Красный тайфун: Красный тайфун. Алеет восток. Война или мир

СССР: – Генеральный секретарь – звучит лучше…

Китай: – А это не больно?

Корея: – Дурак, это даже приятно!

Голландия (выпуская дым): – Хорошая шмаль, меня так прет…

США (морщась): – Уберите этого…

Италия: – Раз пиццу никто не хочет – папе отнесу.

США: – Этого гоните тоже!

СССР: – Товарищ со мной.

США: – Тогда уберите лягушатника.

Франция: – А меня за что!?

США: – Ладно, оставайтесь, – но чтоб молчали, когда старшие говорят! Так что решаем с Японией?

Япония: – Понять и простить…

Великобритания: – Все оружие отобрать и отдать мне, так всем спокойнее будет (про себя: Потом им обратно продам – хотя бы тут наварюсь).

США (смотрит в сторону СССР): – А если их, безоружных, кто-то обидеть захочет? Я войска все же размещу, чтобы охраняли!

СССР: – Ну тогда мы поможем всем им идеологией, правильной и народной.

США: – Черт с вами, согласны на три Китая. И Япония сама по себе, но без оружия.

СССР: – И без ваших баз там, по рукам? По аренде мы уж сами.

США: – Но и без ваших, ну кроме Хоккайдо. Окей?

Япония: – Банзай!!!

Великобритания: – Франция, ты мне все равно должна. И много! Так что Вьетнам по-всякому отдашь.

Голландия (выпуская дым): – Хорошо-то как. Слышь, Китай, у тебя осталось? Продашь мне еще курнуть?

– Брависсимо! – восклицает Лючия. – А что было дальше?

– Дальше ты меня разбудила, – отвечаю я, не успев придумать продолжение, – может, этой ночью еще увижу.

– Мой кабальеро, но ты так ворочался и стонал – серьезно говорит моя жена. – Я уж подумала, что тебе плохо?

Я пожимаю плечами. Не рассказывать же, что я на самом деле видел во сне ребят, погибших на «семьсот тридцать первом». Там они все были живые, сидели рядом со мной в вертолете – не только «Чечен», но и остальные, из СССР сороковых, чего в той жизни быть не могло. И местность внизу был незнакомая ни по одному из прежних выходов – не джунгли, а хорошо населенная местность: много домов, дороги, промышленные сооружения. Мы высаживались на высоту, по которой только что отработали «крокодилы». Там был ротный опорный пункт, все перемешано с землей, разбитые блиндажи, сгоревший танк «леопард» в окопе, наша БМП со свернутой башней. И много трупов, в форме похожей на нашу, но с желто-синей нашивкой на рукаве. Оружие – «калаши» старых моделей, хотя у кого-то вижу М-16. Вот один еще живой поднимает голову и, увидев нас, хрипит – ще не вмерла Украина! Нас не убить, кацапы! И я узнаю того бандеровца, которого допрашивал в Киеве год назад, и стреляю ему прямо в перекошенную от злобы и боли харю.

Неужели отец-адмирал прав – и это не сон, а замыкание сознания на иную реальность? Где СССР не только развалился на всякие там СНГ, но в нем еще и идет гражданская война?

И мы, попав в эту ветвь истории, надеюсь, что отдалили эту вероятность. И сделаем все, чтобы такого никогда не случилось. Чтобы СССР здесь существовал и в двадцать первом веке! И в нем жили мои дети, что сейчас лежат в коляске, и уже их дети и внуки.

А что мне сказать тебе, Галчонок, – ведь ты веришь, что Советский Союз будет дальше расти и развиваться безоблачно и неудержимо. И станет первой державой мира, лет через двадцать-тридцать. Что будет, если ты узнаешь правду, откуда мы пришли?

Лазарев Михаил Петрович. Москва, 8 сентября 1945 года

– Главное, учиться! Учиться – коммунизму. Тогда – не проиграем. Верно ведь Ильич это сказал!

Пономаренко помешивал чай в стакане. Аня сидела на диване рядом со мной, иногда оглядываясь на дверь – не проснулся ли Владик, не плачет ли? Хотя Марья Степановна обещала присмотреть, пока мы решаем свои государственные дела. В Москву наконец пришла осень, за окном шел дождь, мелкий, больше похожий на питерский, чем на муссонные ливни Дальнего Востока, откуда я вылетел всего неделю назад.

Я вернулся не предупреждая. С аэродрома заехал на пару минут домой, оставить вещи, не ехать же с чемоданом в наркомат? Звонок в дверь, легкие шаги за ней, щелчок замка. Вас никогда не встречала на пороге любимая женщина после долгой разлуки, вам не приходилось видеть, как меняется ее лицо, становясь ну просто восхитительно красивым? Тогда вы многое потеряли в жизни!

– Ты надолго? – первые слова после поцелуя.

– Еще не знаю. Приказ, прибыть с докладом – сейчас в наркомат, отметиться и получить указания. Машина внизу ждет.

Я рассчитывал освободиться быстро – забыв про обычный режим работы учреждений в сталинские времена. Поскольку сам Иосиф Виссарионович любил засиживаться допоздна, то и наркомы, и начальники управлений, и чины рангом ниже, все пребывали на своих местах до полуночи. Так что мне повезло попасть «на ковер» к самому Кузнецову. Сначала мы обсуждали военные события на Тихом океане – отрадно было отметить, что наш предварительный план разгрома превосходящих сил японского флота, опирающийся на авиацию берегового базирования и подводные лодки, в целом удался. Но было заметно, что эта тема лишь прелюдия к чему-то иному. И вот Николай Герасимович выдал:

– А все же, товарищ Лазарев, вы больше вольным корсаром остались, а не адмиралом советского ВМФ. Ваш приказ о захвате аэродромов на Хоккайдо, еще до подписания Акта капитуляции, он ведь всем полученным инструкциям противоречил! Вы понимаете, чем рисковали? Что реально могли сорвать всю процедуру, затянуть войну, да еще выставить нас в неприглядном положении перед союзниками? Если бы японцы оказали серьезное сопротивление, и уже на территории Метрополии начались бы бои.

Ну да, было такое. А как иначе, если по всем расчетам, для нашего «воздушного парада» над Токио, у бомберов дальности с нашей территории хватало, а Ла-11 долететь и вернуться не могли никак? Но была уже «репетиция» на островах Цусима (по образу и подобию посадочных маньчжурских десантов 1945 года иной истории), показавшая, что большого желания сражаться у самураев уже не было, оружие клали безоговорочно, тысячный гарнизон перед ротой нашей десантуры. И над Хоккайдо – высадке предшествовали полеты нашей авиации над островом, причем не стреляли и не бомбили, ну если только японцы не поднимали истребителей и не пытались вести зенитный огонь, тогда расправа следовала быстрая и беспощадная. Так что никто не стрелял, когда транспортники с десантом шли над японской территорией, в сопровождении истребителей – как правило, на японских аэродромах Метрополии не было сильного гарнизона сухопутных войск, ну а тыловики, даже при численном превосходстве, нашей гвардейской десантуре не противники. Ну а если какая-то японская часть попробует вмешаться, совершив марш к месту высадки, то бомбардировщики тоже были готовы нанести удар и этого безобразия не допустить. Так что любое сопротивление было бы подавлено с предельной решительностью, – а в портах Южного Сахалина уже был собран десантный тоннаж, и войска 16-й армии были готовы поддержать. Да, на Хоккайдо, по уточненным разведданным, находилось целых 23 дивизии японской армии, – но это в массе были резервисты, плохо обученные и вооруженные, не имеющие боевого опыта. Реальную опасность представляла 5-я танковая дивизия, куда помимо устаревшего металлолома входил батальон «тигров» и какое-то количество «кошкоподобных» местного производства «Чи-Ри», «Чи-Ну» – так место ее дислокации было установлено, и Раков выделил специально на нее дивизию штурмовиков и два бомбардировочных полка, но самураи вели себя смирно и вмешаться даже не пытались. Проблемы были лишь с обеспечением горючим – японский бензин не подходил из-за низкого октанового числа – пришлось ТБ-3 задействовать как танкеры. И никакой оккупации, товарищ нарком, лишь разоружение японских войск, согласно процедуре – ну а что чуть раньше начали, так это частности. Американцы тоже ведь аэродромы в Токио захватили еще до подписания? Ну а после мы честно собирались уйти, но с эвакуацией японского военного имущества, теперь наших трофеев, задержались. В большинстве барахло, конечно, – но кое-что из наземного и берегового оборудования нам точно лишним не будет! Также тридцать танков «тигр» сдались без единого выстрела, может, после китайским товарищам пригодятся – или же по пятьдесят пять тонн высококачественного металлолома каждый. Новые истребители Ки-84 и Ки-100 тоже вполне на уровне – в общем, в настоящий момент должна уже завершиться эвакуация всего этого барахла из порта Хакодате.

– У вас в предках хохлов не было? – усмехнулся Кузнецов. – Знаете, как товарищ Сталин вашу хоккайдскую эпопею назвал? Великий поход хомяка и жабы! А отдельные американские писаки уже сравнивают с деяниями своего генерала Хаули – с восхищением притом! Вспоминая, что оный генерал во Франции верховной власти все же не имел. Знаю, что «исключительно имущество японской армии и флота, а также предприятий, работающих на войну» – вот только у японцев сейчас мобилизовано было практически все! И что имущество сдавалось на баланс Тихоокеанского флота – кстати, а станки токарные и прочие нам зачем? Помнится мне, было в докладе о чрезвычайно низком качестве японского станкостроения?

– Дареному коню в зубы не смотрят, – отвечаю я, – и лучше такие станки, чем никаких. А не нужны будут, в металлолом сдадим. Черт побери, должны же мы, СССР, в этой истории хоть что-то с Японии поиметь, кроме славы?

– Японцы уже заявили протест.

– Хоть два, – говорю, – их мнение сейчас кого-то интересует? Если не вышло Народной Японии – так пусть и не пищат! Все равно ведь лет через пять под америкосов лягут. Эх, надеюсь, что с их флота нам еще что-то перепадет при разделе – там у них еще один линкор остался, пара крейсеров и что-то по мелочи.

– Михаил Петрович, вы понимаете, что все на волоске висело? – резко спрашивает Кузнецов. – И что товарищ Сталин сказал, подумав, «товарищ Лазарев у нас корсар, привык самостоятельно все решать – может, когда флот будет где-нибудь у берегов Индии выполнять боевую задачу, такие люди во главе нам будут очень нужны. Значит, вы, товарищ Кузнецов, ему не до конца условия разъяснили, нарушать которые нельзя». И выходит, оказался я виноватым, перед товарищем Сталиным, за ваши хоккайдские подвиги. Я понимаю, что вы привыкли, в автономном плавании – и в этом конкретном деле оказались, «победителя не судят». Но впредь настоятельно вас прошу о своей самодеятельности как минимум уведомлять вышестоящие штабы, чтобы мы были наготове!

– Слово даю, – отвечаю я, – но чтоб точнее понять. Ради интересов СССР – что не запрещено, то разрешено. Против этого возражений нет?

– Пусть будет так, – сказал Николай Герасимович. И буркнул под нос: – Буду впредь иметь в виду, как подводников на адмиральство ставить. С летчиками как-то легче, в плане согласования.

– Если уж про авиацию, то заслуга генерал-майора Ракова в нашей Победе нисколько не меньше, чем моя, – напоминаю я, пользуясь случаем, – ну а Хоккайдскую операцию он разрабатывал по моему прямому приказу. Так что будет несправедливо, если он окажется обойденным. По справедливости на второго Героя заслужил.

– Товарищ Сталин из ваших списков никого не вычеркивал, – ответил Кузнецов, – кстати, вам там значится орден «Победа». Да, а отчего вы не по форме одеты, без катаны? Верховный с пониманием отнесся, пусть наградное оружие будет таким, чтоб сразу видно было, кому за победу именно над самураями. Так же как вы – танкисту – морскую награду.

Ну да, было – подписал я командиру танко-самоходного полка (или бригады?) представление на орден Нахимова 2-й степени. Во-первых, поскольку участвовал в морском сражении, как ни крути, во-вторых, ради содружества между флотскими и сухопутными, не хватало еще нам как японцам меж собой собачиться. Что до катаны, так она по уставу, при полном параде будет положена, а не при повседневном мундире.

– На вручение наград не забудьте, Михаил Петрович. А то другие товарищи с Дальнего Востока, и сухопутные тоже, будут с саблями – меня тут просветили, что катана это скорее сабля, чем меч? – Ну а вам без оружия будет просто неудобно! Правда, тогда на будущее, придется вам и строевой Устав выучить, в каких случаях полагается «сабли наголо», и как при этом надлежит ее держать.

В общем, домой я вернулся далеко за полночь – хорошо, что мне по чину служебная машина положена. Завтра снова в наркомат – трудов там хватит и в мирное время. Но это будет завтра, а пока до утра можно о них забыть! Анюта, наверное, спит уже? С декабря прошлого года не виделись – девять месяцев уже прошло!

Аня не ложилась, все меня ждала! У накрытого по-праздничному стола, в нарядном платье – в том самом, что в Северодвинске была на Новый год, когда мы танцевали, сначала одни в пустом зале, а затем пошли ко всем нашим, собравшимся у елки. Волосы убраны в прическу – ну зачем, мне больше нравится, когда ты их просто распускаешь по плечам? А глаза сияют такой радостью!