Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского

Другому сыну другие наставления и советы, которые имеют глубокий смысл для его и не только его научных работ: «Дорогой Вася, … по собственному опыту я вижу, что накопление большого материала впрок ведет к тому, что большая часть его остается непроработанной и не приведенной в порядок. Старайся … более рационально тратить труд, т. е. поскорее оформлять найденное. Более крупные обобщения и более полная систематизация придут в свое время, и ничто не мешает потом вернуться к старому, пересмотреть, дополнить и исправить сделанное, но уже более сознательно и целеустремленно. … Старайся при исследовании вовлекать в круг рассмотрения возможно больше различных характеристик и сопоставлять их между собою. Тогда сами собою будут приходить выводы, которые иначе потребовали бы большого напряжения и удачи. Особенно важно пользоваться различными физическими способами изучения вещества, т.к. химия дает слишком бедные, слишком далекие от действительного вещества характеристики, – говорит неконкретно и слишком вообще».

Ну, а дочери Ольге, как всегда, об искусстве, например, разбор художественной композиции: «1935.II.22. … когда читаешь какое либо произведение, старайся понять, как оно построено в отношении композиции, и именно каково целевое назначение той или другой подробности композиции. Особенно поучительны в этом отношении разрывы изложения, повторения, сдвиги во времени и пространстве и, более всего, противоречия. … Когда же внимательно вглядишься, то увидишь, что это противоречие служит к усилению эстетического действия произведения, что оно, противоречие, заостряет впечатление». И тут же обосновывает это примером и сравнением искусства с наукой, к которому он прибегает не раз: «Можно сказать, что чем величественнее произведение, тем более в нем можно найти противоречий, и это не раз давало повод глупым критикам обвинять великих творцов (начиная с Гомера, а затем Гёте, Шекспира и др.) в беспомощности, невнимательности, даже недомыслии. Глубокая ошибка. Великими противоречиями изобилуют даже математические и физико-математические творения и притом величайшие, напр. «Трактат об электричестве и магнетизме» Кларка Максвелла или работы Кельвина», снова объединив в системе доказательств научную и художественную деятельность как творческие процессы.

Кроме уникальной научной эрудиции еще общая наблюдательность и обдумывание наблюдений – характерная черта, которая и позволяет ему высказываться по самым разным вопросам. Это интересно тем, что проливает свет на метод исследования и его описание, например: «Дорогой Васюшка, … хочу тебе сообщить об одном важном наблюдении, по-видимо[му] подтверждающем и углубляющем теорию цветного зрения Юнга–Гельмгольца. Это наблюдение фосфенов, т. е. световых пятен, видимых при закрытых глазах. Я лежал в постели, утром, когда проснулся. Вот зарисовки того что я видел в нескольких последовательных стадиях…». И далее приводит зарисовки и описывает изображения, а описав их, делает выводы: «… Процесс изменения этих фосфенов сводится к втягиванию внутрь периферии и возникновению на освобожденном месте периферии новых цветовых образов. Втягиваемый же цвет как бы заливает, и притом постепенно, внутреннюю область. Т.о. наряду с тремя основными нервными окончаниями по Юнгу–Гельмгольцу, несомненно, для меня, существуют еще окончания, чувствительные к инфракрасным и к ультрафиолетовым лучам. Это очень важное наблюдение, тем более, что видимость у.-фиол. лучей именно человеческим глазом (вместе с глазом дафний), в отличие от глаз всех прочих существ, хорошо доказана. … Форма наблюдаемого фосфена очевидно соответствует входу зрительного нерва и слепому пятну, которые, как два центра, определяют собою лемнискатные контуры каждой окраски». Вот такое письмо взрослеющему сыну с надеждой на его понимание, а возможно, и использование им в работе.

А в другом письме уже новое наблюдение: «1935.III.7. Сообщаю тебе сделанное мною наблюдение о различии натрия и калия, указания на которое как будто не приходилось встречать в литературе. … Едкое кали осаждает только гидр. окиси меди, который … нацело переходит в черную окись меди, тогда как раствор остается бесцветным. Едкий же натр дает частично комплекс, растворимый в избытке щелочи и представляющий темно-синюю жидкость характерного для комплексных ионов Cu (меди) цвета, … и притом не переходящего в окись, т. е. не чернеющего». А в заключение дает простой и мудрый совет: «В жизни часто бывает так, что трудности разрешаются сами собою, только не надо дергаться и проявлять нетерпения».

Тем временем в начале марта 1935 года его научные интересы смещаются к химии: «…и последнее время по преимуществу … органической. Разбираюсь в разных видах углеводов и их производных, далее пойдут белки; готовлю реактивы, налаживаю методику анализа. Попутно идет другая работа, подготовка к электрохимическим процессам, т.к. я хочу испробовать электрохимический путь комплексного использования водорослей. На ходу уясняются разные детали, неизвестные по книгам, но важные в том или другом отношении».

Таким образом, шел нормальный научный процесс, когда новое и неизвестное открывается как результат исследований и обдумывания полученных данных. Но его интересы не замыкались в рамках химии: «1935.III.13–14. … В частности, в связи с работой около йода, подобрал некоторый материал по распространению йода в природе. … М.б. у Вернадского подобный материал и есть где-нибудь, но вероятно без конкретных подробностей. Веду лекции по математике, гл. образом в отношении строгого построения и взаимной связи понятий и по их конкретному естественнонаучному содержанию. Последние лекции, впрочем, посвятил т.н. методу областей при изучении кривых и функций. Идею этого метода я вычитал давно … потом развивал ее сам. Этот замечательный метод … весьма полезен практически. Обычные приемы изучения кривых, простые по идее, в практическом применении в большинстве случаев оказываются весьма затруднительными или даже неприложимыми, особенно когда функция дана в неявном виде. Этот же метод позволяет обследовать неявную функцию, как алгебраическую, так во многих случаях и трансцендентную, весьма просто и даже наглядно». Дальше, до конца письма описывает этот метод, проведя маленькое математическое исследование.

Это было для Василия, а для Кирилла уже другие наблюдения: «Занимаюсь электролитической переработкой водорослей. Удается хорошо выделять весь йод непосредственно из водорослевой массы, без какой либо предварительной химической обработки. При дальнейшем продолжении процесса, когда разлагаются хлориды, происходит разложение водорослевой массы и выделяется альгиновая кислота и альгинаты щелочных металлов. Клетчатка и маннит, а также белковое вещество, остаются в ванне. Дальнейшее разделение при помощи фильтрации … и сублимация упаренного маннита. Процесс этот – новый, предложен мною и, кажется пойдет удачно». И, снова отмечает: «Вообще, похоже все это на «Таинственный остров» Жюля Верна, где тоже всё придумывали и осуществляли из ничего». Отдавая дань научно-фантастической литературе того времени и подтверждая, что и в жизни могут возникать подобные обстоятельства, когда требуются знания, трудолюбие, упорство и вера.

Каждое его письмо – это либо эссе по какому-либо вопросу, либо исследование, либо наблюдение: здесь и опыт «над превращениями крахмала», и рассказ «о рыбоводстве» Белого моря, и логика обоснования предположения об образовании гнейсов при относительно низких температурах. О последнем он пишет так: «…отличие генезиса его от генезиса гнейсов надо искать в различии давлений, а не в чем-либо ином: на гнейс действовало одностороннее давление, а на гранит – всестороннее». И предлагает метод: «Для определения йода мы теперь уже почти подработали потенциометрический способ, который дает хорошие результаты, а также электротитрование с азотнокислым серебром».

Познавательно ветвление его интересов, например, при исследовании йода он интересуется: «Меня очень занимает последнее время аламбаний (экайод), элемент, предсказанный Кендаллем и в 1931 г. открытый в монаците. Элемент этот – ближайший аналог йода…». Это элемент, который сейчас называется «астат», в крайне малом количестве имеется в природе и его роль в ней до сих пор не прояснена.

Оторванный физически от семьи и детей, он не потерял с ними духовную связь, хорошо представляя и жизнь, которая их окружает, потому писал в том же письме детям: «Радость жизни дают не большие дела, т. е. кажущиеся большими большим, а удачно найденные пустяки – бумажка часто радует более драгоценностей, и неудобство, но поэтичное, приятнее больших удобств». Он понимал, как важно для детей брать пример с взрослых и неординарных людей, когда писал: «Мне жаль, и было и есть, что дети мало восприняли крупных людей, с которыми я был связан, и [не] научились от них тому, что обогатило бы лучше книг. Вот почему я писал, чтобы Вася и Кира постарались научиться чему-нибудь от Вл. Ив. (Вернадского авт.), т.к. такой опыт в жизни едва ли повторится. Но нужно уметь брать от людей то, что в них есть и что они могут дать, и уметь не требовать от них того, чего в них нет и чего дать они не могут». Здесь видно его понимание необходимости влияния выдающихся людей на подрастающее поколение, как для воспитания, так и для связи времен.

К этому времени (март 1935 года) почти все, что связано с его прошлой жизнью, порвалось, и потому в письме возникают горькие слова: «Только вы, мои дорогие, представляетесь мне близкими отсюда, а все остальное – беcконечно далеким и, признаться, совсем умершим, каким-то почти ненужным. В частности, о ВЭИ я вспоминаю так смутно, словно видел его во сне, и притом вовсе не весело. Замечательно, что даже фамилий большинства сотрудников, ловлю себя на этом, никак не могу припомнить, а о многих и просто не помню, что они существовали». Все прошлое из жизни постепенно уходило на второй план и исчезало из мыслей и писем.

Интересно его высказывание, которое связывает такие, казалось, далекие вещи как музыка и научные исследования, в письме от 22 апреля 1935 он пишет: «Дорогой Мик … из всех даров … самый радостный, самый утешительный – музыка. А, кроме того, овладеть музыкой весьма необходимо для физики и математики: с музыкой к этим наукам будешь подходить совсем иначе, чем без нее, и сможешь сделать много интересного и полезного, не только в акустике, но и во всех других областях, т.к. всюду – волны, и подчиняются они одним и тем же общим законам; даже материя слагается, по современным воззрениям, волнами. Но для действительного понимания волновых явлений надо не только знать законы отвлеченно, но и привыкнуть к самим явлениям. А из волновых явлений звуковые – наиболее доступны прямому усвоению, прямому наблюдению. Надо их чувствовать и уметь производить – и тогда понимание дается легко и будет жизненно».

На Соловках в лагере образовалась очень большая библиотека, сформировавшаяся за счет поступлений с прибывавшими в лагерь заключенными деятелями науки и культуры. Их библиотеки имели книги на всех основных европейских языках, что позволяло Флоренскому читать произведения европейских писателей и осмысливать прочитанное. Так, в частности, читая в оригинале Стендаля, он высказал несколько интересных суждений о выдающихся людях, которые можно приложить и к нему самому: «1935.IV.27–28 … Редко о ком Стендаль говорит без едкости и шельмования, даже о самых крупных и первоклассных деятелях своего времени. Трудно судить, насколько он прав или неправ в своих суждениях, точнее вечных осуждениях, нравственного порядка. Но осуждения крупнейших ученых, мыслителей и писателей, как тупиц, бездарностей, болтунов и т.п. явно несправедливо и не соответствует тому, что доказано их делами. Впрочем, современник никогда, кажется, не оценивает современника справедливо: мелочи жизни, случайности впечатлений, наконец личные столкновения и интересы затуманивают пред ним то главное и наиболее достойное учета, что становится видно через десятилетия».

Тогда же он предупреждает о форме и содержании своих писем: «… Письма мои выходят очень отрывочны, т.к. я пишу их урывками. Но отчасти это преднамеренно, чтобы вы чувствовали, как я занят всегда мыслию о вас». И в следующем письме Кириллу расшифровывает: «Ведь все, что я приобрел за свою жизнь, приобретал для вас, чтобы вы сделали следующие шаги, шаги по уже проведенной дороге там, где удалось ее проложить». В его словах показана основная роль поколений – передавать своим потомкам накопленные знания и жизненный опыт, расчищая им путь к новым достижениям.

Наблюдательность, понимание природы физических законов и методов исследования приводят его к интересным наблюдениям и предложениям; Василию он пишет: «1935.V.16. … я давно обратил внимание, что примус чрезвычайно действует на голову и на нервную систему, причем степень действия не соответствует производимому примусом шуму, не очень значительному. Недавно я сообразил, в чем дело: примус, очевидно, генерирует сильные ультразвуковые колебания и они, хотя и неслышны, однако оказывают значительное физиологическое действие. Было бы интересно испытать примус на приборах, с помощью которых анализируются колебания весьма частые. Можно было бы напр. записать фонографом неслышимые звуки и затем пустить фонограф медленно, тогда звуки стало бы слышно. Уже давно я думал о применении этого способа к изучению ультразвуков, испускаемых бабочками и др. насекомыми». Сейчас этот способ широко применяется при анализе быстропротекающих процессов.

Лагерная жизнь не способствовала ни хорошему настроению, ни научным исследованиям широкого масштаба, и единственным выходом из этой ситуации было: «занять себя работой, по возможности ни о чем не думать и не жалеть» и размышлять по возможности: «как и прежде, о пространстве в связи с вопросами физики и неевклидовой геометрии; но, к сожалению, тут нет никаких книг и потому размышления слишком затруднительны». Еще раз подтверждая, что при любых научных исследованиях необходимо опираться на уже изученный другими материал, чтобы заново не открывать уже открытое, уподобляясь героям «таинственного острова» Жуль Верна.

В письме от 21 июня 1935 года он пишет жене уже приводимые в этой книге слова о В.И Вернадском в контексте работы сына Кирилла в Радиевом институте: «По правде сказать, В.И. единственный человек, с которым я мог бы разговаривать о натурфилософских вопросах не снисходительно, все же прочие не охватывают мира в целом и знают только частности». А в письме Василию о книге Вернадского о радиогеологии пишет практически рецензию на неё: «… Прочитал ее пока начерно, … не могу сказать, чтобы узнал из этой книги много нового для себя. Но в целом она произвела на меня очень приятное впечатление, т.к. отдельные моменты радиогеологии давно было необходимо изложить в целостной картине. Кроме того, мне весьма близко (и давно мною высказываемое) отрицательное отношение к спекуляции геологов на канто-лапласовской гипотезе и многочисленных ее вариантах более нового времени, … и решительно противоречащих данным физики и астрономии. Конкретно-эмпирическое направление Вернадского мне так близко, что я лишен возможности достаточно оценить его и мне все кажется, что не сказано ничего нового, ибо все это мною многократно передумано в течение десятков лет».

Вот такое своеобразное единомыслие двух крупных философов науки, но все же он нашел новое для себя: «… это сведения о тухолите и его группе. … Ведь эта группа минералов еще раз подтверждает не магматическое происхождение гранитов – позиция, на которой я давно стою и в которой уверен. Не буду касаться ряда общих оснований, а приведу одно, более конкретное» и далее приводит логическое обоснование с приведением конкретных цифр и, заканчивая его, пишет: «Картина ясна. Она поразительно ясна тектонически, напр. на Мариупольском месторождении графита, где гнейсы представляют картину иловых отложений, перековерканных давлением, как тесто, измятых и спутанных. Группа тухолита подтверждает, что и граниты содержали органические остатки, далее метаморфизировавшиеся, причем весьма правдоподобно участие радиоактивных явлений. Что же до содержания в тухолитах редких земель и проч., то это опять ясное указание на специфичность организмов, ассимилировавших [в] себе дисперсные элементы, ибо нахождение в одном месте сконцентрированного элемента, вообще дисперсного и малораспространенного, согласно 2-му принципу термодинамики (в расширенной трактовке) есть всегда прямое указание на эктопический процесс, преодолевший энтропию материи, т. е. на деятельность жизни». Вот такое письмо, а на самом деле небольшая научная статья, в которой ясно виден его стиль аргументации и доказательства.

Но при всех своих научных интересах он никогда не забывал детей, давая свои советы, писал дочери: «1935.VII.20–21. Дорогой Олень, по обычаю пишу тебе ночью…» и дальше большими буквами написал о том, что надо: «НЕ ГНАТЬСЯ ЗА ВСЕМ ЗАРАЗ и НЕ ЖАДНИЧАТЬ, и наконец, ВООРУЖИТЬСЯ ТЕРПЕНИЕМ и ЖДАТЬ, ЧТОБЫ ЗНАНИЯ РОСЛИ САМИ, ОРГАНИЧЕСКИ, а не хватались судорожно». А дальше перечислив, что ей необходимо знать, особо указал на: «стиль, умение выражать свои мысли точно, ясно, изящно и культура СЛОВА – ощущение его ценности, ответственности, органичности и существенности. … Филологию определяли как “искусство медленного чтения”. Твоя задача – научиться читать медленно, – чем медленнее, тем лучше».

И если связь с семьей у него не прерывалась, связь с прошлой жизнью, работой становилась все тоньше и тоньше, вот и появляются строчки: «1935 г.VII.23 … Просматриваю иногда журналы, попадается кое-где упоминание о ВЭИ, и звучит оно так бледно и далеко, словно никакого ВЭИ нет и не было». Это были последние строчки об институте, в котором он проработал почти 10 лет.

4.3. Мировая энергия

В начале августа 1935 года в строках письма Василию появляются интересные строки: «VIII.5.1935 … Последнее время подчитываю новую литературу по атомному ядру и соприкосновенным вопросам. Требуется, чтобы я прочел несколько популярных лекций около этих тем, но почти уверен в полной неподготовленности слушателей, так что ничего не поймут, не смотря ни на какуюпопуляризацию». Эти строки интересны по двум причинам: во-первых, кто в лагере мог интересоваться проблемами атомного ядра и требовать провести лекции, а, во-вторых, П.А. Флоренский был одним из немногих ученых того времени, действительно понимавшие эти вопросы, о чем свидетельствует его статья «Запасы мировой энергии» [37]. Эту статью он опубликовал в журнале «Электрификация» в январском номере за 1925 год. В ней сначала он дает определение видов энергии: кинетической и потенциальной, производимой ими работы и закона сохранения энергии. Далее переходит к рассмотрению её использования на различных примерах, попутно давая определения физическим единицам: калориям, килограмм-метрам, киловаттам. Установив, таким образом, основные понятия физики, переходит к рассмотрению: «… практически наиболее интересующей нас – к энергии находящейся в распоряжении техники». И сразу делает вывод, что: «Главный и практически единственный источник энергии, питающий технику, есть Солнце». Подробно рассмотрев на примерах баланс мощности, испускаемой им и получаемой Землей и преобразование этой энергии в природе, дает оценку энергии залежей горючих ископаемых в Земле. Оценив все это, предупреждает: «… как ни кажутся нам велики запасы энергии, накопленной во всех горючих ископаемых вместе, они, однако, ничтожны не только в сравнении с полной мощностью источаемой Солнцем, но даже и с долей её, непосредственно питающего Землю». Оценив, таким образом, энергию запасов угля и мощности рек, дополнительно к ним перечисляет энергию ветра, морских волн, небольших водоемов, атмосферное электричество – но и они: «… как бы ни были величественны явления природы, производимые в отдельных случаях этими видами энергии, при общем подсчете энергетического хозяйства они почти не могут идти в счет по своей малости с мощностями энергии уже перечисленными». В энергетическом балансе он рассматривает даже энергию, получаемую от Луны – приливы и отливы, но и: «… этот естественный ход техники пока, по-видимому, далек от широкого практического применения и нуждается в обширных установках». И далее переходит к главному; рассмотрению других видов энергии: «может быть обещающих в будущем многое» это: «… теплота Земли (если таковая в самом деле имеется, о чем можно ставить вопрос) и внутренняя энергия атомов, выделяющаяся при распадении атомов на электроны. Эта энергия должна быть чрезвычайно велика». Упомянув в третий части своей статьи энергию атома, в четвертой части он раскрывает объёмы его энергии: «… всякое вещество, все равно какое, пусть самое бездеятельные, по обычному химическому суждению, содержит в своих атомах запасы потенциальной энергии, перед которыми исчезают все предыдущие подсчеты». Проведя новые подсчеты, делает вывод: «… один грамм радия при полном превращении энергии дает столько же энергии, сколько 250 килограммов угля при горении». И далее пишет: «С атомами очень грузными разложение идет особенно легко, и они разваливаются сами собою, таков именно источник энергии разных видов, непрестанно поставляемой радием, ураном и др.». В своих рассуждениях он подошел не только к возможности использования энергии атома, но и к пониманию опасности его использования, о чем пишет: «Медленность разложения материи есть, конечно, условие длительности существования мира. … Нужны особые деятели, чтобы вызвать или ускорить разложение материи. Вероятно, на свою же пользу мы пока почти не владеем такими деятелями: иначе судьба Земли была бы весьма шаткой». Развивая свою мысль, пишет: «Каждый атом в этом смысле, есть нечто взрывчатое. Но разлагаясь, он должен внезапно выделить часть своей энергии, и мощность этого выделения в миллион раз превзойдет мощность взрыва наисильнейшего из химически-взрывчатых веществ». Вот так он писал ровно за 20 лет до первого атомного взрыва, сделавшего судьбу человечества «весьма шаткой». Но на этом его статья об энергии не ограничивалась, в ней есть еще одно знаменательное упоминание: «Между тем самое пространство, помимо материи, несет свою энергию, так называемую “нулевую энергию светового эфира” … Как именно организована эта энергия – пока остается не выясненным … плотность ее распределения … чудовищно большая. … Эта энергия, однако, ускользает не только от эксплуатации, но и от прямого наблюдения».

Здесь он упоминает вопрос, ответ на который современная наука только, только начинает искать, разбираясь с феноменами «темной энергии» и «темной материи», из которых, как оказалось, в основном и состоит наша Вселенная.

Таким образом, П.А. Флоренский был одним из немногих ученых своего времени, который не только глубоко понимал физику и возможности атомной энергии, но и опасности, которые несет овладение ею. Как человек, обладающий высоким интеллектом и аналитическими способностями, он хорошо представлял, куда заведет освоение атомной энергии и именно в этом вопросе проявились его не менее выдающиеся моральные качества.

В материалах о. Андроника имеется свидетельство его матери Ольги, дочери Флоренского:

«Мы с папой гуляли вдвоем в окрестностях Загорска. Он начал говорить: «Я мог бы изобрести оружие, которое завоевало бы [или: “покорило” – не помню] весь мир, – он сжал кулаки, желваки заходили (так, когда скрипят зубами), – но я не буду этого делать, нет, не буду”. Мне стало смешно, о чем он говорит – папа и оружие несовместимо! – но я не стала возражать, я понимала, что он говорит это себе, а не мне “не буду”, и не стала возражать» [7].

Флоренский не только понимал реальность создания атомного оружия, а, возможно, и пути к его созданию, но понимал и его опасность для человечества.

Вообще его близость к атомной проблематике ставит несколько вопросов, но об этом ниже, а пока в его последующих сохранившихся письмах о результатах его лекции по атомному ядру, ни каких упоминаний не было.

Лагерная жизнь продолжалось по заведенному порядку, работа в лаборатории, письма родным, лекции для заключенных интеллигентов, поверки и другие лагерные обязанности, которые не приносили и не могли принести удовлетворения, а только сожаление: «Я не перестаю жалеть, что моя работа в Сковородине оборвалась именно тогда, когда должна была принести плоды – и теоретические и практические».

Все, что ему оставалось – это передавать свой опыт и идеи в письмах детям, которые, как он надеялся, сохранят и используют их. В одном из своих писем он приводит программу и методику работы по микрофизике, кстати, актуальной и в настоящее время для практической космонавтики: «1935.VIII.12–13. Дорогой Васюшка, … больше всего мне хотелось бы помочь вамтем единственным, что есть у меня, – идеями. … Первое, о чем напишу, – это микрофизика. Под микрофизикой я разумею измерение различных физических констант вещества на весьма небольших образцах, частью микроскопических, частью макроскопических, но малых, т. е. гораздо меньших, чем какие применяются обычно. Подобные измерения особенно важны для прикладной минералогии и петрографии и вообще для материаловедения». Обосновав важность микрофизики, описывает, как ей надо заниматься: «… во-первых, составить систематический список всех констант и свойств, измерение которых м.б. нужным для той или другой цели. Во-вторых, в подборе по литературным данным по возможности всех предложенных способов измерения этих констант и критического освещения их. В-третьих, в проверке хотя бы части их. В?четвертых в по возможности исчерпывающем и планомерном заполнении всех пробелов начального списка констант, т. е. в разработке тех мест списка, которые остались без ответа. Разумеется, заполнить его целиком быстро невозможно, но эта незаполненность не должна считаться основанием для задержки составления такой книги. И наконец, в-пятых, должна быть составлена тематика дальнейшей работы в том же направлении. У меня собрано для нее немало материала и придумано кое-что совершенно новое». Вот такое руководство к проведению прикладных научных исследований. Надо отметить, что характерной чертой проведения Флоренским научных работ было тщательное фиксирование результатов – это свойство и позволило так хорошо представить его мысли и жизнь. Множество записок, заметок, записей помогают составить достоверную картину и его работы, и жизни, и идей.

Одной из идей, к которой он неоднократно возвращался в письмах, был его интерес к экойоду или аламбанию, как называли астат в то время. Идея Флоренского состояла в предположении о сильном влиянии его на жизненные процессы. В письме Кириллу он пишет: «Получил ли ты мои соображения о необходимости обратить внимание на аламбаний как химич. элемент, которому, м.б., принадлежит какое-то существенное участие в процессах жизни (по аналогии с прочими галоидами) и притом несмотря на сверхничтожные концентрации. Необходимо иметь в виду весьма вероятную радиоактивность аламбания», что, кстати, подтвердилось позднее и далее: «Думаю немного заняться теоретическими соображениями о свойствах этого элемента, который меня очень занимает в качестве старшего галоида. Тебе же советую постепенно делать сводку свойств всяких редких и малораспространенных элементов и сопоставлять их между собою. На почве периодической системы, думается, можно получить еще немало обобщений неизвестных. Между тем, участие этих редких элементов в жизни природы весьма велико, гораздо больше, чем обычно думают, ибо все процессы требуют специфических катализаторов». Вопрос об астате, концентрация которого в природе из-за его быстрого распада ничтожна, до сих пор открыт.

4.4. Инновации судьбы

В конце лета произошло очередное изменение его положения, на этот раз закрыли водорослевую лабораторию, в которой он проработал почти год: «5–8 IX. 1935 … в связи с ликвидацией лаборатории, я привожу в порядок работу прошедшего года …пишу бесчисленные заявки по нашим изобретениям в области водорослей и торфа, статьи – длинные и короткие, серьезные и популярные, отчеты, … составляю чертежи, доделываю, уже домашним путем, некоторые опыты по использованию водорослевых продуктов в разных отраслях промышленности, веду курс со слушателями повышенной квалификации по математике…».

Именно в этот период Флоренским подано несколько заявок на авторские свидетельства и получены положительные решения на них. Этот факт в очередной раз показывает, насколько была творческой его деятельность, где бы и в каких условиях он ни работал.

Из филиала РГАНТД (г. Самара) была дана справка о научных работах П.А. Флоренского, в которой были приведены полученные им патенты и авторские свидетельства, которые показывают, в каких разных областях техники ему пришлось работать и где у него находились оригинальные решения, это:

«–  Флоренский П.А., Моисеев В.М. Гальванический элемент с уменьшенной поверхностью цинкового электрода. 1927 г. Патент 22760.

– Флоренский П.А., Максоров Б.В. Способ изготовления миканита. 1928 г. Патент 23618.

– Флоренский П.А., Максоров Б.В. Способ приготовления пластических масс. 1928 г. Патент 12363.

– Флоренский П.А., Славатинский А.С. Способ изготовления активированной угольной массы для гальванических элементов с деполяризацией кислородом воздуха. 1929 г. Патент 34415.

– Флоренский П.А., Арьякас Г.Я. Ручной аппарат для фотографирования в невидимых лучах. 1930 г. Патент 951.

– Флоренский П.А., Андрианов К.А. Способ получения лаков и пластических масс с применением бензил-целлюлозы. 1932 г. А.с. 38779.

– Флоренский П.А., Литвинов Р.Н., Брянцев Н.Я. Способ комплексной переработки водорослей. 1936 г. А.с. 51091.

– Флоренский П.А., Литвинов Р.Н. Экстракционный аппарат. 1936 г. А.с. 51929.

Основание: Ф.Р-1. Оп. 15-5. Д. 750» [38].

В материалах о. Андроника приведен список из 43 заявок на патентование, которые он совместно с другими сотрудниками подавал на оформление в период с 1926 по 1932 годы [7].

Характерной чертой этих заявок, как, кстати, и статей, было включение в них сотрудников, работавших с ним, показывая тем самым уважение к их мыслям и совместному труду. Правда позднее, в стране это выродилось во включение не подчиненных, а научного начальства во всевозможные статьи, авторские свидетельства и, главное, в государственные премии, но к этому Флоренский не имеет никакого отношения.

Удивительно, но меньше чем за год он на мерзлотной станции получил и оформил интереснейшие результаты по мерзлоте, потом уже в намного худших условиях Соловков провел цикл исследований по морским водорослям и способа получения из них целого набора продуктов, разработал технологии обработки водорослей и запустил разработанные им аппараты. Все это он проводил в условиях, когда практически не было никаких условий.

Он был настоящим новатором, и большинство его технических разработок носило инновационный характер. Рассматривая цели и содержание инноваций, автор в одной из своих работ, писал:

«… появление инновации всегда связано с деятельностью конкретного индивидуума, который осознал, сформулировал и стал проводить инновационное изменение для элемента среды или среды в общем. … Новатору принципиально приходится действовать в консервативной среде, которую необходимо убедить в преимуществах его предложений. … Важный вывод, состоит в том, что моральный аспект инноваций в человеческом сообществе имеет очень серьезный характер и влияет как на сами инновации, так и на новатора. Наличие моральных принципов приводит к инновациям, согласным с этими принципами, но верно и обратное – отсутствие моральных принципов ведет к беспринципным и аморальным инновациям» [39]. Инновации П.А. Флоренского всегда были направлены на достижение наилучших характеристик и никогда не носили аморального характера, это относится не только к техническим устройствам, но и ко всей его деятельности.

Во всех его работах, безусловно, есть проявление его высоких моральных качеств, таланта, эрудиции и работоспособности, жаль только задачи, которые ему приходилось решать, были несоразмерны его таланту.