С какой болью ты говорил:
– «Дуся, когда же наши мужички будут жить в таких домиках!»
Дуся, дуся моя, где ты теперь!»
Дусей – Чехов в письмах называл жену.
Теперь – она его.
А ещё – они говорили о ребёнке.
Которого у них нет.
Чехову сорок четыре…
Но об этом – потом.
А «наши мужички» в таких «домиках», с «канавочками» и «мельничками» как в Германии жить, увы, никогда не будут.
Но, может, оно и к лучшему.
А вот баденвейлерские мужички скоро покажут Чехову, как надо жить.
Книппер-Чехова:
– «Доктор Швёрер, к которому мы обратились, оказался прекрасным человеком и врачом».
Доктора Швёрера называют в интернете то Йозеф, то Эрик, а то ещё как.
Поэтому, хоть он на самом деле и Joseph будем звать его просто – Schwoerer.
Лев Рабенек:
– «Доктор Schwoerer был сравнительно молодой, красивый и приятный в обращении человек.
Его лицо показывало, что в свои студенческие годы он принадлежал к одной из студенческих корпораций: следы дуэльных порезов сохранились на его щеке.
Так как он лечил также моего брата, то я имел возможность присмотреться к нему и убедиться, что он серьёзный и знающий врач.
Примечательно то, что он был женат на русской, на нашей москвичке Елизавете Васильевне Живаго».
Отчасти именно поэтому, по московским связям и рекомендациям московских врачей, (в частности доктора Траубе), лечивших Чехова, он с женой и оказался в этом крохотном Badenweilerе у Schwoererа.
Это фотографии кабинета доктора Schwoererа. Но в кресле не сам доктор, по жене Живаго, красавец в шрамах, а брат его жены, А. В. Живаго – врач, коллекционер и заядлый фотолюбитель.
Зачем Живаго сам себя снял в чужом кабинете – непонятно, по крайней мере будем знать, что тут бывал Чехов, но «студенческую корпорацию», в которой состоял Schwoerer запомним.
Книппер-Чехова:
– «Вероятно, и он (Schwoerer) понял, что состояние здоровья Антона Павловича внушало опасения, но тем более он отнёсся к нему с необычайной мягкостью, осторожностью и любовью».
Опять странная фраза.
Особенно, после берлинского «светила».
Вчитайтесь:
«… вероятно… и он понял… состояние здоровья… внушало опа-сения…»
А кто ещё понял?
Сам доктор Schwoerer потом написал в местной газете:
– «До наступления кризиса я был уверен, что его жизнь ещё продлится несколько месяцев».
Ни берлинское «светило», ни Schwoerer не видят, что дни Чехова сочтены…
Schwoerer:
– «Он лечился у меня три недели, но в первый же день, осмотрев его, я выразил опасение в связи с его больным сердцем, которое значительно хуже лёгкого.
Господин Чехов был удивлён:
– «Странно, но в России никто и никогда не говорил мне о больном сердце».
Он не поверил мне, я это понял…»
Стоп.
Чехова лечат от туберкулёза, а у него, оказывается, ещё и больное сердце.
Больнее лёгкого.
Но Чехов не поверил.
Лечится Чехов давно, лет двадцать, вокруг него врачи – и ни один ничего не сказал ему о сердце.
Странно.
А проницательнейший доктор Schwoerer-Живаго сразу усёк.
А плохой врач Чехов ему не поверил.
Швёрер потом так и напишет:
– «Он, видимо, замечательный писатель, но очень плохой врач…»
Пастернака я не читал…