Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского

В письме Василию можно прочитать об этом: «16.09.35 г. … Спрашиваешь об аппаратах, мною сконструированных. Они работают. … Но сейчас я не имею к ним отношения и рад этому. Мысли мои заняты … другим. Сделан ряд изобретений. … Главным образом они касаются различных применений альгина и альгинатов – клеевых веществ из водорослей. … На этом свойстве альгината можно играть, до бесконечности варьируя области применения водорослевых продуктов» И дальше объяснение, почему ликвидировали лабораторию Йодпрома: «Значение же водорослевого йода отступает на второй план, т.к. в гораздо большем количестве йод добывается в Союзе из буровых вод нефтеносных районов». И снова сожаление о том, что: «… участь всех или почти всех отцов – не иметь возможности передать своим сыновьям опыта жизни, особенно при занятиях научной работой. И вместе с тем горько думать, что если бы жизнь можно было повторить, начиная с детства, то были бы повторены и все ее теневые стороны, потому что они не выдуманы, а вытекают из природы вещей».

Здесь же он отмечает, наверное, главное свое свойство: «Не представляю себя уклоняющимся от своего долга, хотя часто думаю о тяжелых последствиях его».

Тогда же Кириллу он пишет, что надо: «… Уметь видеть и ценить глубину того, что окружает тебя, находить высшее в “здесь” и “теперь” и не рваться искать его непременно в том, чего нет или что далеко» И объясняет: «Страсть тем-то и вредна, что во имя того, чего нет, человек проходит мимо того, что есть и что по существу гораздо более ценно. Она ослепляет. Уставившись в точку, человек лезет на нее, не замечая красоты ближайшего. “Хочу того-то” и поэтому пренебрегаю всем остальным. А через некоторое время, когда этого уже нет, “хочу” этого и не пользуюсь тем, чего хотел раньше и что уже достигнуто. Страсть в таком истолковании – типично славянская черта: всегдашний упор в несуществующее или в не данное и немудрое отбрасывание всего прочего – отсутствие бокового зрения». Немного обидный, но верный диагноз.

Воспоминания детства, которые проскальзывают в письмах, помогают лучше понять личность Флоренского, например, когда с женой он обсуждает застенчивость младшей дочери: «1935.IX.24–25… Я рос в иных условиях, да и то не могу справиться с таким же чувством, только стараюсь носить маску, как будто застенчивости нет». Казалось, полное интеллектуальное превосходство над большинством и при этом застенчивость, хотя возможно, в этом и есть проявление интеллекта у талантов, когда личный кругозор «знает» как много не понято и не познано, а, следовательно, всегда есть возможность ошибки, а от того и застенчивость, что, видимо, и отличает их от ограниченной самоуверенности.

Как уже писалось, Флоренского с детства интересовал вопрос, что такое гениальность и талант, а потому в письме дочери Ольге он со знанием дела пишет: «1935.IX.30 … Под гениальностью, в отличие от талантливости, я разумею способность видеть мир по-новому и воплощать свои совершенно новые аспекты мира. Талантливость же есть способность работать по открытым гением аспектам и применять их. … Гениальность есть особое качество, она м.б. большой и малой, равно как и талантливость». Хотя Флоренский и видел мир по-новому и воплощал новые аспекты, проявлять свои таланты на Соловках было невозможно, а душевное состояние совсем не способствовало творчеству: «18. XI.1935 г. … Живу я внешне неплохо, внутренно же уныло: ни на минуту не удается остаться с самим собою. … Живу в душевном полусне, это единственный способ жить вообще; мелькают дни за днями и недели за неделями. В этом полусне … все призрачно и скользит тенью. Таковы и Соловки во всем, такова на них природа, погода и люди». И в следующем письме уже более конкретно: «1935.XI.21–22. … за наукой следить мне не приходится. … Мне ясно, что моя научная работа закончена и что вернуться к ней я никогда не смогу. Ведь научная мысль требует непрестанной и упорной работы над собою, и плоды появляются лишь в итоге жизненного накопления. Мое же накопление все раcсеяно, заниматься же наукою кое-как считаю недобросовестным и беcцельным занятием».

Фразы, которые так интересно читать в его письмах, где высказываются те или иные глубокие и интересные мысли, обусловлены его подходом к их написанию: «1.XII.1935. Когда пишу вам, то беседую с вами, а не пишу, и потому бросаю отрывочные фразы на ходу, когда выпадает минута».

Его талант имел самые различные проявления, в том числе и в поэзии, как, например, в написании поэмы «Оро», где он пытался отразить, как пишет он сыну Кириллу: «7. XII.1935 – древне-эллинское понимание жизни, трагический оптимизм. Жизнь вовсе не сплошной праздник и развлечение, в жизни много уродливого, злого, печального и грязного. Но, зная все это, надо иметь пред внутренним взором гармонию и стараться осуществить ее. Оро проходит чрез ряд тяжелых обстоятельств и испытаний, но проходит чрез них для того, чтобы окрепнуть,чтобы выработалось его мировоззрение, чтобы он сделалнаучный подвиг – дал новый подход к природе, новое конкретное реалистическое понимание мира, в противовес безжизненному, отвлеченному, призрачному». Представляется, что здесь он описал именно свой жизненный опыт, который дал: «новый подход к природе».

То, что у него имеется новое конкретное понимание мира, можно почувствовать в письме Ольге «1935.XII.5. … заниматься ботаникой есть смысл, только запасшись впечатлениями и знаниями из природы. … Для меня лично даже в физико-матем. науках, наиболее далеких от ботаники, мой … опыт в ботанике всегда был важным подспорьеми стимулом. Строение растительных тканей дает беcчисленные темы для размышления и для подражания. … Все живое, чтобы существовать, должно прежде всего изолировать себя от среды, т. е. окружить пространство своего тела оболочкой, которая непроницаема для всех сторонних воздействий, поскольку они не соответствуют целеустремленности данного организма». Очень интересное обобщение, которое можно перенести на очень многие жизненные обстоятельства и ситуации. Здесь же он ограничивается рассмотрением различных классов органических соединений и приходит к выводу, что наиболее стойкие – эстеры, сложные эфиры, которые: «… непроницаемы для воды, газов, электролитов, электрических токов, в значительной мере для теплового обмена: они в широком смысле изоляторы. В частности, они непроницаемы и для биологических воздействий. Сквозь них не проходят ультрафиолетовые лучи. Можно догадываться, что эти оболочки непроницаемы и для биологических лучей (митогенетических), хотя доказать этого я не мог бы». Наличие биологических лучей Флоренский предполагал.

Его оболочкой, защищающей от лагерных невзгод, была непрерывная деятельность, о чем он писал: «работаю в лаборатории над водорослями и сфагнумом, живу в сносных условиях, читаю лекции по математике, пишу всякие технические заметки, целый день, с утра до поздней ночи, занят – это необходимо и, кроме того, полезно, т.к. заглушает тоску».

В письмах своим сыновьям он поведал как о многих сторонах своей жизни, так и о том, как и за счет чего ему давался успех: «1935.XII.22. Дорогой Кирилл, … трудности твоей жизни отчасти напоминают мне мои собственные. Знаю, меня многие считают избалованным жизнью и легко достигающим успеха. Но это глубокая ошибка, м.б. объясняющаяся тем, что я привык не жаловаться на судьбу. Все то, что другие получали легко, мне давалось с усилием, или вовсе не давалось. …А имеющееся добыто усилием, работой над собою, упорным размышлением и трудом. Даже книги, буквально плывущие в руки другим,до меня или не доходили, или доходили поздно. Из себя я извлекал идеи, которые потом находил в книгах или слышал от других; но мои идеи давали плоды, а у других они оставались внешним придатком. М.б. трудность получения и была условием органического усвоения. В упорстве мысли и в непрестанном трудевижу я свое преимущество пред другими, а не в способностях, которых у меня м.б. меньше, чем у многих других. Этот путь тяжел и утомителен, но внутренне он плодотворнее, чем легкий успех и внешнее быстрое усвоение. И если бы мне было дано начинать жизнь заново, с детства, я вероятно шел бы тем же путем, который уже пройден. Я делал ошибки. Но в основном совесть моя спокойна».

А в строчках, другому сыну, Мику пишет: «…Но видно такова моя судьба, что все полезное, что мне хочется устроить для других, никогда не доводится до конца, а мне только остается жалеть об употребленных усилиях. До сих пор я все не могу научиться формальному отношению к жизни: делать то, что считаешь должным, и не рассчитывать на плоды».

Не забыл он и третьего сына, Василия, в письме к нему можно прочитать сентенцию о семье, из которой ясны его подходы к семейной жизни: «… ты должен думать о маме и о братьях и сестрах. Говорю “должен” не в моральном смысле, о котором можешь догадываться и сам, а в смысле твоих собственных интересов, т.к. утратив живую связь с мамой, братьями и сестрами, ты потом уже не сумеешь ее возобновитьи останешься в пустоте. А во имя чего? – Во имя суетных мелочей, которые в сущности тебе не нужны, даже вредны для твоего развития, – т. е. во имя пассивности и нежелания вдумываться в возможные последствия своих поступков. Организуй же свою жизнь сознательно и целеустремленно, чтобы она определялась не случайными факторами, а замыслом, насколько это возможно».

Конец 1935 года проходил обычно: описание одного дня Павла Александровича дано им в письме: «1935.XII.24–25 … целый день проходит в работе, так что за письмо принимаюсь в 1–2 часа ночи. Работаю в лаборатории на новом месте, вожусь с водорослями и различными водорослевыми продуктами, со сфагновым мхом, читаю лекции по математике, теперь двум группам инженеров, одной второй год, пишу статьи – побольше и поменьше для стенных газет и м.б. для центрального печатного органа, делаю заявки на различные применения водорослевых продуктов, участвую в беcчисленных совещаниях по организации производства и исследований, изредка понемногу пишу стихи, занят письмами и почти ничего не читаю – таково содержание моей жизни, идущей как часы по заведенному порядку изо дня в день. Природы не вижу и потому сохну, впечатлений нет. Тут можно было бы иногда слушать музыку; но на это нет времени, подбор произведений мне не привлекателен, а главное – нет для слушания надлежащего душевного настроения. Вечером, за чаем, т. е. от 12 до 1 ч. ночи иногда слушаю раcсказы своих сожителей по камере о виденном ими в разных частях нашей страны или за границей, причем меня интересуют по преимуществу раcсказы о далеких или экзотических краях. Иногда узнаю новые для себя штрихи быта и общественного устройства, но привлекают главным образом сведения естественно-научные». И конечно от такого течения жизни в другой части письма появляются горькие строки: «… От искусства я оторван, для углубленной философской или научной мысли нет условий, и приходится вращаться в иссушающих душу поверхностно-деловых мыслях и заботах, действительная необходимость которых отнюдь не ясна, т. е. которые необходимы и полезны условно, в данных обстоятельствах и в данный момент».

Вот так доходчиво и ярко описана унылая лагерная жизнь, но это была жизнь очень многих творческих людей того времени.

4.5. Изменения (1936г.)

В начале нового 1936 года в очередном своем письме у него промелькнули советы на медицинские темы: «1936.I.1. Мне говорили, что за границей хорошим средством от гриппа, когда он начинается, признан йод: пить по неск. капель йодной тинктуры … лучше всего – в молоке. Т.к. это средство во всяк. случае ничему не помешает, то попробуйте».

Работая почти год с йодом, он на практике убедился в его целебных свойствах и заметил, что рабочие в цеху, которые работали на получении йода, не болели гриппом, когда тот свирепствовал на Соловках. Интересно его наблюдение, связанное с представлением о том, что переход организма человека в другое стабильное состояние, например, с возрастом, сопровождается временным недомоганием: «Дорогая София Ивановна. … Ваши недомогания и прочие слабости, полагаю, от перехода или на переходе к новому состоянию равновесия, в котором, надеюсь, Вы будете пребывать затем долгое время».

Видеть общее в частностях – сильная черта его интеллекта, которая заметна в письмах, особенно когда он обращается к Кириллу, работающему у Вернадского и, вероятно, в расчете на то, что его мысли дойдут до Вернадского, в письмах к нему он поднимает общие космологические вопросы: «… Меня занимает мысль о биокосмической функции различных типов хим. соединений, … я писал об изолирующих оболочках организмов, а именно об их эстерной природе, причем совершенно особое место принадлежит здесь воскам или их ближайшим родственникам. Вот еще характерный пример – кутиновые оболочки растений и в частности – плодов и клубней, напр. яблок и картофеля. Кутин химически тоже относится к веществам типа восков, его считают смесью. … На самом деле подобные смеси получаются из комплексов, особых соединений, легко распадающихся в организмах уже, не живущих. … Все эти продукты – осколки сложных естественных образований, и последние, при процессе отличном, могли бы быть разбиты множеством иных способов. … Обрати внимание, оболочка есть начало обособления даже неживой природы: каждая капелька, кристаллик, тельце обязательно покрыты кожицей поверхностн. слоя, который можно рассматривать (обобщенно) как эстерный». Существование любого организма, а в более широком смысле любого образования, Флоренский считал невозможным без наличия защитной от внешнего воздействия оболочки.

Январь на Соловках в те времена – это время полной отрезанности от внешнего мира, навигации уже нет, а самолеты еще не летают, но: «13.I. 1936. … К сожалению, эта отрезанность не есть покой. Тут свой мирок, со своими волнениями и кипениями, мелкость которых ясно сознаешь, но оставаться вне которых невозможно». Но можно давать в письмах практические советы, например, такие: «Дорогой Олень. … Чтобы не делать ошибок в математических задачах, положи себе за правило: решать задачи медленно, продумывая каждый шаг и записывая каждое действие в строгом порядке, чтобы оно было легко доступно проверке. Затем, сделав действие, непременно проверяй его сейчас же, чтобы не ехать дальше на сделанной ошибке… П[р]оверку действия надо производить дважды: сперва начерно, посмотрев, не получилось ли явной нелепости, особенно в арифметических операциях. … Затем, при решении задач старайся вести действия сознательно, т. е. сообразно со смыслом решаемого, а не формально. Тогда гораздо легче избегнуть ошибок, поскольку нелепость сразу будет тебе сигнализировать о допущен[н]ой погрешности».

Характерной чертой в письмах Флоренского был если не оптимизм, то мужество, с которым он принимал свое положение. Зачастую это ему приходилось обращать внимание родных на необходимость более оптимистичного и активного подхода к судьбе: «1936.I.16. Соловки. № 45. Дорогая Аннуля. … Вот то-то мне и не нравится в твоем, чисто российском, настроении, которое было у тебя всегда, что ты не берешь в жизни того, что тебе дается в данный момент, а ищешь того, чего нет; когда же дававшееся ушло, то жалеешь об ушедшем и повторяешь прежнюю ошибку. Нельзя быть такой пассивной и требовать, чтобы ценности жизни приходили готовыми. … Так и всё, даваемое жизнью, надо проработать для себя, воспринять активно, и тогда ты почувствуешь его ценность». И, уже на конкретном примере сына, который, по мнению матери, недостаточно занимается учебой, пишет: «…Мик работает, …, следовательно, приобретает какие-то навыки. … Старайся поощрить его, а не впадать в уныние. … В сущности говоря, ведь это здоровое противление творческой натуры – не изучать ради изучения и вообще, раз нет в изучаемом органической связи с общим укладом всех интересов и занятий на данный момент».

Очень важным для понимания эпистолярного наследия Флоренского является часть его письма, которая была направлена сыну Кириллу. Обычно его одно письмо содержало несколько частей, в которых он обращался к разным членам семьи, поэтому, когда Кирилл написал ему, что он ему не пишет, в ответ Флоренский написал очень важные строки, которые многое разъясняют: «1936. I.16–17. Дорогой Кирилл, получив твое письмо, я удивился словам, что я не пишу тебе. В каждом письме пишу. … Ведь каждое из нихя пишу собственно ко всем, но только с индивидуальным оттенком содержания». Это важное замечание, которое показывает, что он относился к своим письмам как посланиям «ко всем», и не только членам своей семьи, а поэтому следует эти письма читать и осмысливать, ведь писались они очень неординарным человеком, который рассчитывал, что его мысли дойдут до потомков. Это подтверждают дальнейшие строки: «К сожалению, у меня слишком много замыслов, на которые ушло и время, и работа, но недоработанных или, что хуже, неоформленных, и замыслы эти пропадают и пропадут. Кое-что стараюсь указать короткими фразами писем, но, боюсь, это слишком кратко, чтобы дойти до сознания». Эта фраза показывает, что Флоренский многое писал именно в расчете, что его мысли, идеи, представления дойдут до более широкого круга людей, чем указанные в адресе писем и что, таким образом, не пропадут его опыт, идеи и понимание.

4.6. Философия натурфилософии

Далее в этом же письме еще одно очень глубокое замечание, которое также следует принимать во внимание, когда идет разговор о научных достижениях и их ценности для современников и последующих поколений и как этот момент понимал ученый и философ П.А. Флоренский, который писал: «Философские книги могут сохранять вечную свежесть, научно же философские необходимо стареют, поскольку появляется существенно новый материал. Тем не менее необходимо знакомиться в подлинниках и с устаревшими научн. и научн.-фил. сочинениями, т.к. только при этом условии становится понятен истин. смысл терминов и воззрений, выдвигаемых после; а кроме того весьма нередко моменты, устаревшие к одному времени, становятся полноценными ко времени более позднему и могут навести на интересные размышления».

Собственно, эти строки указывают на необходимость донести его высказывания о науке, научных методах, идеях и ведении научных исследований, имеющихся у него в различных источниках. Высказанные им мысли подтверждается и историей ВЭИ, где имеется чрезвычайно яркий пример, как самые «продвинутые» современники не смогли оценить революционного предложения сотрудника ВЭИ В.А. Фабриканта, открывшего путь к созданию так хорошо сейчас известного прибора – лазера. Это очень характерная ситуация, показывающая, как передовые идеи возникают и как не воспринимаются современниками.

Валентин Александрович Фабрикант еще студентом МГУ слушал лекции выдающегося физика Сергея Ивановича Вавилова, и впоследствии, работая в ВЭИ под его руководством, проводил исследования по квантовому выходу флуоресценции.

Свою дипломную работу по экспериментальной проверке квантовой теории комбинационного рассеяния света он выполнил в 1929 году под руководством еще одного выдающегося физика Г.С. Ландсберга, который в то время также работал в ВЭИ и привел туда талантливого студента В.А. Фабриканта. В начале 1930 года, когда был построен электрофизический корпус, в ВЭИ «…короткое время существовала группа теоретической физики, в которую входили академики Л.И. Мандельштам, С.И. Вавилов, Г.С. Ландсберг, А.А. Андронов, А.А. Витт, М.А. Леонтович и др.» [14]. Так что В.А. Фабриканту было у кого поучиться и с кого брать пример, когда он пришел в ВЭИ. Вспоминая о том времени, В.А. Фабрикант говорил:

«… нас, физиков-теоретиков, угнетало то, что мы попали на прикладные дела. Однако, Михаил Александрович Леонтович, который с группой физиков в это время тоже работал в ВЭИ, нас отчитал. Он рассказал нам о своей собственной научной карьере. У него был большой период работы на Курской магнитной аномалии, где он занимался простой черновой работой – таскал геодезические приборы, но попутно занимался повышением своей квалификации и приобрел поразительную эрудицию, которая нас удивляла» [14].

Судьба В.А. Фабриканта – яркий пример эффективности знания теории и возможностей фундаментальных исследований для конкретной реализации результатов в инновационных разработках. Глубокое понимание физики исследуемых процессов, постановка экспериментальных исследований для доказательства или опровержения представлений, углубление понимания и формулирование новых представлений дают тот инновационный эффект, который оставляет след в мировой науке. Таким следом В.А. Фабриканта было понимание, а в дальнейшем формулирование, принципа создания среды, не ослабляющей, а усиливающей проходящее через неё электромагнитное излучение (отрицательная абсорбция). В 1938 году им был предложен метод прямого экспериментального доказательства существования вынужденного излучения, который он изложил в своей докторской диссертации. В ней, кроме того, что им и было взято из своих публикаций, только один параграф был написан заново: в нем и был сформулирован принцип, как теперь выражаются, лазерного усиления.

В начале 1939 г. он защищал в Физическом институте АН свою докторскую диссертацию и как он сам рассказывал:

«Диссертация прошла успешно. Меня хвалили. Но никто особого внимания на этот параграф не обратил. Хотя в совете были такие физики: председатель совета был Вавилов, члены совета Мандельштам, Ландсберг – был одним из моих оппонентов; Власов (из Ленинграда), Фриш и другие. Потом диссертация была опубликована в трудах ВЭИ. Притом, тут также не обошлось без странностей: на первой странице указан 1940 г., на переплете указан 1941 г. Вот этот параграф очень такой важный, действительно, имеет широкие ссылки и за рубежом, и у нас» [14].

Здесь особенно интересно то, что важность этого его параграфа не восприняли не какие-то безвестные ученые, а ученые с мировой репутацией, даже они не смогли оценить глубину предложения. Что и говорить об «экспертах», которые не давали хода заявке на изобретение нового метода усиления света, которую В.А. Фабрикант совместно с Ф.А. Бутаевой и М.М. Вудынским подали в 1951 году. В ней было показано, что прохождение света сквозь среду с инверсной заселенностью приводит к экспоненциальному возрастанию его интенсивности, так впервые в мире была дана четкая формулировка квантового способа усиления электромагнитных волн в средах, находящихся в неравновесном состоянии. Конечно, В.А. Фабрикант, заложивший теоретические и практические предпосылки к созданию источника когерентного излучения, не был отмечен Нобелевской премией, но его приоритет в этой области останется навсегда. «Следует отметить, что заявка В.А. Фабриканта и его сотрудников – это единственный в мире официальный документ об «оптическом усилителе», который никто не оспаривает. Этот факт признан всеми специалистами, в том числе и зарубежными» [14].

Так что ситуации, при которых передовые идеи не воспринимаются современниками, являются достаточно характерными. Эти факты показывают, что с одной стороны авторам необходимо верить в свои идеи, высказывая и непременно фиксируя их, а с другой стороны современникам и последующим поколениям надо относиться со вниманием к высказанным идеям признанных ученых, которые в силу своего интеллекта видят глубже и дальше современников.

Возвращаясь к письму П.А. Флоренского видно, что он хорошо представлял проблему непонимания современниками мыслей великих, так он приводит не только исторические примеры, доказывающие его высказывания, но и связывает их со своими исследованиями: «Так напр. суждения Шеллинга о тяжести света и электричества и т.п., казавшиеся нелепостью в середине XIX в., приобрели в наст. время полную значимость. Рассуждения древних (Демокрита, Эпикура, Платона и др.) о форме (геометрич.) атомов как причине их физ.-хим. свойств и затем физиков XVI в. (Бойль и др.) в том же направлении получили новый смысл и мотивировку в теории Штаудингера, Марка и др. и в структурном рентгеновском анализе. В XVIII в. существовали текстурные классификации минералов; в моих работах, напр. по слюде, эта концепция получила красивое подтверждение, хотя подошел я к ней, исходя из общих представлений о реальности пространства-времении о значении геом. формы как фактора природных явлений. Этот вопрос о пространстве-времени как факторе, и основном факторе, думается, есть узловой в мировоззрении ближайшего будущего, сюда надо смотреть».

Это важный для него вопрос, который волновал его еще со студенческой скамьи.

Далее, приведя объяснение, Павел Александрович делает заключение о связи скорости реакций с кривизной поверхности, на которой эта реакция проходит: «Во многих случаях значение текстуры, в главном, определяется большой уд. поверхностью и кривизною ее. Обычно … отмечается лишь значение уд. поверхности и дисперсность фазы оценивается только с этой стороны. Но помимо уд. поверхности высокодисперсн. фазы характеризуются еще и большой кривизной. Пока кривизна невелика, переход от одной кривизны к другой мало заметен, но он делается оч. заметным при малых значениях кривизны (гипербол зависимость)».

С начала 1936 года в его письмах начинают появляться нотки подведения итогов: «1936. I.16–17. …Пожалуй, скажу, что сделано немало, но это не то, к чему я призван, и не дает непосредственного питания мысли, хотя и обогащает, но внешне. … Но в моем возрасте – слишком большая роскошь подходить ко всем явлениям с такою щедрою затратою времени: надо делать выводы, обобщать, суммировать».

Количество писем Флоренского и высказанных в нем идей, мыслей, выводов велико, хоть он и писал: «Количество (ненавистная мне категория мышления!) убивает. … С детства категория количества была моим врагом и слово “много” приводило либо в уныние, либо в ужас, либо вгоняло в тоску».

В своих письмах он постоянно возвращался к личности В.И. Вернадского и не только потому, что у него работал его сын, а по глубокому внутреннему пониманию его личности, характера его научных интересов и работ: «1936. I. Соловки. № 46. Дорогой Кирилл, … В.И. поручил тебе изучить книжку его по радиогеологии. Это очень хорошо; она написана так уплотненно, что собственно представляет скорее план книги, чем самую книгу, и каждая строчка могла бы быть развита в ряд страниц; поэтому ее надо именно изучать, но делать это, читая параллельно другие книги». И далее подробно расписывает, что и как необходимо делать и изучать. Буквально в следующем письме ему он дает интересные натурфилософские рассуждения о науке и снова обращается к личности Вернадского как примера для подражания: «Дорогой Кирилл, один знакомый как-то бросил мысль, что созданное обязательно выталкивает своего создателя. … В сам. деле, созданное или чисто субъективно и иллюзорно, но тогда и не воспринимаемо, или же реально и, следовательно, конкретно осуществлено и, стало быть, занимает место в пространстве. Создателю тогда уже нет здесь места. Но и более того. Создание есть отделение от себя того, что внутри. Для этого отделения требуется отделяющая сила и, след. она сообщает ускорение созданному. Но если есть действие, то есть и противодействие. Реакцией своего действия создатель получает ускорение в сторону обратную. Что это? Поэтич. сравнение? В том-то моя мысль и заключается, что нет, что это подлинное применение теорем механики, но расширенной на совершенно новую область. В наст. минуту я еще не могу сказать, как именно надо методически провести подобное расширение общих начал физики. Но мое предчувствие (давнее), что расширение возможно стоит в таком же отношении к будущему науки, как шеллинговское о тяжести и массе света, электричества и др. – к современной энергетике на принципе относительности. Наши физич. знания – только фрагмент и в своей фрагментарности, оставаясь истинными, истолковываются слишком обедненно, а потому неприменимы к сферам не чисто-физическим. Посмотри, сколь многого достиг Вл.И. расширив понятия потенциала и др. на биосферу. Под расширением Вл.И. нет достаточно надежного методическ. фундамента, это обоснование – задача будущего. Но в науке всегда интуиция и смелость мысли идут впереди тяжелой артиллерии обоснования. Чтобы обосновывать что-либо, надо уже иметь ясную целевую установку, а она дается счастливой догадке, т. е. интуиции, и не осуществляется без риска. В науке надо уметь дерзать и рисковать, иначе будешь пассивно тащиться, отставая от наличной стадии знания и лишь подметая за другими мусор».

Но не только надо дерзать и рисковать в науке, надо и оформлять полученные результаты и не только для того чтобы доказать свой приоритет. Это необходимо, как пишет Флоренский сыну Василию, еще для: «… развития и литературного навыка, так и по соображениям практическим, ибо никто не может знать, изучил ли ты что-ниб. или нет, пока ты не проявишь изученного письменно. … Закрепление письменное даст … повод проверить себя, четко выразить мысль, которая без этого остается расплывчатой и, кроме всего, освободит от груза, который мешает двигаться далее. Мне много помех создали бесчисленные задуманные и почти законченные работы, не получившие оформления в печати; они, залеживаясь годами и десятками лет, заставляют думать о себе, отвлекают внимание, создают чувство виноватости, когда хочешь взяться за что-ниб. другое, и тормозят дальнейший ходмысли. Нужно заранее сказать себе твердо, что напечатанное сегодня окажется неполным, недоговоренным, недостаточно глубоким завтра. Но, тем не менее, необходимо избавиться от этого сегодня, и тогда завтра будет самим собою, без ущемления и загромождения… …Целостное выражение, к которому стремился всегда я, конечно совершеннее фрагментарного; но наше время не дает созревать цельным работам, и потому лучше фрагментарные, чем никаких». Это как раз тот самый научный опыт талантливого ученого, который любому, кто занимается научными исследованиями, необходимо учитывать.

Как всякий творческий ученый, богатый на идеи и задумки, Флоренский не избежал ситуации воровства своих идей. Об одном таком случае и своей реакции на это он писал в письме: «1936.II.7. Дорогой Кирилл, в одном из писем ты сообщаешь об отборке тобою карбурана … С мыслями и работами по углеродистым минералам я хожу уже лет 15, т.к. на этих минералах сходятся в узел существенные вопросы физики, химии, ист. геологии и технологии. Мой замысел был установить генеалогию этих минералов, начиная с биогеля, к торфам, сапропелям, углям бурым, антрацитам, гагатам, графитоидам, различн. графитам, шунгитам и т.д. Основной вопрос об их определении был поставлен у меня так, … я нашел, что хорошими критериями служат:

1) скорость сгорания в стандартн. условиях;

2) отражательная способность (надо растирать минерал в порошок и смешивать с белым порошком – это один из способов);

3) электрохимическ. потенциал, окислительный (кислородный);

4) поверхностное натяжение и адсорбцион. способность, что сказывается в существ. разном отношении к флотации;

5) рентгеновский диффр. спектр дебайеграмма; 6) электропроводность и др. физ. свойства (твердость).

… Второе, что представляют собою эти минералы, в частности графиты, – это соли различн. металлов (чаще всего – железа, также V, Ni) и высокомолекулярных циклических кислот типа графитовой. Н, О, N, Fe, Ni, V, S и т.д. нельзя раcсматривать только как примеси: они конститутивные части этих минералов. С этою мыслию я ходил долго, но, не имея возможности сделать дебаеграмму лично, раcсказал все Конобеевскому и передал материалы для снимка. Конобеевский обнаружил, что действительно Fe входит в крист. решетку и опубликовал работу от своего имени, даже не сказав, кому принадлежит замысел. Впрочем, для интеллигентской сволочи это такой обычный прием, что особого внимания данный случай не заслуживает». Это достаточно жесткое высказывание о будущем члене-корреспонденте АН СССР С.Т. Конобеевском, который работал в ВЭИ с 1922 года по 1929 год. Как представляется автору, он привел его в пример именно из-за углеродистых минералов, которые справедливо считал перспективными, как это и подтвердилось сейчас, а с научной и человеческой недобросовестностью ему наверняка приходилось встречаться не так уж и редко.

4.7. Перенос

И снова лагерный переезд: «1936.II.21. № 49. Дорогая мамочка, пишу тебе с нового места. Со вчерашнего дня я переселился на завод. … Во втором этаже его – лаборатории и комната, в которой живет нас пятеро. … Теперь я провожу большую часть времени в лаборатории, что конечно гораздо удобнее для работы. В лаборатории паровое отопление и потому очень тепло, чтобы не сказать – жарко. Лабораторные помещения занимают 1/4 большого здания. … Лаборатория … представляет отгороженную дощатыми перегородками часть большого зала. За перегородкой находятся установки, в которых мы ведем технологические опыты в крупном масштабе. … Однако, в настоящих условиях работается далеко не так, как на Биосаде. … А между тем, мне все труднее выносить общество людей и все больше хочется оставаться одному, чтобы сосредоточиться. Жаловаться ни на кого не приходится: каждый более или менее хорош, по крайней мере не плох, а слабости и неровности – дело естественное. Но, тем не менее, все вместе действуют угнетающе. Это – как в толпе: никто порознь не мешает, а вместе – не дают двигаться и дышать».

Характерно, что в представлении о больших ученых обычно считается, что они, мысленно охватывая крупную проблему, не нисходят до создания конкретных приборов и оборудования. Но это не так, широта знаний и ориентация в проблемах дают тот сплав идей, которые реализуются в конкретных разработках. Именно творческий характер интеллекта, помноженный на знание физических закономерностей, позволяет создать оригинальные конструкции. Как это иногда реализуется можно прочитать в письме: «1936.II.17. … недавно, в постели, придумал новый аппарат – термосифонный экстракционный аппарат для экстракции веществ почти не растворимых при обычной или пониженной температуре и обладающих некоторою растворимостью при температурах повышенных. Он основан на экстракции горячей жидкостью, которая, стекая, охлаждается и выделяет экстрагированное вещество, а после фильтрации вновь нагревается и снова направляется в экстрактор. Эта непрерывная циркуляция жидкости осуществляется автоматически охлаждением нисходящего столба жидкости и нагревом восходящего, причем возникающая от разности температур разность гидростатических давлений … ведет к непрестанному движению тока жидкости. Кажется, такого аппарата еще не было предложено». Вот такое изобретение, основанное на знании физических законов, а мысли о той или иной технической реализации могут приходить в любой момент, надо только суметь зафиксировать их.

И снова новое место, и новое описание одного дня похожего и непохожего на каждый другой день в лагере: «1936.II.29. – III.1. … Живу в новом помещении. … Это Йодпром, т. е. Йодный завод. Это – большое двухэтажное здание, правая половина которого занята проектным бюро, а левая – заводом, лабораториями и комнатою общежития. Распорядок дня соответствует обстановке, т. е. столь же далекий от буржуазного уюта. … Встаю в 8 ч и бегу в Кремль завтракать. По дороге встретишь 30 – 40 – 50 людей, с которыми надо раскланяться, которых приветствуешь. Ведь знают друг друга более или менее все, а многие – и знакомы. От изобилия поклонов и приветствий шапки уже никто не снимает, только делают некое подобие чести, как рудимент поклона. После завтрака обход всех работ, обсуждение, консультация, записи, составление отчетов; так – до 6 ч, когда надо опять бежать в Кремль, обедать. Т.к. работа напряженна, а всегда чего-ниб. не хватает, то спешка, волнение, взаимное подгоняние. Часов с 7 иногда сплю, когда удастся. Ведь работа идет сменная, круглые сутки. С 8 или 9 часов опять та же беготня из верхнего этажа в нижний и обратно, но неск. тише в здании, т. е. работают не все. В это же время что-ниб. вычисляю, иногда удается немного почитать. Обычно сижу до 4–5 часов. Но нередко, когда заснешь, приходит будить сменный рабочий с каким-ниб. недоразумением. Такая жизнь не дает делать что-ниб. творческое, но зато не дает и думать о том, что привело бы в уныние … мерзлота – единственное, что меня действительно занимает внутренне».