Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского

Очевидно, что при наличии у личности уникальных волевых качеств, то есть независимых от других мнений и желаний, это трудная задача. Поэтому предупреждает: «… Если искать выдающуюся волевую личность легче, чем другие [выдающиеся] личности, то направить ее по желательному для государства направлению – несравненно труднее». Здесь явное указание на опасность, которую представляет для общества волевая личность, пытающаяся все подчинить своему влиянию исходя из своих представлений и интересов. Цели волевой личности могут не совпадать с потребностями государства и общества и определяются теми моральными установками, которые сформировались у неё. Последующий трагический опыт страны и мира ярко показал, как это может реализоваться. Это самый трудный вопрос: как выдвигать волевую личность в руководство, а точнее как воспитывать в ней необходимые моральные качества и отбирать претендентов. В определенной степени это требует наличия государственной элиты, способной как воспитать, так и отобрать для политической деятельности волевую личность, защищающую интересы государства, а, следовательно, и существование этой элиты.

Но жизнь страны держится не только на творческих личностях, продвигающих её в тех или иных направлениях, а и на обыкновенных в своей массе людей, но им требуется соответствующая подготовка. При этом он считал, что наиболее рациональный путь подготовки «… это вручить их опытному … работнику… Индивидуальность самого «мастера», индивидуальность подхода его к своим “подмастерьям” и “ученикам”, …– таковы предпосылки обучения». Особенно это важным он считал при подготовке деятелей культуры так как: «… попытки ускоренной штамповки работников культуры не поведут к успеху, … действительная культурность передается не путем только одного внешнего научения, а лишь непосредственным воздействием личности».

Таким образом, сформировав основные представления о форме и структуре государства будущего, Флоренский переходит к одному из главных моментов, который интересен с точки зрения его понимания научной работы: к описанию организации научных исследований в стране. Это то, чем он занимался перед этим почти 12 лет. Но прежде чем рассматривать его подходы к организации научных исследований, стоит процитировать его слова о науке, которые он написал в начале этого произведения и которые обращают внимание на одну из сторон всяких научных исследований: «Наука учит не бодрой уверенности знания, а доказательству бессилия и необходимости скепсиса». И разъясняет этот несколько неожиданный вывод тем, что он видел в то время, и что мы наблюдаем и в настоящее время, к чему приводит: «автомобилизм – к задержке уличного движения; избыток пищевых средств – к голоданию» в реальности, правда, получилось к «ожирению», но тоже ничего хорошего, и далее он аргументирует уже другими категориями и необходимости скепсиса: «…представительное правление – к господству случайных групп и всеобщей продажности; пресса – к лжи; судопроизводство – к инсценировке правосудия и т.д. и т.д.».

Именно поэтому он призывает, скептически относится ко всяким достижениям и четко представлять негативные последствия, которые возможны без критического восприятия новых веяний и новаций.

Но, тем не менее, без науки немыслимо современное государство, так как: «… современная экономика всецело зависит от техники,а последняя обусловлена научным исследованием, то … научному … исследованию принадлежит значение решающее. Поэтому вопрос о рациональной постановке научного исследования, … должен быть поставлен особенно тщательно». Это необходимо для того, чтобы: «… предупредить хотя бы от части ошибок в дальнейшем. … ибо организация научного исследования есть в первую очередь организация рабочих сил, во вторую – литературных и лабораторных пособий и лишь в третью – тех стен, в которых идет научная работа».

Давно известный афоризм: "великие идеи исходят из малых лабораторий" остается в силе и до настоящего времени. А дальше следует фраза, которая явно написана под влиянием его участия в строительстве большого ВЭИ, но которая так и не потеряла актуальности до сих пор: «Ошибка настоящего времени – в максимальном и действительно огромном расходовании усилий на стены институтов, при недостаточной заботе об оборудовании (аппаратура и библиотека) и чрезвычайно малом внимании к самим работникам, т. е. к их подбору, к особенностям их работы, созданию благоприятных психологических условий, при которых творческая энергия может концентрироваться и раскрываться. Необходимо … учитывать, что творчество идет путями прихотливыми и непредвидимыми заранее, что у каждого созидающего ума имеются свои подходы и свои приемы».

Рассматривая психологию творчества, Флоренский предсказал, к чему приведёт насильственное принуждение к творчеству, которое через несколько лет попробует массово применить государство, организовав практически научно-исследовательские тюрьмы, известные как «шарашки». Именно предупредить от этой ошибки он пытался, так как понимал, куда клонится внутренняя политика страны и потому писал: «… творчество в его динамике … схематизации не поддается, и всякая попытка насильственно заставить течь его по заданному руслу приводит к борьбе, в результате которой творчество или побеждает, или иссякает».

Как уже писалось, в ВЭИ сконцентрировалось очень большое количество талантливых и творческих людей, что привело к достаточно частым конфликтам специалистов. Энтузиазм, увлеченность и молодость сотрудников ВЭИ приводили к конфликтам не только со специалистами старой школы, но и между собой, и прежде всего на почве авторства идей. Именно наблюдения за такими случаями в процессе творчества сотрудников института и возникающих при этом коллизиях привели к необходимости отметить: «… индивидуализация творчества делает очевидным и то, что большие скопления творческих личностей, поскольку скопление предполагает некоторый общий для всех порядок, неминуемо должно вредить их раскрытию в деятельности».

Хорошо представляя проблему и важность научных исследований в общегосударственном масштабе, имея опыт работы в большом институте в Москве, он понимал, что: «Исследовательские учреждения не должны быть централизованы, громадны, собраны в одно место. Это вредно притом не только им, но и стране, поскольку обескультуривает страну и вызывает нарушение равновесия между центром и всей периферией».

Концентрация исследовательских институтов в Москве и Ленинграде была вызвана сформированной в государстве жесткой административной системой, когда доступ к необходимым для работ ресурсам, определялся только через доступ к соответствующим ведомствам и, следовательно, институтам в центре было легче развиваться. Это хорошо понимали директора создаваемых институтов, пробивая их организацию в Москве. Однако такой подход был для страны, по мнению Флоренского, не рационален, а потому надо идти: «… путем создания многочисленных, сравнительно малых, весьма специализированных по задачам и индивидуализированных по научным работникам исследовательских учреждений, рассеянных по всей стране, внедренных в самые глухие уголки». Это требуется для того, чтобы: «… связать их с местными условиями и направить на реализацию местных возможностей, сделать идейно заинтересованными в результатах работы, поставить твердо в область конкретных, подлинно жизненных задач жизни страны. Напротив, централизация научного исследования по самой сути дела отрывает его от качественной индивидуализации как внешней жизни, так и творческой личности». Дальнейшая его судьба показала правильность этого тезиса, когда ему в разных местах и условиях пришлось решать проблемы вечной мерзлоты или добычи йода.

Понимая все аспекты функционирования научно-исследовательского института, где работы проводятся, прежде всего, с целью решения конкретных проблем, он считал, что необходимо жестко разделить работу, которая выполняется по заданию от творческих порывов и исследований исполнителя, т.е. таких, когда исследователь сам определяет направления своих научных интересов, так как: «Творчество, как деятельность, не поддающаяся планированию и поэтому не могущая считаться ответственной за свои результаты, естественно не должно быть, как правило, единственным содержанием гос. службы». В справедливости этой мысли Флоренского можно убедиться на следующем примере. В феврале 1930 года в ВЭИ в отдел электроматериаловедения был принят новый сотрудник, окончивший в 1926 году химфак МГУ. Это был состоявшийся специалист, имеющий уже несколько публикаций в области химии. Флоренским он был направлен на исследования физико-химических свойств элементов воздушной деполяризации, определяющих качественные характеристики электрических элементов (батарей). Это важное направление исследований, в котором новый сотрудник добился необходимых результатов, но широко известен он не только как специалист по электроизоляционным материалам, но как автор и создатель отечественной Государственной единой системы стенографии (ГЕСС). Речь идет о Николае Николаевиче Соколове, проработавшем в ВЭИ свыше 40 лет, ставшим доктором химических наук, профессором, автором 25 изобретений и свыше 50 научных трудов по различным вопросам химических соединений. Но широко он известен как автор специальных курсов стенографии и множества публикаций, посвященных вопросам стенографии. Он единственный в мире лауреат премии Габельсбергера как теоретик и практик-стенограф. Справедливости ради, следует отметить, что с 1937 по 1941 год, как написано им в автобиографии (в личном деле, сохранившимся в ВЭИ): «… по указанию Верховного Совета … работал в институте языка и письменности АН СССР», совершенствуя ГЕСС. В 1941 году он вернулся в институт, чтобы продолжить работу над необходимой фронту химической продукцией. Характерный эпизод, подтверждающий слова Флоренского, произошел с ним в 1947 году, когда Министерство высшего образования обратилось в ВЭИ с просьбой: «… разрешить работающему у Вас тов. Соколову Н.Н. чтение лекций по теоретическим основам стенографии … в количестве 6 часов в неделю» [30]. Через 2 месяца ВЭИ дало согласие на 4 часа лекций в неделю, хотя директор высших центральных курсов стенографии писал о нем: «… других специалистов в этой области не имеется» [30]. ВЭИ, таким образом, подтверждая необходимость для института Соколова, в тоже время, не давал ему в полной мере реализоваться.

Случай с Соколовым, конечно, крайний, т.к. его творческие интересы полностью не совпадали с рабочими, на практике обычно творческие интересы находятся в русле общей деятельности организации и отклонение от необходимого не носит столь противоречивого характера.

Но, тем не менее, Флоренский считал: «Полная независимость … лишь в исключительных случаях, когда творчество данной личности уже настолько обогатило государственную жизнь, что государство согласно пойти в дальнейшем на риск. Поэтому, как правило, в научной деятельности учреждений и лиц должна быть проведена резкая пограничная линия обязанностей нетворческого характера и работы творческой». А потому работы, которые заказываются государством или частным инвестором: «… требующие лишь применения уже известных знаний … должны хорошо согласовываться между учреждениями, …методике к определенным срокам и с полною ответственностью. Эта часть работы собственно и составляет прямую обязанность учреждения». Но научные исследования не должны ограничиваться только обязательными заданиями, так как это сужает и поле деятельности, и возможности дальнейшего развития научно-технического прогресса. Поэтому: «…научные работники должны иметь и полную свободу работы творческой, не планируемой, не идущей в календарном порядке, не контролируемой в отношении тем и лишь обсуждаемой (и награждаемой в случае признания ценности) по полученным результатам». Здесь интересно его предложение о вознаграждении как эффективном стимуле управления не только в научной или административной, но и в творческой работе.

Непростая для него тема – взаимоотношение с сотрудниками научного руководителя -также была затронута в его работе. Обладая огромной эрудицией и работоспособностью, ему приходилось зачастую сталкиваться с другим отношением к делу и, исходя из собственного опыта работы в институте, он писал: «Научная работа, требует полной ответственности за свои действия. В этом отношении она требует ответственности даже в более высокой степени. Отсюда вытекает необходимость действительного единоначалия всякого организатора научной работы. Нельзя плодотворно научно работать с помощниками, которые не согласны со своим руководителем, не понимают его с полуслова, а тем более – если они внутренне борются против него, его планов, его подхода к изучаемым явлениям». Как это происходило у него, уже рассказывалось, поэтому, разъясняя это свое требование к исполнителям, он писал: «Научное творчество, пока оно еще не воплотилось, основано на интуиции, на смутном брожении мысли, таящемся весьма глубоко. Даже преждевременная формулировка в слове может остановить или искривить творческий процесс, а тем более преждевременная критика, недоброжелательство, даже советы. Во многих случаях от помощникатребуются не столько знания, сколько известные душевные качества…». Именно поэтому: «Будущее правительство должно предоставить возможность подбирать сотрудников всецело руководителю, т.к. данный со стороны может быть неподходящим, и притом вовсе не в силу каких-либо явных изъянов, достаточных для отвода». И снова он возвращается к теме творчества как важной для него лично, так и для всеобщего научного процесса: «В отношении творческой части работы не следует бояться так называемой непрактичности, … которое по самой природе своей целестремительно, хотя часть и не умеет в данный момент объяснить свою цель. Истинное творчество не может оказаться ненужным, но прицел его во времени может быть весьма различным. Далекие цели, будучи достигнуты, во многих случаях ускоряют процесс развития, но не от начала, а от конца, направляют другие процессы и оказываются нужными с неожиданной стороны и в неожиданных обстоятельствах». Это одно из свойств научной деятельности, когда в процессе исследований открываются новые возможности применения полученных результатов и, как следствие, в научном институте возникают новые направления работ. В силу этого обстоятельства крупные научные институты, как правило, являются родоначальниками целого ряда новых научных направлений, например, из того же ВЭИ выделилось более десятка научно-исследовательских институтов [14].

Показывая, какую политику государству желательно проводить по отношению к творческим людям, он снова обращает внимание на то, что: «Общая децентрализация культурно-экономической жизни, которая должна быть проведена государством во всех областях, будет облегчена и рационализована при наличии мощной сети местных исследовательских учреждений, отвечающих местным условиям и местным особенностям. В каждой области будут таким образом свои специалисты того круга вопросов, которые для данной области представляют особую важность». Так как: «…творчество в большинстве случаев пойдет по руслам задач ближестоящих и непосредственно нужных».

Ценность этой работы Флоренского в том, что он дал развернутую картину, того как должно функционировать государство, которое он представлял, как философ, ученый, историк, что позволяло ему прямо говорить: «…из больного, выродившегося народа нельзя построить здорового государства. Прежде всего, требуется оздоровить семью, … общество слагается не из индивидов-атомов, а из семей-молекул. Единица общества есть семья, а не индивид, и здоровое общество предполагает здоровую семью». А то, что актуально для семьи это быт, который: «… есть неотъемлемый момент человеческой жизни, и государство должно понимать, что забота о быте входит в число необходимых задач управления».

Что такое быт и как он важен Флоренский очень четко прочувствовал в своей жизни, работая в Москве, а живя в Сергиевом Посаде, и поэтому знал, что: «Без быта нет и вкуса жизни, … и отрешаться от быта, да и то не полностью, может лишь гений, одержимый своим творчеством и частично уже ушедший от него в будущее. Быт коренится в истории. … Через быт личность сознает свое место в обществе и потому свое достоинство. … Нивелировка быта неминуемо поведет к уничтожению вкуса жизни, радости бытия, а потому и к рабскому труду, и ко всяческому обеднению». Он считал, что именно через быт: «должны быть внедрение чувства ответственности за разумное пользование энергетическими ресурсами, охрана природы и памятников древности и т.д.».

Понимая необходимость внутренней устойчивости государства и будучи по своим высказываниям государственником он, видимо, искренне считал, что: «В основе внутренней политики государства лежит принципиальный запрет каких бы то ни было партий и организаций политического характера. Оппозиционные партии тормозят [деятельность] государства, партии же, изъявляющие особо нарочитую преданность, не только излишни, но и разлагают государственный строй, подменяя [собою] целое государство, суживая его размах и, в конечном счете, становятся янычарами, играющими [верховной] государственной властью». Тогда как стабильность государства не нарушают: «Организации не политические, а бытовые, религиозные, научные, культурно-просветительные разрешаются и в известной степени даже поощряются». В тоже время: «В отношении политических вопросов население страны должно ясно сознавать свою некомпетентность и опасность затрагивать основы социальной жизни, механизм которых им неведом…». Результирующее заключение его по государственной политике направленной на укрепление государства: «… существенно зависит от уравновешенности обоих начал – внутренней политики и общей культуры».

Находясь в застенке и описывая государство будущего, он четко понимал, куда идет государство настоящее и именно поэтому пророчески написал: «… при весьма большом разрастании и укреплении, верховному правительству грозит преимущественно опасность чрезмерного нажима со стороны органов политического надзора. Именно об этой опасности должно думать будущее правительство. … В виду указанного положения вещей необходимо особенно заботиться о качественном составе [кадров] органов политического надзора – об отборе [самых] лучших представителей населения, наиболее культурных и наиболее умудренных». Увы, качество сотрудников ОГПУ, ведущих его дело было для него катастрофическим. Прекрасно понимая в каком государстве он волею судьбы находится и как развиваются события, он старался, в определенной степени в своей работе подстроить свое «обсуждаемое государство» под сформировавшиеся условия, а именно автономного, самодостаточного государства «не нуждающимся во внешнем мире». При этом экономика такого государства:

«…должна быть построена таким образом, чтобы во всякой области своей жизни оно могло удовлетворяться внутренними ресурсами и не страдало бы от изоляции, как бы долго последняя ни тянулась».

По поводу внешней политики предполагаемого государства, после присоединения Крыма к России в 2014 году, очень актуально звучат его следующие строки: «Будучи миролюбивым, или, точнее, индифферентным к внешнему миру, оно не будет стремиться к захвату чужой территории, если только население ее само не пожелает присоединиться к этому могущественному союзу. Оно будет также стремиться воссоединить все области бывшей России, но поставит пред ними вопрос о решительном самоопределении с вытекающими отсюда последствиями в виде своих свободных рынков, вывоза сырья и т. д., после чего граница закрывается».

В заключительной части своей работы П.А. Флоренский ведет разговор о сложившейся возможности перехода «к обсуждаемому строю», который может сформироваться в стране, так как имеются «Посылки», по которым существующий государственный строй уже: «… установил свой известный престиж во внешней политике и по меньшей мере упрочил сознание необходимости серьезно считаться с ним в военном отношении».

Однако при этом опасен именно переходный период, так как им: «могут воспользоваться державы для дележа территории или экономических сфер воздействия». В экономической области: «… крупнейшие из … мероприятий еще не приносят плодов, и запах последних следует ждать лишь в дальнейшем… Дальнейшее же промышленно-заводское строительство, … желательно повести менее централизованно и в менее крупных размерах».

С армией порядок, так как она: «организована … весьма совершенно и весьма высоко в отношении механической техники. Возможно, что в некоторых отношениях иностранные армии и обладают какими-либо техническими преимуществами, но таковые могут быть приобретены несравненно легче, чем людской состав». И с кадрами также: «Имеется еще ценность страны – подбор волевых и, в общем, более или менее дисциплинированных работников».

Но при переходе к государству будущего надо учитывать, что: «Всякая революция подает повод развитию анархии. … Изменение политической ситуации легко может повести, с одной стороны, к анархии, а с другой – к самосудам и сведению всех счетов, что опять должно разразиться анархическими эксцессами, бандитизмом или даже междоусобной войной. Порядок, … должен быть углубляем и укрепляем, но никак не растворен». С оппозицией, которая в то время ассоциировалась с эмиграцией: «… оторвавшаяся от жизни нашей страны, … способна вызвать сумятицу и спутать все карты. Поэтому во имя интересов страны эмиграции должен быть запрещен въезд в страну до [полного] укрепления новой власти и проведения всех необходимых мероприятий». При выполнении всех этих условий переход к предлагаемому государству может быть осуществлен, но: «… поворот к нему может стать достоянием гласности лишь [тогда], когда позиции новой власти будут достаточно закреплены. …Нет надобности, чтобы смена направляющих сил государства на первых же порах затронула весьма большое число работников: партийная дисциплина одних и привычка к безропотному повиновению других создают благоприятные условия к изменению курса, если он будет идти от сфер, руководящих».

Таким образом, противодействия к такому государственному устройству не будет и правительство будущего: «… создало бы кадры сочувствующих ему, … наконец, возможною заинтересованностью занять в будущем строе положение, отвечающее их складу и темпераменту». При этом, по его мнению,: «Интеллигенция, в общем, лишена этих черт и не способна к занятию административных постов».

Из этого возникает необходимость: «… поделить области работы: волевому типу будет предоставлена политика и военное дело, интеллигентному и эмоциональному – культура, наука, техника, искусство, просвещение, религия, экономика же будет областью общей». И, разграничив по психотипу работников будущего государства, обосновал роль правителя государства: «…Что же касается до концентрации власти в едином лице, то члены партии не могут не понимать, что эта концентрация все равно необходима и в самой партии, с соответственным, очевидно, [ограничением] полномочий отдельных ее представителей». Такие вот рекомендации по переходу к такому государству в будущем.

На основе широкого круга контактов практически во всех слоях общества того времени Флоренский видел как бурные годы революции, гражданской войны, НЭПа, индустриализации повлияли на состояние общества, опустошив его и потому: «… Участие в политике, когда-то столь [желанное] многим, перестало быть заманчивым». Таким образом: «За временем траты накопленных сил должно последовать время накопления, степенного и тихого созидания на фундаменте уже построенном. … У большинства нет радости исполнения долга, удовлетворения работою, как таковою, непосредственного вкуса к жизни и к деятельности».

После характеристики настроений, вызванных внутренней политикой государства, дает характеристику состояния учреждений: «… учреждения, … впадают в возрастающую вялость и понижают коэффициент полезного действия. Сознание малой производительности труда есть тормоз, делающий его еще менее производительным. … Это – именно чувства, потому что недовольство, уныние, усталость, безразличие не относятся к какому-нибудь определенному лицу, предмету или положению, а беспредметно отравляют общество…». Вдобавок ко всему в характере действующей власти он видел: «… еще различные перегибы органов … власти; общая причина этих перегибов лежит отчасти в схематичном проведении мероприятий и в слишком крупном их масштабе». И именно из этих предпосылок, по его мнению, следует необходимость или историческая неизбежность того, что перечисленные условия и сложившиеся обстоятельства: «… заставляет думать о своевременности перехода к единоначалию и единоответственности, при которых может быть разграничена область государственной координации и область личного усмотрения. Этим разграничением м. б. повышена, с одной стороны, дисциплина и чувство ответственности, а с другой – повышен вкус жизни».

Нарисованная им картина жизни страны была весьма правдива, и он понимал, что требуются перемены, и пытался подсказать выход из создавшегося положения. Притом, что страна не могла рассчитывать на внешнюю поддержку, так как существующие внешние факторы, по мнению Флоренского, также толкают страну к единоличному управлению: «… Другая группа явлений, происходящих за границей и толкающих нас на единоначалие – это все более выясняющееся намерение подчинить нашу страну, в том или ином виде, себе и заставить служить своим интересам». В конце своей работы он ставит вопрос: «… может ли быть произведено настоящее изменение внутренними силами страны, или требуется посторонняя помощь». На тот момент на ведущую роль в Европе стала выходить Германия, которая после поражения в Первой мировой войне находилась в определенной конфронтации с остальной Европой, как и Советская Россия. Это обстоятельство являлось объединяющим фактором, а потому он делает заключение: «… по-видимому, говорить можно только о помощи со стороны Германии. … Совершенно очевидно, что Германия согласится принять участие в делах нашей страны ради подчинения ее себе в той или другой мере, и чем большей окажется ломка при этой помощи, тем большей будет степень нашего подчинения. Несомненно, даже, что Германия вовлечет нас в путаную игру мировой политики и тем лишит нас возможности развивать наше своеобразное строительство. Основной первоначальный план Германии – ослабить Россию, истребив более активную часть населения, и так довести страну фактически до состояния колонии скрепостными…». Читая эти строки, невольно возникают параллели с недавним прошлым страны, пережившей «перестройку» и к чему, привела вера во внешнюю «помощь». Это говорит, как о «стабильности» подходов Запада к России, так и о верности анализа Флоренского.

В заключительных строках Флоренский советует дезинформировать Германию и предлагает использовать во внутренней политике и заканчивает свое произведение следующим пассажем:

«Разговор об интервенции, … как в целях агитационных, так и в профилактических, поскольку слухом об участии Германии в оккупации нашей страны, можно было бы в значительной мере подавить попытки к анархическим выступлениям. 1933.III.16.»

Этот интересный со всех точек зрения труд. В нем излагались мысли об устройстве закрытого от внешнего воздействия государства, как оказалось, недалекого будущего, когда началась «холодная война» между СССР и западными странами и сформировался «железный занавес». Но вот что интересно, Флоренский, крупный философ, историк с громадной эрудицией, был прекрасно осведомлен о волевых личностях в истории и к чему они приводили. Это Александр Македонский, Чингисхан, Иван Грозный, Петр Первый, Наполеон – все они, обладая незаурядной волей и властью, приводили государства к далеко неоднозначным результатам, но всегда через большие человеческие жертвы. Понимал ли Флоренский это? Безусловно, понимал! Понимал ли он куда идет страна в условиях формирующегося культа личности Сталина? Безусловно, понимал! Именно поэтому он и описал предполагаемое государственное устройство в будущем как «инструкцию к действию»: если уж нельзя ничего изменить, то надо действовать соответственно. Практически это было футурологическое предсказание, именно поэтому и возникает ощущение, что он описал то, что в конечном итоге получилось в СССР и даже то, чем все закончилось: «чем большей окажется ломка при этой помощи, тем большей будет степень нашего подчинения».

Находясь в застенке, как казалось, по политическим мотивам, подвергаясь постоянным допросам, писать по-другому он просто не мог. Взяв на себя, в попытке спасти невинных, роль руководителя организации, он был вынужден в определенной степени «подыгрывать» следствию, соглашаясь с обвинениями. В то же время, пытался нивелировать обвинение путем представления организации, которую ему навязывали, несерьезной и не представляющей опасности и давал логические обоснования перехода к системе единоличного правления, тем более, что страна шла этим путем. На эти мысли наводит заключительная глава, где в совершенно не характерном для Флоренского стиле рассматриваются вопросы о фальшивых планах интервенции, способов доставки её в Германию и т.д. Ведь обвинение ОГПУ строилось на том, что организация готовила немецкую интервенцию в Россию и, таким образом, Флоренский пытался свести все это к тому, что это была бы контригра против милитаристских устремлений Германии, возможно, понимая, что столкновение с Германией неизбежно.

Автору представляется, что надо учитывать, как и почему появилась такая работа Флоренского, и относиться с определённым вниманием к излагаемым в работе идеям.

Понятно, что предметно и внимательно рассматривать эту работу следователям ОГПУ было не с руки. Для этого у них не было ни эрудиции, ни желания и тем более понимания, так как их цель была только одна – найти в материалах какой-либо компромат и на его основе построить обвинительное заключение. Имеется очень характерная надпись следователя на этой работе: «Показания профессора Флоренского о программно-тактических установках национально-фашисткой организации (“Партия Возрождении России”)» [25].

Обвинительное заключение было сделано 4 апреля 1933 г. и в нем, в частности, говорилось: «… гр. Флоренский Павел Александрович достаточно изобличается в том, что он является одним из руководителей к/рев, националистической организацией, ставившей своей конечной целью – путем интервенции, организацией внутренних восстаний и диверсий – свержение Советской власти и установление фашисткой диктатуры» [25].

Но маховик жестоких репрессий только начинал действовать, да и сами экзекуторы понимали условность вины и характер доказательств, и «заказа» на жесткость наказания от власти не было. К тому же советская власть сильно нуждалась в специалистах и, особенно, на окраинах государства. Развитие Дальнего Востока и Сибири происходила за счет заключенных специалистов, такова была экономическая цель репрессий. У власти было также желание показательного наказания, примера для других представителей старой интеллигенции, к ней она не испытывала никакого доверия, как и к нарождавшейся новой, которой надо было показать «кто в доме хозяин». Именно поэтому наказание ему и другим 12 «подельникам» особой жестокостью не отличалось. «Руководители» организации П.В. Гидулянов и П.А. Флоренский получили по 10 лет исправительных трудовых лагерей (ИТЛ), а остальные от 3-х до 5 лет ИТЛ и высылки в Казахстан. Кстати, Гидулянову ИТЛ был заменен высылкой в Казахстан, а в середине 34 года его срок был сокращен до 5 лет.

Тройка ПП ОГПУ МО постановила 26 июля 1933 года: «Флоренского Павла Александровича заключить в исправтрудлагерь, сроком на десять лет…» [25]. Так начался очередной этап испытаний в его жизни.

И снова, как и в предыдущий его арест, предпринимались попытки его освобождения, но только силы уже были не те, главный редактор «технической энциклопедии» Мартенс написал письмо члену коллегии ОГПУ Миронову Л.Г., где просил лично ознакомиться с делом, но реакции не последовало.

Администрация ВЭИ также уже была не та, что в 1928 году. Вместо директора К.А. Круга, поддерживающего Флоренского, стоял молодой директор, поставленный именно для «укрепления партийного руководства», руководители отделов были обыкновенными администраторами, а парторганизация, которая в первый раз встала на его защиту, в этот раз молчала. На организацию «ПОМПОЛИТ» Е.П. Пешковой, которая также включилась в это дело, власть уже не обращала особого внимания. Обстановка в стране нагнеталась публикациями в прессе о вредителях и диверсантах.

3.3. Несвободный Свободный

Через несколько недель после вынесения приговора в середине августа 1933 года: «Павел Александрович Флоренский был отправлен по этапу Москва–Свердловск–Иркутск–Чита–Ксениевская–Свободный, который завершился 2 декабря 1933 г. Сначала его направили на работу в научно-исследовательский отдел управления Бамлага. Затем, 16 февраля 1934 г., перевели в г. Рухлово на Сковородинскую опытную мерзлотную научно-исследовательскую станцию» [31].

Там он активно включился в работу, занявшись изучением вечной мерзлоты, на которой велась стройка железной дороги байкало-амурской магистрали (БАМ). И снова его научная эрудиция, работоспособность сделали свое дело. Тщательно собранные научные материалы, пунктуально отобранные и описанные, позволили впоследствии дать реальные и обоснованные рекомендации, которые позволили вести строительство в условиях вечной мерзлоты, занимающей более 60 процентов территории России. Так его талант в очередной раз послужил на пользу стране, позволив освоить территорию вечной мерзлоты, построить на ней города: Магадан, Анадырь, Якутск, Мирный, Норильск, Игарку, Надым, Воркуту, построенные, такими как и он, заключенными.

По первым его письмам из ссылки видно, как постепенно входит в норму его настроение и как он еще живет мыслями об оставленной в ВЭИ работе.

В своих первых письмах из ссылки, он лирически описывает приезд на место: «1933.Х.3. № 12. Дорогая Анна, наконец, 1-го октября, я приехал на место. … Среди невысоких горных хребтов протекает горная река. Хребты скалистые и покрыты лиственницами, теперь уже канареечно-желтыми. Местность красивая. Все залито солнцем, светящим с утра до вечера. Ночью холодно и морозно, а днем тепло, и вчера я принял солнечную ванну. Ночью светит яркая луна. Небо большей частью чистое». И после этого поэтического описания уже о быте: «После дорожного голода начинаю отъедаться; … Занят я целый день, но пока что совсем не по квалификации. Трудно без очков. … Мне пишите по адресу: Станция Ксениевская Забайкальск. ж. д., 5-й пункт, почт. ящик № 1, Павлу Александровичу Флоренскому. … Сообщите, как обстоит с квартирой при ВЭИ».

Из квартиры при ВЭИ его семью, конечно, выселили, так как это была служебная площадь, но институт, как и было обещано, предоставил другое жилье там, где сейчас находится московский музей П.А. Флоренского.

Работы по тематике в институте его все еще беспокоят:

«…Я уже писал, … чтобы Мих. Владимирович напечатал «Словарь названий изоляционных материалов электропромышленности»,… Корректуру можно прислать мне на правку, … а рукопись не надо. Пусть Вася, …скажет … сотруднику ВЭИ К.А. Андрианову, чтобы он прислал мне переписанный экземпляр работы по «Хемостойкости изоляционных материалов» или сам устроил печать, но корректуру необходимо прислать мне. … Кроме того, еще работа законченная лежит в ВЭИ – об использовании лаковых пленок. Нужно, чтобы ее или напечатали, или прислали мне».

Упомянутый в этом письме Кузьма Андрианович Андрианов, будущий академик АН СССР, еще будучи студентом МГУ поступил в 1929 году в ВЭИ в отдел материаловедения. Интересна ситуация, связанная с ним и показывающая как в ВЭИ относились к Флоренскому, произошла в начале 1933 года, когда в газете ВЭИ «Генератор» было напечатано: «… Ришина выступила с письмом к К.А. Андрианову по поводу представления его на Всесоюзную доску почета и приписывания ему авторства работ по аккумуляторным сланцевым бачкам, изобретателями которых «являются профессор П.А. Флоренский, В.В. Макаров и С.Т. Маханьков» [14].Сам Андрианов в 1970 году в журнале «Химия и жизнь», описывал эту ситуацию так: «Первая моя работа заключалась в том, что я должен был разработать метод облагораживания различных пеков – каменноугольных и древесных, – с тем, чтобы из них можно было делать аккумуляторные бачки для автомобилей. Я работал, главным образом, в институте, но опытные бачки делал на заводе «Карболит». И тут у меня сначала были сплошные неудачи: моя пластмасса плотно прилипала к пресс-форме, и ничего из нее изготовить было нельзя. Я обратился к моему руководителю, Борису Васильевичу Максорову, за советом. В этом же институте работал известный в то время материаловед профессор Павел Александрович Флоренский – очень талантливый ученый и очень интересный человек. Максоров и Флоренский обсудили мою проблему и решили: пластмасса пристает к пресс-форме потому, что в ней содержатся вещества типа кислот. Поэтому, если эти кислоты нейтрализовать, – например, добавив извести, – то тогда никаких неприятностей не будет. Как воспитанник университета, я был преисполнен доверия к науке. Я добавил извести в свою композицию, заложил ее в пресс-форму – все в порядке, приставать перестало. Разочарование пришло несколько позже, когда в свой бачок я налил кислоты. Спустя некоторое время он рассыпался: никто из нас не подумал, что известь непременно прореагирует с кислотой. А ведь бачок-то обязан быть кислотоупорным» [32].