Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского

П.А. Флоренского.

Заявление.

Обращаюсь в ячейку за содействием по урегулированию моего собственного и семьи моей положения в обществе. Находясь на советской службе с начала советского строя и принципиально отмежевываясь от антисоветских элементов, в частности порвав заграничные и местные связи, я, естественно, приобрел много тайных недоброжелателей, которые стараются причинить вред если не так, то иначе. Мне кажется, именно с этой стороны идут удары и неприятности, потому что с партийцами, когда мне приходится встречаться, то было всегда взаимное понимание. В частности, в газетах время от времени кто-то пускает заметки, или с ложными или ложно освещенными сведениями относительно меня, и этим лишает возможности сосредоточиться на ответственной работе по строительству государственной экономики и культуры. Ближайшим поводом к настоящему обращению послужила заметка в “Комсомольской правде” неделю тому назад, направленная против меня, но в лице моего сына, заметка не заслуженная мною по существу дела, и, кроме того, фактически ложная. Между тем она ведет к серьезному семейному осложнению, в котором выгонка из Университета моего сына есть лишь меньшее из слагаемых.

Я полагаю, что принеся в жертву современности свои интересы и способности и всецело < > к работе, в области, которая, прежде всего сейчас требуется государству (экономика и проч.), советский гражданин может заслуживать доверия и защиты от лиц, которые не хотят даже открыть свое лицо, когда нападают. Иначе самые добрые намерения служить государству останутся неизбежно невыполненными, так как появляется апатия и усталость.

1929 г. 5/III П.А. Флоренский» [15].

Интересно то, что пишет он это заявление не 23 февраля в день выхода заметки, а 5 марта: это говорит о том, что с администрацией и парторганизацией ВЭИ было обговорено, и они встанут на его защиту. Скорее всего, учитывая прямой и не склонный к интригам характер Флоренского, это была общая инициатива администрации и парторганизации, которые убедились за время его ссылки, насколько ценен для ВЭИ был Флоренский.

Последующие действия говорят в пользу этой версии. Администрация ВЭИ подготавливает справку об участии П.А. Флоренского в секретных работах военного характера, а партбюро уже 7 марта проводит заседание и выносит следующее решение:

«Выписка из протокола бюро ячейки ВКП(б) Всесоюзного Электротехнического Института от 7/III–29 года

Слушали:

Заявление проф. П.А. Флоренского.

Постановили:

Заслушав и обсудив заявление проф. Флоренского, бюро ячейки ВКП(б) ВЭИ, учитывая ценность работы П.А. Флоренского в <Институте> как в научной области, так и в области промышленной и <нрзб.> технике, считает необходимым оказать содействие в его просьбе.

Бюро ячейки поручает т. Бирюкову собрать материал о проф. Флоренском, касающийся его научной квалификации и его практической научной работы, а также по вопросу о совмещении им научной и священнической работы.

Бюро считает необходимым написать от своего имени открытое письмо в “Комсомольскую Правду” по поводу заметки от 23/II–29 года.

В виду имеющихся у бюро ячейки сведений об исключении сына Флоренского из I МГУ, принять срочные меры к его восстановлению и прекращению несправедливых и вредных для дела нападок на него, как к неправильно принятому.

В виду серьезности этого дела послать копии заявления П.А. Флоренского, заметки в “Комсомольской Правде” от 23/II–29 г. и справки о значении и роли П.А. Флоренского для нашей промышленности в ЦК, МК и РК ВКП(б). Вопрос провести в течение двух дней.

Секретарь ячейки ВКП(б): В. Бирюков» [15].

Срочно для П.А. Флоренского были составлены две рекомендации о допущении его до секретных военных разработок, проводившихся в ВЭИ. Эти рекомендации дали члены ВКП(б), военный инженер электрик П. Чудаков и стажер Отдела материаловедения Н. Герман, которая активно выступала за отмену приговора Флоренскому и писала письма во все инстанции. Обе рекомендации были заверены секретарем ячейки ВКП(б) ВЭИ В. Бирюковым.

Валентин Гаврилович Бирюков – знаковая фигура в ВЭИ. Родился в г. Москве, в 1917 году вступил в союз молодежи «III Интернационал», а в 1918 году, после реорганизации его в Коммунистический союз молодежи, получил комсомольский билет № 1. В том же году 17-летний Бирюков был избран секретарем Владимирского комитета комсомола. А в 1919 – секретарем губернского комитета комсомола. Член КПСС с 1920 года. После гражданской войны, окончил МВТУ им. Баумана. В дальнейшем до конца жизни проработает в ВЭИ, где был и зам. директора и и.о. директора, лауреат Ленинской премии 1965 года. То, что он активно выступал в поддержку, говорит об авторитете Флоренского, к которому отношение в институте было самым благожелательным: и коллектива, и администрации, и партийной организации.

Подготовленные ВЭИ документы были подкреплены официальной справкой главного редактора Технической энциклопедии и ректора Московского Механического института имени М.В. Ломоносова Л.К. Мартенса:

«В бюро ячейки Г.Э.Э.И. Товарищи, на Ваш запрос относительно проф. Флоренского сообщаю, что я знаю его в течение нескольких лет, сначала по его работе в ГЭИ и затем в “Технической Энциклопедии”, главным редактором которой я состою. Я считаю проф. Флоренского одним из наших крупнейших ученых, которому Советская Наука многим обязана, и который еще больше даст ей впереди. Крайне важно создать для него нормальную обстановку для его научной работы. Л. Мартенс» [15].

Людвиг Карлович Мартенс также знаковая фигура в партии большевиков ВКП(б), с 1895 года соратник основателя партии В.И. Ленина, дипломат и инженер. Во время ссылки Флоренского поддерживал его семью.

Эти материалы вместе со справкой об объёмах и значении работ П.А. Флоренского были посланы в ЦК, МК и РК ВКП(б).

Официальное письмо-опровержение от ВЭИ было направлено в «Комсомольскую правду» с требованием его напечатать. Опровержение напечатано не было, но и дальнейших репрессий в отношении Флоренского и его сына Василия тоже не было.

Такая единодушная защита Флоренского выглядела как настоящая фронда, ведь публикация была в центральной газете, поэтому на неё надо было реагировать соответствующим образом. И снова власть отступила и стала ждать другого случая, ну а пока все затихло, и Флоренский вернулся к работе.

ВЭИ развивался, если в 1927 году в нем было около 90 сотрудников, к концу 1929 года их стало около 300, а в конце 1930 года уже было свыше 1500 человек, о чем писала в 1931 году газета ВЭИ «Генератор». Эта газета, организованная комсомольцами энтузиастами, впервые была выпущена в 1929 году. Тогда это был первый и последний выпуск. Регулярно газета начнет выходить с конца 1930 года и выпускаться типографским способом, а тот первый выпуск был сделан на печатной машинке. Интересен он тем, что в нем была большая статья П.А. Флоренского. Эта статья была посвящена не достижениям отдела материаловедения, а развитию института и его роли в науке. Надо помнить, что ВЭИ в то время был одним из самых передовых институтов страны, именно поэтому высказывания Флоренского можно смело примерять ко всей науке того периода. Самое интересное в этом интервью – широта подхода и глубокое понимание проблемы взаимодействия науки и производства. Именно поэтому интересно, как представлялось П.А. Флоренскому будущее ВЭИ, а в более общем виде – всей прикладной науки в стране. Об этом он говорит в интервью газете «Генератор», № 1-2 от 20 августа 1929 года, тираж которой был всего 52 экземпляра, выпущенный молодыми научными сотрудниками ВЭИ (редактор В.П. Карасев). Члены редакции собрали интервью с ведущими сотрудниками института, и, в частности, с П.А. Флоренским, в котором было написано:

«Проф. П.А. Флоренский о переходе ВЭИ в ГЭТ (Государственный электротехнический трест заводов слабого тока ВСНХ СССР, авт.).

Сотрудником нашей газеты был задан проф. П.А. Флоренскому ряд вопросов, связанных с переходом института в ГЭТ. Проф. Флоренским по этим вопросам были высказаны следующие соображения: «Мне представляется, что разграничение функций между заводскими лабораториями и ВЭИ может и должно быть проведено вполне четко, так чтобы были исключены трения, и вместе с тем была налажена связь, выгодная для обеих сторон. Однако это разграничение должно идти органическим путем в ряде последовательных приближений: резкие административные меры едва ли способны привести к желательным результатам и вместе с тем легко могут вызвать взаимное неудовольствие. Трудность формального и быстрого проведения этой разграничительной линии обусловлена, в значительной мере, наличием в заводских лабораториях культурных и, главное, опытных работников, а с другой стороны, невозможностью для ВЭИ до настоящего момента испытывать, в полузаводском а иногда и в сколько-нибудь крупном масштабе, результаты своих исследований. В отношении ВЭИ и заводских лабораторий, прежде всего, должен быть подчеркнут момент сотрудничества и взаимопомощи, так как ВЭИ несомненно нуждается в опыте и в различных экспериментальных возможностях, имеющихся в заводских лабораториях. С другой стороны, было бы вредно для производства стараться лишить его более углубленных и тонких изысканий и сосредоточить все внимание на исполнительной роли по отношению к какому-то другому учреждению вне завода. Таким образом, не только в настоящем, но и в будущем и ВЭИ, и заводские лаборатории должны иметь дело со всем диапазоном техники, от творческих технических замыслов до промышленного оформления их, и пользоваться в этой работе помощью друг друга. Различие деятельности ВЭИ и заводских лабораторий заключается не столько в содержании стоящих перед ним задач, сколько в форме их. ВЭИ должен быть координирующим центром, и деятельность его прежде всего отличается характером синтетическим. Заводские лаборатории и заводские деятели могут знать отдельные вопросы и области, каждый в своей узкой специальности, лучше, чем деятели ВЭИ, но научно-технический горизонт, если брать общий порядок, а не исключения, в ВЭИ может и должен быть шире. Это связано с односторонним характером деятельности каждого отдельного завода и цеха, при соответствующей постановке заводских лабораторий, которые должны быть оборудованы наилучшим образом, но для узких целей и не могут носить характер универсальный.

Из этой координирующей функции ВЭИ вытекает естественно и необходимость быть инициативным и организационным центром по созыву конференций заводских лабораторий. Мне представляется наиболее целесообразным созыв конференций по очень четко поставленным отдельным вопросам, подобно тому, как это делается в настоящее время на западе. При этом заранее намеченные пункты этих вопросов должны быть сообщены всем участникам, и по этим пунктам должны быть назначены докладчики с обязательством представить сообщение заблаговременно для рассылки всем участникам, так чтобы сама конференция состояла не в докладах, а в обсуждении затрагиваемых ими предметов. Обмен работниками между ВЭИ и заводскими лабораториями, вообще говоря, желателен и мог бы служить к обоюдной пользе. Обмен такой, мне кажется, должен иметь двоякую форму. Во-первых, ВЭИ должен впоследствии взять на себя функцию учебного заведения, стоящего над высшей школой и дающего … работникам заводских лабораторий некоторое научно-техническое оформление и, может быть, некоторый идейный заряд, … и соприкосновению с новыми постановками и методами решения задач. Точно так же для работников ВЭИ может быть полезно попасть непосредственно в производство и более отчетливо представить себе характер и требования производственной деятельности.

Но кроме этого общего подъема работоспособности для лабораторно-заводских и институтских работников могут потребоваться командировки иного характера – специально, чтобы доработать в условиях, не имеющихся в их учреждении, тот или другой вопрос, если будет признана нежелательность этой доработки другой организацией.

Весьма важным в разрешении вопросов, касающихся ВЭИ, являетсяживое сознание руководящих идей учреждения. В данном случае таковыми должны быть память о значении ВЭИ в строительстве государственной жизни и понимание перспектив, лежащих перед ВЭИ как одним из авангардов промышленности. Отсюда вытекает необходимость синтетического подхода к деятельности как внутри учреждения, так и в отношении других учреждений, не связанных административно с ВЭИ.

По всему характеру нарождающейся культуры она должна объединять и сращивать различные отрасли, живущие в значительной мере обособленно. Только сотрудничеством отдельных работников в пределах учреждения и сотрудничеством отдельных учреждений можно достигнуть действительно ценных результатов. Так называемая рационализация научно-технической работы мне представляется важной не потому, что на несколько сотен тысяч при ней будет истрачено меньше, а по несоизмеримо более важной причине – а именно, возможностичерез концентрацию и координацию сил получить результаты, не только количественно, но и качественно превосходящие таковые, если они производятся силами разрозненными. Строение современной научной и технической мысли таково, что многие вопросы, составляющие предмет исследования отдельных лиц или даже отдельных учреждений, представляют интерес лишь школьный, но эти вопросы делаются весьма ценными при установлении связей между ними» [14].

Это интервью показывает глубину понимания Флоренским проблем связи науки и промышленности, и, что самое примечательное, его подходы не потеряли актуальности и на современном этапе. Это лишний раз показывает, насколько глубокое философское, научное обобщение полезно для реальной жизни и конкретных обстоятельств.

2.4. Космос Духа

В 1929 году Флоренский пишет очень интересное и глубокое по высказываемым мыслям письмо своему выдающемуся современнику академику Владимиру Ивановичу Вернадскому, который в 1926 году высказал концепцию биосферы – оболочки, которая охватывает Землю от тропосферы до трехкилометровой глубины литосферы. В ней идут мощные биохимические процессы, связанные с деятельностью живых организмов, что приводит к круговороту веществ на планете. Таким образом биосфера глобально влияет на геологию Земли.

В своём емком по высказанным мыслям письме Флоренский, в частности, пишет: «Глубокоуважаемый Владимир Иванович, мне давно хотелось выразить Вам свою радость…– по поводу концепции биосферы. Однако сделать это лично не удается. …Общее направление Ваших мыслей не было для меня новостью, и мне кажется, оно не может быть новостью ни для кого, вдумывающегося в основы и методы науки о космосе и учитывающего исторический ход наших знаний. В этом – высшая похвала Вам. Слово наука о космосе пишу не случайно,ибо для науки, в противоположность произвольному схемостроительству и системоверию, космос ограничивается или почти ограничивается биосферой, а все остальное относится либо к области домыслов, либо к формальным соотношениям, конкретное значение которых весьма многозначно». В этих словах Флоренского видно, что он неразрывно связывал происходящее на Земле с процессами, которые идут во Вселенной, демонстрируя глобальный подход к проблеме и далее в письме: «…Вы имели мужество назвать мнимое знание о внутренности земли настоящим именем; общественно было бы чрезвычайно важно твердить нашей полуграмотной интеллигенции (с включением сюда многих “проф.”) о незаконности экстраполяций, на которых зиждется обычно мнимое знание. …Подобное тому, что Вы говорите о внутренности Земли, необходимо развить и в отношении внешнего биосфере пространства. Тому, кто сколько-нибудь вникал в основания геометрии и в ее психофизиологические и физические источники, не может не быть очевидной произвольность истолкования данных астрономического опыта. Тут мы опять имеем дело с невероятной экстраполяцией данных биосферического опыта и выносим эти данные в такие новые условия, что они утрачивают не только свою надежность, но и вообще какое-либо конкретное содержание. В талмуде есть мудрое изречение: «Приучай уста твои говорить как можно чаще: я не знаю». …Вы отмечаете, что нет ни одного полного химического анализа животного организма…. В результате все то, что действительно существует, что всячески для нас важно, полупризнается или вовсе не признается. В истории общественного сознания следует считать событием огромной важности, чтоявление жизни, наиболее близкий нам доступный и бесспорный факт, Вы и Ваша школа сделали предметом особого внимания и изучения и космической категорией. В частности, мне представляется чрезвычайно многообещающим высказываемое Вами положение о неотъемлемости от жизни того вещества, которое вовлечено (или, может быть, точнее сказать, просто участвует) в круговорот жизни. Вы высказываете предположение об особой изотопичности этого вещества; хотя этот момент возможен и вероятен, однако установка эмпирических изысканий должна, мне кажется, идти как-то глубжев строение вещества. Ведь наивный схематизм современных моделей атома исходит из метафизического механизма, который в самом основании своем отрицает явление жизни. Переходя на новый путь и провозглашая “верность земле”, т. е. биосферическому опыту, мы должны настаиватьна категориальном характере понятия жизни, т. е. коренном и, во всяком случае, не выводимом из наивных моделей механики факте жизни, но наоборот их порождающем».

Поставив, таким образом, проблему концептуального изучения явления жизни на Земле и в космосе как глобальную категорию, далее он рассматривает логику и направление промышленного развития: «Теперь мы – экономические материалисты; так вот, механические модели есть не что иное как надстройка над устарелой формой хозяйства, давно превзойденной промышленностью, ипотому, следовательно, эти модели ничуть не соответствуют экономике настоящего момента. Скажу больше, они общественно и экономически вредны, как ведущие к реакционной экономической мысли и, следовательно, задерживающие и искажающие развитие промышленности. Если в настоящий момент промышленность есть электрохозяйство, и отчасти теплохозяйство, но вовсе не механохозяйство, а физика есть электрофизика, то присматривающемуся к ходу развития промышленности не может не быть очевидным, что промышленность будущего, и может быть близкого будущего, станет биопромышленностью, что за электротехникой, почти сменившей паротехнику, идет биотехника, и что, в соответствии с этим, химия и физика будут перестроены, как биохимия и биофизика».

Сделав сбывшееся в настоящее время предсказание о развитии промышленности в направлении биотехнологий, формулирует интереснейшую мысль: «Мое убеждение, что Ваш биосферический лозунг должен повести к эмпирическим поискам каких-то биоформ и биоотношений в недрах самой материи, и в этом смысле желание подойти к этому вопросу только из моделей наличных, т. е. пассивно в отношении учения о материи, а не активно, может быть тормозящим развитие знания и реакционным. Может быть, гораздо более целесообразно твердо сказать по талмуду “я не знаю” и тем побудить других к поискам». Он ставит перед Вернадским, а точнее перед наукой, фундаментальный вопрос – существует ли внутри атомного ядра (в недрах… материи) механизм или частица, которая отвечает за возникновение биологической жизни, а, следовательно, и духа. Если такой механизм взаимодействия или частица внутри атомного ядра существует, то это означало бы, что возникновение биосферы запрограммировано изначально и при наличии оптимальных условий, то есть определенной суммы различных физических полей и времени, жизнь возникает обязательно, синтезируясь из элементарных атомов и при этом, во вполне стандартные формы. Во всяком случае, открытие не так давно присутствие в космосе аминоуксусной кислоты (глицина), одной из аминокислот, из которых состоят белки, говорит в пользу наличия универсального механизма их синтеза и в пользу идеи Флоренского. Но в таком случае вся наша Вселенная – это Вселенная Духа с точки зрения возникновения биологической жизни. Эту частицу, если она, конечно, существует, можно было бы назвать частицей Бога, но этот термин уже использован, поэтому следует её назвать или частицей Духа (Д частица), а может даже частицей Флоренского (Ф частица).

Далее он развивает свою идею в том смысле, что имеется механизм также и обратного влияния: «…духовная сила всегда остается в частицах тела, ею оформленного, где бы и как бы они не были рассеяны и смешаны с другим веществом. Следовательно, вещество, участвовавшее в процессе жизни, и притом жизни индивидуальной, остается навеки в этом круговороте, хотя бы концентрация жизненного процесса в данный момент и была чрезвычайно малой…. Со своей же стороны хочу высказать мысль, нуждающуюся в конкретном обосновании и представляющую скорее эвристическое начало. Это именно мысль о существовании в биосфере, или, может быть, на биосфере того, что можно было бы назвать пневматосферой, т. е. о существовании особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа. Несводимость этого круговорота к общему круговороту жизни едва ли может подлежать сомнению. Но есть много данных, правда, еще недостаточно оформленных, намекающих на особую стойкость вещественных образований, проработанных духом, например, предметов искусства. Это заставляет подозревать существование и соответственной особой сферы вещества в космосе. В настоящее время еще преждевременно говорить о пневматосфере как предмете научного изучения; может быть подобный вопрос не следовало бы и закреплять письменно. Однако невозможность личной беседы побудила меня высказать эту мысль в письме. С уважением к Вам П. Флоренский 1929.IX.21. Москва, Б. Спасская, д. 11, кв. 1»[7].

Это письмо ученому с мировым именем, энциклопедисту, обладающему большой широтой интересов и познаний, который высказывал мысли близкие по духу и пониманию мыслям самого Флоренского. В этом письме в полной мере проявляется дуализм фигуры Флоренского: с одной стороны, ученого, физика, материаловеда, глубоко понимающего сущность строения вещества, а с другой стороны гуманитария, религиозного деятеля, занимающегося проблемами сознания и Духа. В письме он наряду с констатацией ограниченности знаний у современников, не только прогнозирует переход к биофизике и биотехнике, что мы сейчас и наблюдаем, но и ставит несколько вопросов вселенского масштаба. Задача поиска биоформ в самой структуре материи как фундамента жизни не только глобальна по сути, но и в какой-то мере, видимо, должна совместить материю и Дух – то, что называется пневматосферой. К этой мысли Флоренского приводит не только его религиозное мировоззрение, но и культурная эрудиция, показывающая, как сохраняются во времени различные памятники культуры: архитектурные, письменные, научные и т.п. Он понимал, что духовный круговорот жизни не сводим напрямую к физическому и биологическому круговороту и потому ввел понятие пневматосферы, которая не связана напрямую с ними внутренними механизмами. Духовный и интеллектуальный круговорот реализуется через создание образов (предметов) проработанных сознанием человека как носителя духа. Можно даже предположить, что смысл разумной жизни состоит именно в выработке, передаче и сохранении интеллектуальной информации – «мнимого пространства», а передача генетической информации решена Природой.

На современном этапе идея пневматосферы обретает определенные черты в создании Интернета, где можно увидеть и интенсивный «круговорот духа», и сохранение объектов знаний и культуры в виде образов в электронном виде.

Взаимоотношение этих двух крупных представителей науки, которое и порождает интересные и большие идеи, было основано на большом уважении друг к другу. Флоренский позднее писал: «По правде сказать, В.И. (Вернадский, авт.) единственный человек, с которым я мог бы разговаривать о натурфилософских вопросах не снисходительно, все же прочие не охватывают мира в целом и знают только частности». Интересная характеристика, показывающая основную черту большого таланта – целостность восприятия на фундаменте широких знаний. Это своеобразный крест крупного таланта, когда мал круг людей его уровня, с которыми можно общаться на равных и обсуждать волнующие его глобальные проблемы.

2.5. Трансформации

5 января 1930 года приказом директора ВЭИ К.А. Круга П.А. Флоренский был назначен «помощником директора ВЭИ по научной части с подчинением ему отделов: Вакуум-технического, Рентгенотехнического, Измерительного и Светотехнического и с сохранением за ним заведывания отделом Материаловедения» [7]. С точки зрения власти произошло совсем немыслимое, директор К.А. Круг назначил только недавно освобожденного из-под ареста и не снявшего с себя сана священника П.А. Флоренского своим помощником (заместителем) по науке, но это был не вызов власти, это была необходимость

.

Развитие ВЭИ, его объединение на одной площадке в Лефортово, желание создать физико-технический институт, появление иностранных специалистов, большое количество самых различных направлений электрофизики, электротехники, химии, радиотехники, телевидения, автоматики, акустики, оптики – все это требовало энциклопедических знаний от научного руководителя. Такими знаниями в институте в полной мере обладал только П.А. Флоренский, а его знание практически всех европейских языков, феноменальная память и работоспособность были более чем кстати. Именно поэтому его назначение было абсолютно логично. Но с точки зрения власти это было совершенно неприемлемо. Мало того, сам директор К.А. Круг хоть и знал лично В.И. Ленина, членом партии не был, а это, с точки зрения власти, требовало кадровых решений. И они наступили.

В начале весны 1930 года директор К.А. Круг и его ближайшие сотрудники были отстранены от руководства институтом. Все начальники отделов были сняты со своих должностей и заменены партийными кадрами. Бывшему директору К.А. Кругу даже не продлили пропуск в институт, практически уволив его, но через некоторое время, когда стало понятно, что для выполнения научных работ важнее знания, а не партийная принадлежность, старую гвардию вернули в свои отделы обычно в качестве помощников по науке.

Для укрепления партийного руководства на пост директора ВЭИ был назначен 32-летний военный инженер Я.С. Рабинович, а его помощником по научной части стал инженер В.Г. Прелков. Новый директор приостановил дальнейшее развитие ВЭИ, которое предполагало строительство еще двух корпусов: института связи и опытного завода. Опытный завод будет построен позже, и тогда ВЭИ оформится в первый в стране научный городок, в состав которого компактно войдут научные корпуса, опытный завод и жилые корпуса для сотрудников.

Об этом трудном времени П.А. Флоренский, как всегда скромно и по делу, пишет, что уже в третий раз за 6 лет ему пришлось организовывать работу на новом месте: «В середине зимы 1929–1930 г. Отдел должен был вновь пережить ломку из-за перемещения в только что отстроенный электрофизический корпус ВЭИ в Анненгофской роще. Этот переезд в помещение, далеко и существенно не законченное отделкой, привел опять к прекращению работы Отдела никак не меньше, чем на полгода». Но не только трудности переезда были проблемой, необходимость и желание государства быстро сформировать новую техническую интеллигенцию, путем ускоренного выпуска из институтов молодых инженеров привело к тому, что: «К затруднениям от необорудованности нового помещения присоединились также и осложнения, вызванные чрезвычайно быстрым приростом числа сотрудников, причем новым сотрудникам были чужды задачи и характер работы Отдела, да кроме того в Отдел присылались сотрудники весьма неподготовленные. Таким образом, большая часть усилий довольно долгое время шла на упорядочение внешних и внутренних условий работы». В это время ему, как самому грамотному и работоспособному руководителю, который мог реально возглавить научный процесс: «…были присоединены группы магнитометрическая и металловедческая, а затем переведена из Отдела высоких напряжений или, точнее, возвращена Отделу материаловедения группа, занимавшаяся там изучением изоляционных материалов. Еще через некоторое время в Отдел были переведены из Химического Института им. Карпова группа, занимавшаяся главным образом фенольными смолами, и другая группа, работающая по электрохимическому покрытию металлов. Дальнейшее расширение заключалось в создании едва ли не первой в Союзе изобретательской лаборатории, и именно электротермической, которой была поручена в качестве первой задачи разработка технических предложений Кузнецова. Затем были организованы: электроугольная лаборатория, керамическая лаборатория и секция по проработке иностранной помощи. Последней была присоединена к Отделу группа лабораторий рентгеновского анализа. Однако наличный объем Отдела не может считаться и к настоящему моменту более или менее определившимся: под давлением огромного количества разнообразных задач, предъявляемых Отделу промышленностью, он неминуемо должен будет расширяться и дальше, но уже и в настоящее время перерос имеющиеся у него помещения» [7].

Резкое увеличение сотрудников и смена руководства привели к кризису управления в институте, не хватало руководителей, а те, которые были, не могли справиться с их большим количеством, по территории без дела слонялась масса сотрудников (об этом писалось в газете «Генератор»). Можно представить, как трудно пришлось начальнику отдела материаловедения П.А. Флоренскому, когда отдел одномоментно расширился до 206 человек. Это подтверждается статьей в газете «Генератор» под заглавием «Плоды махрового оппортунизма на практике», где, в частности, пишется: