Ермак. Тобол-река

– Жрешь да? – Иван сел перед ногаем на корточки.

Ногай осклабился: – Чего тебе?

– Потолковать хочу.

– Потолкуем, – ногай прожевал кусок и впился глазищами в Кольцова.

–Завтра утром мы уходим на Яик.

Отдадим тебе двух коней посол. Остальные твои люди будут ждать тебя у Касыма. Воротись обратной дорогой. Ногайский посол кивнул головой.

Когда солнце взошло над степью и лица ногаев коснулись его теплые лучи, посол открыл один глаз. Юрта стояла на том же месте. Башкир Касым загонял овец в загон. Посол приподнялся. По степи клубилась пыль от лошадиных копыт.

– Ушел казак-урус, – злобно пролепетал посол, разминая затекшие ноги.

Лесной богатырь

Вогульская деревня стояла в излучине реки. Старик Елдан сидел на пне и вязал из ивовых прутьев силок для ловли куницы.

– Мало-мало зима придет, – говорил он внуку Ахтамаку сидевшему у его ног с деревянной фигуркой лося.

– Зима придет, Карача ясак повезем. Он поднял голову вверх. Налитые свинцом осенние тучи медленно проплывали над рекой Утерэ, осыпая его седую голову редкими снежинками.

Много ясак хорошо: Карача добрый. Мало ясак: Карача злой. Война придет: деревню сожжет. Он рассказывал внуку простые по его разумению вещи. Порядок и положение вещей окружавших их народ должно восприниматься молодым поколением, как должное.

Ахтамак подрастал, он уже бегал с соседскими детьми на реку ловить рыбу. Еще три года и его можно будет брать с собой в тайгу, передавать знания, как поставить капкан на соболя, идти по следам лося или оленя, как запрягать собачью упряжку. Ребенок показал пальцем на гору, где над вершиной уже собралось большое свинцовое облако.

– Вот я тебе,– Елдан погрозил пальцем каменной глыбе на противоположной стороне реки. Духи Моитэ жившие на каменной глыбе в ответ сбросили камень с самой вершины горы, словно надсмехаясь над угрозами старика. Нуми—Торум прошлой зимой принес в здешние леса много соболя и куницы и Тэрн—Хуль никого из охотников не забрал в свое подземное логово. Хороший год. Елдан отложил силок в сторону и погладил внука по голове. Пойдем в чум, Куща принес много рыбы, Уенг сварила хороший суп. Старик медленно поднялся и поковылял в сторону чума.

– Ахтамак! – крикнул он, обернувшись, – идем в чум. Мимо них пробежала свора детей, один из которых изображал из себя оленя, а другие охотников с игрушечными луками. Елдан улыбнулся им в след и зашел в чум.

– Хороший год, – беспристанно повторял он про себя эти слова. По его движущимся губам, можно было подумать, что он нашептывает какую-то древнюю вогульскую мантру или заговор для духов.

Деревня вогулов стояла на древнем караванном пути, который вел по реке от вогульского города Пелыма через реки Каму и Итиль до самой Казани. Этим путем шли караваны Сибирского хана Едигера, пока власть в стране не захватил бухарский хан Кучум. Его слуги мурза Карача, наложили на местных вогулов ежегодный ясак, который Елдан должен был каждую зиму привозить Караче.

Унмэ тихо крался по следам раненного лося, который оставлял на лесных тропинках алые капли крови. Холодный промозглый осенний ветер доносил глухие стуки его огромных рогов о вековые сосны. Унемэ не может промахнуться второй раз. Уже два месяца он жил в тайге, питаясь лесными ягодами и орехами. Бесконечный зеленый полог из крон сосен и елей давали ему крышу от дождя. Еловый лапник служил теплой и мягкой постелью укутывающей его сознание и уносящей маленького охотника в чертоги Номи-Турума. Там среди небесных стойбищ рядом с Номи-Турумом сидели его предки. Они улыбались ему и говорили: – Что он хоть и маленький, но уже настоящий мужчина и должен обзавестись собственным домом и женой. Унемэ знал, кто будет его спутницей до самого конца, пока небесный страж Сурденэ-Ойко не откроет ему ворота в небесные чертоги богов. Еще прошлой зимой в соседней деревне, что стоит на высоком берегу реки, он заприметил дочь старика Мурдэ-Сенэ кареглазую Эви. Эви была не похожа на остальных девушек деревни. Пышные черные волосы до спины были завиты в тугую косу, скрепленную резными гребнями из моржового клыка. Её семья вела свой род от огромного белого волка Дериту-Эне, что царствует на просторах вогульских земель от семи каменных братьев на вершине Мань-Пупу-Ньер, некогда бывших богатырями до студеной северной реки Обвы. Эви могла ловко стрелять из лука и различать следы зверей даже, когда белое покрывало сковывало тонкой корочкой льда. Сейчас Эви наверняка сидит в своем доме и мастерит капкан на соболя. Думает ли она о нем, этого он не знал, но очень надеялся, ведь Унемэ подарил ей гребень из китового уса с оправой из золота. Достойный подарок для простой вогульской девушки. Но Эви сейчас была далеко, а он стоял посреди исполинских великанов, которые смеялись над маленьким охотником решившим добыть такое огромное животное. Лось был слишком большим для Унемэ. Казалось в этом животном жил сам лесной богатырь Вотла, и потому первая стрела Унемэ не убила животное. Лось загнал охотника на дерево, где Унемэ просидел до следующего утра. Такое положение дел совсем не нравилось Унемэ. Словно сами лесные духи гнали от него прочь исполинского великана с огромными рогами. Исправить положение могло только жертвоприношение Суснэ-Хуму, что на белой кобылице объезжает реки, леса и стойбища, чтобы принести удачу и процветание людям. Для жертвы сгодилась бы и обычная белка. Суснэ-Хум требовал внимания со стороны людей. Унемэ расставил ловушки в небольшом бору у реки, положив в качестве наживки большой белый гриб, и стал ждать. Ждать пришлось не так долго. Лесная красавица, ловко цепляясь за кору сосны, спустилась прямо к ловушке. Принеся жертву, Унемэ вновь вышел на тропинку и направился по следам лося. Спустившись к реке, он вышел на дорогу, ведущую к старому капищу. Следы раненого лося пропали. Унемэ присел на корточки и разгреб опавшую хвою в надежде обнаружить капли крови. Вместо этого он увидел большой вдавленный в землю след. Это была не вогульская обувь. Он расчистил круг вокруг себя. Следов оказалось множество. Человек пять или шесть. Татары? Но судя по форме следа, это были не татарские ичеги. Следы вели к старому капищу духов леса и предков Менквы. Охотники приносили свои жертвы в этом святилище, когда его Унемэ и на свете не было. Туда они сносили собольи шкурки и золотые слитки, и разжигая огонь жизни, шаман бросал в костер траву, запах которой обострял у охотника чувства и позволял ему разговаривать на языке животных. Унемэ решил проверить, кто же из людей решился нарушить покой духов. Он тихо, стараясь не выдать себя, стал красться по лесной дороге, которая вела к святилищу духов.

За частоколом, огораживающем заброшенное святилище, раздавались мужские голоса. Унемэ прильнул к щели в заборе и увидел пятерых людей в мохнатых шапках и длинных кафтанах с саблями на толстых кожаных ремнях. Одного из мужчин командовавших этой лихой ватагой, что забрела на старое святилище духов звали Кожан. Он был одет в красный камзол, подпоясанный синим поясом, за который были вложены незнакомые Унемэ предметы, напоминающие короткие пищали. Унемэ видел огнестрельное оружие у татар, к которым он с отцом привозил ясак. Но оружие татар было большим и длинным, не такое как это. На груди у Кожана висел маленький предмет, который мужчина часто целовал.

Возможно, это был Бог этих грабителей, и они таким образом просили его защиты, совершая это злодеяние. Кожан словно почувствовал, что в заброшенном святилище они не одни и обернулся. Но ничего не нарушало покой леса. Все так же гудел ветер в лесных великанах, и по темному небу плыли наполненные белым пеплом тучи. Они были словно немыми свидетелями разбоя в этом заброшенном мансийском святилище, но помешать бородатым людям они ничем не могли. Им оставалось лишь медленно плыть по холодному осеннему небу.

– Что случилось Кожан? – к мужчине подошел один из грабителей. Кожан ухмыльнулся: – Ничего показалось. Мужчина кивнул головой. Да в этих лесах, какой только напасти не встретишь.

– Да сохранит Никола-угодник от вогульской нечисти, – он перекрестился три раза и бросился к остальным грабителям складывающим добро в свои мешки.

– Лузга! – крикнул Кожан, – заканчивайте уже. Пора уходить отсюда, пока не стемнелось. Мужчины деловито рассовывали золотые слитки и шкурки по своим кожаным мешкам.

– Эй, Семка поди сюды, – крикнул Кожан молодого безбородого парня, суетящегося у кожаных мешков на нартах. Семка оторвал голову от мешка с хабаром, и подбежал к Кожану.

– Ну, чаго батя, – сквозь зубы процедил он.

– Поскалься мне еще, – сурово ответил Кожан.

Глянь лучше, какие серьги нашел. Будешь Марью из Чердыни сватать, в самый раз подарок будет. В ладони у Кожана сверкнули два золотых кольца, на конце которых были вставлены два красных камня.

Семка был единственным сыном Кожана Битюгова. Спасаясь от ярости царских опричников, Кожан бросил свое сельцо и махнул на Камские земли. Осел в Чердыни. Сосватал местную девку от которой у него народился Семка.

Лицо Семки засияло: – Да батя, славный подарок.

Ну что там у вас, все собрали?

Семка кивнул головой: – Почти все батя. Меха брать будем?

– А берите, – Кожан махнул рукой.

– Так мыши поели, – возразил Семка. Дома посмотрим, – Кожан еще раз осмотрелся.

Грабить вогульские святилища для Кожана и его ватаги было привычным делом, уже не первый год они перебирались через Урал-камень и искали места для поживы в вогульских землях.

Сердце маленького охотника налилось праведным гневом. Он не даст этим нечестивцам разграбить священное место. Но сможет ли он, маленький охотник справиться с пятью взрослыми и сильными мужчинами имея только лук и нож. Он пойдет по их следу, и будет убивать их по одному. Тем временем грабители закончили свое черное дело и потащили мешки к оленьим упряжкам. Собранный ими в вогульском святилище хабар, был настолько велик, что некоторые мешки пришлось волочить по земле, оставляя за собой след на опавшей хвое. В одной из упряжек Унемэ заметил человека в оленьих шкурах и копьем острие, которого было сделано из оленьей кости. Человек сидел на упряжке и скалился смотря, как разбойники в меховых шапках грузят добро. Унемэ узнал его. Это был Вокша.

Когда то этот старый одноглазый вогул был князем одного из племен, но был изгнан за свое вероломное предательство, указав лихой ватаге Новгородских ушкуйников место святилища и захоронения древнего пермского племени. Тем самым Вокша опозорил себя.

Вокша сидел на оленьих нартах и боязливо озирался по сторонам. Второй раз ему не простят такого. Его привяжут к сосне и его душу и тело заберет чудь, народец, что живет каменных расщелинах, и пещерах Урал-камня или духи леса, живущие в огромном белом волке. И никто из вогулов больше не вспомнит его имени, а кто вспомнит, тот будет плеваться, проклиная всеми богами падшего князя. Но Вокша не боялся ни пермских, ни вогульских богов, не боялся он даже всесильного татарского бога Аллаха.

Не было, под синим небом Перми, для Вокши сильнее Бога, чем Бог московитов. Эти бородатые и крепкие мужики с широкими топорами на длинном древке и с палками, что изрыгают огонь, пришли с дальних краев, где заходит солнце.

Московиты носили своего Бога с собой в маленьком деревянном крестике на веревке или на такой же деревянной расписанной дощечке. Они целовали эти предметы и молились им. И бог московитов отвечал им взаимностью. Нет, он не был великаном или могучим богатырем, что сворачивал течение бурных рек вспять или раздвигал горы до небес. Он был маленьким человеком и от этого он был сильнее всех богов вместе взятых. Вокша уже не раз успел убедиться в силе этого Бога. Однажды его племя сожгло на костре плюгавого старикашку, пришедшего в их земли с именем Бога московитов. Этот Бог придал старику силы и тот смиренно зашел на жертвенный огонь, взывая своего Бога принять его душу. И тогда сердце Вокши дрогнуло. В другой раз, бог московитов вселил в них силу и отвагу, когда они уже проиграли жестокую битву с одним из пермских племен под Искором. Сеча была страшной, горстка московитов, зажатая конницей пермяков у обрывистого берега, ожесточенно дралась, несмотря на рой стрел, устремленных в их сторону. Московиты не дрогнули и с именем своего Бога сумели опрокинуть и перебить отряд пермяков, перекрывавшим им выход на берег. Боялся Вокша только своих.

Боялся хитрой и беспощадной вогульской стрелы, которая словно тень просвистит из густого дремучего ельника и вопьется в его дряхлую шею, словно комар в шкуру оленя. Он натянул на себя оленью шкуру, которая лежала рядом на нартах, и тихо ждал грабителей. Когда Последний грабитель покинул ворота святилище и плюхнулся на свои нарты, Вокша облегченно выдохнул. Но старый отверженный князь не знал, что за ними следят два зорких глаза охотника-следопыта и куда бы они теперь не побежали, эти глаза будут неотступно следовать за ними, пока осквернители старого святилища не найдут свою могилу в топких болотах вогульских лесов. Грабители тяжело груженные драгоценным хабаром из святилища, медленно тронулись в обратный путь. Их путь должен был пролегать через низменность у излучины реки. Это было единственное место, что бы смог пройти их караван из десятка оленьих упряжек. Расстояние между огромными деревьями было достаточно большим и образовывало нечто вроде лесной дороги, которая выходила к реке с большими серыми скалами по берегам. Оттуда и до камня рукой подать, если не заметет метель.

Караван миновал густой ельник и вышел в сосновый бор. Унемэ неотступно шел вслед за московитами, выискивая место, откуда он сможет незаметно выпустить стрелу. Бить нужно наверняка и желательно главаря под именем Кожан. Вторая стрела предназначалась князю предателю Вокше.

Внезапно между лесных великанов устремивших свои зеленые руки к небу, раздался леденящий душу вой. Унемэ вздрогнул. Вой повторился, только сейчас он звучал особенно отчетливо, так что у маленького вогульского охотника дернулось сердце в груди. Караван остановился. Люди в овчинных шапках спрыгнули с упряжек и направили пищали в сторону леса. Но несмотря на всю их отвагу, было видно, как трясутся их ноги и руки, ожидая неведомое и ужасное вогульское лихо.

Вокша перепугавшись не на шутку, рванул поводья оленьей упряжки. Бежать, только бежать. Его душу и сердце одолевал лютый страх, такой же как холодный северный пермский ветер. Страх гнал его, пока не выдохлись олени в упряжке, пока не стихли выстрелы пищалей московитов, обуреваемые таким же животным страхом.

Вокша остановился. Что произошло с московитами, он не хотел думать. Ему казалась, что он ушел далеко от этого ужасного места, где дорогу ему и московитам перегородил сам дух хозяина леса Вотла. Он попробовал отдышаться. Он словно сам был запряжен в эту упряжку вместе с оленями. Куда же теперь. Только на запад, к хребту, к Кытлыму, где правил его двоюродный брат.

Как потом оказалось, Московиты не сильно растерялись, услышав звериный рык. Они перекрестились и встали полукругом, направив пищали в сторону леса. Потянулись мучительные минуты ожидания для Унеме, сидевшему сейчас в ельнике, и ожидающему расправы над осквернителями святилища. На опушку леса выскочила стая огромных волков. Во главе стаи стоял белый волк-исполин. Унемэ испугался. Вот он лесной дух Вотла. Пришел помочь свершить правосудие. Он никогда сам не видел Вотлу. Старики говорили, что он может принимать разный облик, где белый волк, а где огромный человек-великан в оленьей шкуре. Унеме не зачем было боятся Вотлу. Он знал, что он не тронет его, в отличии от московитов. Но Унеме все-таки испугался, ведь он был охотник, а не воин. Московиты сделали залп из пищалей. Стая рассыпалась меж деревьев, но белый волк-великан остался стоять на своем месте. Или московиты промахнулись или же Вотлу не берут пули московитов.

Белый волк оскалился, обнажив огромную пасть с рядами больших и острых клыков. Он готов был броситься на людей и разорвать их на клочки, но медлил, ожидая чего-то. Кожан бросил пищаль на нарты и достал из ножен кинжал, попутно отодвинув Семку, стоящего рядом за свою спину. Семка было оскалился, но увидев налитые кровью глаза отца, поспешил не перечить.

– Стой за мной покедова, – прохрипел Кожан, – видишь, нечисть вогульская пожаловала. Сами не пришли волков прислали.

Кожан не желал отступать, его матерого русского мужика, прошедшего не одну войну не испугает какой-то вогульский белый волк.

Сына главное и хабар сохранить, остальное в руках Божьих. Московиты воспользовались заминкой и успели перезарядить пищали.