Ермак. Тобол-река

– Послы, – казаки вновь рассмеялись.

Ногай презрительно посмотрел на пеструю казачью толпу, сгрудившуюся на берегу и всплюнул: – собаки урус.

– Вяжите их хлопцы! – прогремел звонкий казачий голос, – Пущай посол отведает нашего гостеприимства.

Ногаи выдернули из ножен свои кривые сабли, не желая сдаваться без боя.

В ответ казаки направили на ногаев пищали.

– Опустите сабли, – приказал старший ногай своим людям. Они еще пожалеют об этом.

– Ой, напужал, – рассмеялся Иван Кольцо.

Он схватил главного ногая за грудки и злобно прохрипел ему в лицо: – Не бывало такого, что бы вольный казак за ногая-собаку сожалел. А будешь дальше пасть открывать, утоплю в Волге, как пса бешеного.

Ногай испуганно попятился, кивая головой.

– То-то же, – Иван оттолкнул ногая к реке.

– Вылезайте собаки! – крикнул он, стоявшим по колени в воде остальным ногаям.

– Чего шары разявили?

Ногаи спрыгнули с коней и бросили сабли у ног казаков.

Они стояли, сгрудившись, словно загнанные охотниками волки и затравленно озираясь по сторонам.

– Мы еще встретимся шайтан, – прошипел один из ногаев, протягивая запястья для веревки. Он оглянулся, обшаривая взглядом бескрайний горизонт, но вокруг расстилалась лишь голая степь, покрытая высушенным ковылем и налитые свинцом облака.

Больше десяти лет прошло, как Иван Кольцо покинул свой родной хутор на обрывистом берегу Дона, и присоединился к ватаге таких же отважных казаков, грабя ногайские караваны волею судеб, оказавшиеся у него на пути. Ехали молча, изредка оборачиваясь на ногаев, которым связали руки их же веревками.

Ногаи заметив на себе пристальный взгляд казаков, отворачивались и про себя шипели какие-то ругательства, которые собственно никто из казаков не понимал, и потому было все равно. Лишь бы тихо сидели. А так, чего с них нехристей возьмешь, шипят и пусть шипят себе на здоровье.

Бескрайнюю степь укутало золотое покрывало заходящего южного солнца. Жаворонки и соловьи стихли в ожидании ночи. Им на смену пришли трели вечерних цикад и кузнечиков. Ватага казаков молча ехала среди зарослей степной полыни и ковыля.

– Скушно браты, – произнес один из казаков едущий впереди всех, – может споем. И казаки затянули унылую казацкую песню горькую, как судьбинушка русского народа под гнетом бояр, да воевод царских. Многие из них покинули свои станицы, не желая мириться с произволом казацких старейшин. Некоторые вернулись с Ливонской войны, и застав свою хату сгоревшей дотла, подались на Яик или Волгу-матушку.

Иван догнал старшего ногая и хлопнул его по плечу: – Ладно ногай, не серчай, то воля казацкая. Что в степи, то наше.

– Будет тебе воля, – прошипел про себя старший ногай. – Воля и царская милость.

Ногайский посол хорошо знал суровый нрав русского царя, смертию лютой казнившего, что простого смерда, что родовитого боярина. Никому царь спуску не давал. Держал царство свое Иван в ежевых руковицах. И катился по земельке русской не то стон, не то бабий плач. Сразу и не разберешь.

Знал это ногай, потому и не беспокоился. А настоящее письмо от хана, не подложное было хорошо зашито в подол кафтана и давало ему уверенности, что голова его останется на плечах.

– Глупый ты ногай, зря, что посол, – усмехнулся Иван.

– Вон и ичеги у тебя какие добрые и кафтан, что у самого султана, а несешь такую ересь, прости Господи, – Кольцо всплюнул на землю, и пришпорив коня, устремился в след за остальными казаками.

– Иван ночь скоро, – произнес один из казаков глядя на затянутое тяжелыми тучами небо. Надо бы где-то переночевать.

– А что казаку уже степь не дом? – прохрипел Кольцо. Хотя юрту бы сейчас не помешало. И ногаи под присмотром будут.

– Дмитро, вон дым за холмом поднимается, – Иван указал на север одному из казаков находу раскуривавшему трубку, – поди-ка юрта стоит. Скачи, разведай, что там. Казак кивнул и пришпорил коня. Через несколько минут казак вернулся.

– Иван, – крикнул он, не слезая с коня, – башкиры кочевые. Одна юрта. Старик со старухой, да девка, дочь ейная.

– Эй, казаки! – заорал Иван Кольцо, поворачивай за мной, на ночлег становиться будем. Он пришпорил коня и словно выпущенная из тугого лука стрела, взлетел на холм впереди. Его зоркий взгляд остановился на одинокой юрте, подле которой гулял небольшой табун лошадей и овец. Овцы испуганно заблеяли, увидев на вершине холма всадника в папахе с алым околышем и саблей наперевес. Хозяин юрты, откинув полог, закрывавший в ход в его жилище, низко поклонился и указал казакам на то, что они могут найти пристанище у него. Касым старый башкир был рад неожиданным гостям, несмотря на различия в вере. У казаков можно было выменять порох и пули на кусок свежей баранины и другие предметы, что пригодятся ему в его кочевой жизни. Казаки не трогали бедных кочевников. А то, что Касым был беден, указывали дыры на крыше его юрты. Но у старого башкира богатство мерялось не в жеребицах и овцах, настоящим его богатством была красавица дочь Айгуль.

Кольцов откинул порог юрты и зашел во внутрь. Очаг дымил, выпуская дым через круглое отверстие в крыше. В почерневшем от сажи казане, что-то булькало, разнося по жилищу запах вареного мяса и каких-то не знакомых ему пряностей. Айгуль увидев черного бородатого мужика, смутилась и закрыла лицо. Но Иван уже успел рассмотреть эту восточную красавицу. Но в таком деле спешка не нужна, к тому же хорошо пожрать перед сном гораздо приятней.

Казаки уже спешились и привязали пленных ногаев к коромыслу.

Никита Пан скидав несколько булыжников в импровизированный очаг, набросал в него сучьев и развел огонь. Казаки расселись вокруг костра и каждый занялся своим делом. Михась вытащив из ножен камень и точило принялся за свой клинок, искоса посматривая за ногаями, которых привязали неподалеку. Касым кланяясь, подошел и предложил кумыс.

Никита брезгливо поморщился и достал из-за пояса фляжку с горилкой. Приложившись, он смачно крякнул и выдохнул. Казаки рассмеялись. Тут же появился Касым с разносом, на котором лежали резаные куски мяса и лук.

– Очень вкусна, – кланяясь, пробормотал Касым. – Совсем свежий баран.

Никита поддел кусок мяса ножом и отправил его в рот. Он долго разжевывал кусок, словно пытаясь выпить из него все оставшиеся соки.

Затем подцепил еще кусок мяса и вновь так же ловко отправил его в рот.

– Ну, раз Никита жив пора, и нам братцы приниматься за трапезу, – довольно произнес один из казаков.

– А ты что хотел-бы, что бы я издох, як собака от башкирского мяса. Казаки вновь рассмеялись.

– Побойся бога Никита, – изворачиваясь, заюлил казак.

– Я хотел сказать, если Никита не помер, знать жрать можно всем.

Никита посмотрев на него, усмехнулся: – Я тебя еще переживу.

Касым исчез в юрте и вновь появился оттуда с новой порцией мяса.

Казаки принялись за ужин. Их пиршество перемежалось с шутками и ругательствами.

Иван вышел из юрты: – Ногаев-то хоть покормите, сдохнут же с голоду.

Обождут пока ногаи, – крикнул в ответ Никита, пережевывая очередной кусок.

– Сам то, Иван чего не идешь?

Кольцов махнул рукой: – Да успею еще.

Ему не давала покоя фигура Айгуль. Но красивая молодая башкирка была лишь минутным грехом. Да и какая из нее жена, только для гарема сгодится.

Ногаи с жадностью пожирали мясо, принесенное им Касимом, но в черных глазах светилась ненависть к тому, кто сейчас о них заботился. Иван подошел к старшему ногаю. Тот с жадностью пережевывал кусок сочной баранины. Жир стекал по его жидкой бороденке, и густыми каплями падал на расшитый золотом кафтан.