. В изумлении я не верил тому, что вижу. Фрейд в свою очередь не проявлял к этому никакого интереса и смотрел на меня, или даже, как мне показалось, сквозь меня, словно эти летающие предметы для него обычное дело. Подавшись вперед, я вытянул руку и провел ею между столом и нижним ярусом газетной карусели. Чертовщина! Они действительно парили в воздухе без какой-либо помощи извне.

Когда я убрал руку, скорость вращения постепенно начала увеличиваться, а газеты рваться на лоскуты. Те, в свою очередь, рвались на более мелкие клочки. Спустя примерно секунд тридцать, это настольное представление было похоже на бумажный вихрь, который постоянно разгонялся, увеличивая обороты. Я обратил внимание на то, что в комнате от ветра начала шататься люстра, а так же в сторону стола вытянулись занавески с окон. Да я и сам ощущал воздушную тягу по направлению к настольному торнадо. Это воистину завораживало.

Измельчив всю периодику, ураган на моем столе стал утихать, и клочки бумаги начали вращаться медленнее. Подобно крупным снежинкам, бумажные лоскуты, раскачиваясь, ложились на крышку стола и друг на друга, образуя своеобразный сугроб, постепенно создавая очертание города. Я быстро узнал это место.

Москва-Сити. Точные контуры и ровные силуэты известных высоток столицы сложенные из маленьких лоскутков газетной бумаги. Этот макет походил на творение художника-постмодерниста, чьей целью было показать информационную перенасыщенность современного общества. Стены газетных небоскребов пестрили обрывками новостных заголовков, экономических прогнозов, сплетен, а так же частных объявлений. Такой экспонат, ну или похожий, во всяком случае, на него можно было бы встретить на какой-нибудь модной выставке. Но это никакая не выставка, это все у меня дома, на моем столе, и возникло из настольного смерча. Сумасшествие в чистом виде.

Открыв рот и забыв закрыть его обратно, я разглядывал мелкие фрагменты зданий, приводившие меня в детский восторг, когда Фрейд, склонившись к бумажному городу, указал пальцем чуть выше середины башни «Меркурий»: