Бабочка на штанге

– А ты не знала?!

Контрольная оказалась нетрудная. В задачке по определению вероятности я разобрался сам, а кое-что специально для меня решила Лёлька (вообще-то у нее был другой вариант). Обошлось.

День – субботний, поэтому четвертым и пятым уроками была физкультура. На школьном дворе. Бег на шестьдесят метров и прыжки в длину. Чибис, покачивая ногой, объяснил про растяжение и уселся в сторонке, верхом на гимнастическом бревне. Галина Антоновна посмотрела на него и решила:

– Тогда гуляй домой. Не разлагай своим праздным видом коллектив.

Я заикнулся было про больное горло, чтобы тоже «гулять», но Галина Антоновна сказала:

– Великий Станиславский в таких случаях кричал: «Не верю!» У тебя, Ермилкин, актерского мастерства – ни на грош.

Чибис помахал мне рукой и удалился, сдержанно прихрамывая. Он-то Станиславскому, наверно, понравился бы. А мне пришлось бегать и прыгать. Но все кончается. Через час, отпущенные, «так и быть, пораньше», мы похватали с травы рюкзаки – и по домам.

У Лёльки был большущий рюкзак, с чем-то тяжелым.

– Что там у тебя?

– Два электрических утюга, наш и соседкин. Я их на большой перемене забрала из мастерской, тут рядом…

– Давай, – сказал я.

Раньше я никогда не провожал Лёльку и вообще не ходил из школы с девчонками. Не ради какого-то принципа, а просто не случалось. Но сейчас я был благодарен Лёльке за контрольную.

– Возьми, – согласилась она. – А твой давай мне…

– Управлюсь с двумя.

Лёлька жила недалеко, но в том квартале, где я бывал редко. За логом, в районе Большое Городище, на улице Энгельса. Мы пошли через мост на Камышинской. Я шевелил плечами под лямками и один раз покряхтел.

– Тяжело?

– Ни капельки…

– Станиславский закричал бы: «Не верю!»

– Пусть он это своей жене кричит!

– Но он же давно умер!

– Тем более…

Скоро мы пришли к деревянным воротам с калиткой.

– Может, зайдешь? Хочешь чаю?

– Спасибо. Не хочу…

Я уронил в молодую сурепку рюкзак с утюгами, сделал «под козырек» (хотя козырька не было) и облегченно зашагал обратно. Хотелось оглянуться, но я почему-то стеснялся. Впереди, по бугристому асфальту с проросшими подорожниками, опять шагала моя тень – теперь съеженная, короткая. К подошвам липла тополиная кожура.

Я снова вышел на мост. Подскочил, лег животом на чугунные перила. Внизу, в загустевшей зелени, урчала почти невидимая речка Туренка (или иногда говорили «Тюменка»). Валялся в кустах ржавый кузов какой-то допотопной легковушки. Я вспомнил про «мазду» (правый руль), но прогнал боязливость.

За спиной проскакивали машины, в том числе и грузовые. Мост потряхивало. А потом кто-то тряхнул и меня. Толкнул, вернее. Легонько так, вежливо, под локоть.

Я съехал животом с перил, оглянулся.

Рядом стояли двое пацанят. Вернее, мальчик и девочка. Лет семи-восьми. Довольно потрепанного вида. Ну, девочка еще туда-сюда, хотя бы умытая. В клетчатом платьице, в простеньких колготках с дыркой на колене, с коротенькими, но толстыми косами, поверх которых курчавились завитки бронзового цвета. Круглолицая, светлоглазая… А мальчишка был в полинялом трикотажном костюме с пузырями на коленях и с перемазанными щеками. Глаза – густо-коричневые, с тенью от висков до переносицы. И… требовательные такие глаза.

Мальчишка сказал тихо и сипло:

– Послушай… ты можешь сделать доброе дело?

Вот вопросик!

– Ну… вообще-то могу, наверно. Смотря какое. Автомобиль подарить не могу…

– Не надо… – по-прежнему сипло отозвался мальчик. Он глядел на свои расхлябанные босоножки (из них торчали голые пальцы, и мальчик шевелил ими). Уши у него были большие и остроугольные, как у эльфов из мультиков. – Можешь дать пять рублей?

Подумаешь, «доброе дело»! Сейчас даже нищим подают десятку! А билет в автобусе стоит двенадцать рублей и обещают добавить еще! У меня же – вчерашняя добыча, двести пятьдесят!

Я достал блестящую монетку.

– На…

Он взял немытыми пальцами и тут же отдал девочке. А та вдруг заулыбалась, хорошо так.

– Спасибо… («Спа-аси-ибо», – получилось у нее протяжно и мягко).

– На здоровье!.. – хмыкнул я.

Но сразу уйти было неловко, они смотрели, будто собирались еще что-то сказать. И я спросил:

– А вам они зачем, эти деньги? Даже на жвачку не хватит… (Хотя какое мое дело?)

Они заговорили разом (голос мальчишки сделался чище):

– Это не на жвачку, это собаке…

– Она маленькая еще, почти щенок…

– Мы ее подобрали…

– А щенкам ведь надо теплую пищу, хоть раз в сутки… У нас было всего два рубля, а надо семь…

– Мы покупаем вермишель…

– Которая для быстрой варки…

– А! – догадался я. – «Вермишель быстрого реагирования»!