Красный тайфун: Красный тайфун. Алеет восток. Война или мир

– Ну, здравствуй, мой Адмирал! Сто часов вдвоем?

Песня из будущего, которую Валька «Скунс» спел нам когда-то под гитару. Жалко, что еще нет ее на пластинке. Сто часов (надеюсь, и больше) после десяти месяцев разлуки. Я ведь отбыл сразу, как наш сын родился, который сейчас в кроватке спит. Мой сын, мое продолжение в этом мире – в отличие от мира того, начала двадцать первого века. Так хорошо все, что вполне понимаю сейчас толстовского героя, которому от счастья застрелиться хотелось – нет, гость из моего сна, не дождешься, я еще до девяносто первого тут доживу, как мы с мужиками поклялись, чтоб жил Советский Союз! Единственное, чего я боюсь – если окажется, что все вокруг игра воображения, и развеется сейчас как дым, тьфу ты, это уже субьективный идеализм получается, насколько я курс марксистско-ленинской философии помню, сдавал я его еще в училище, как раз девяносто первый был год, весна! Нету тебя, рогатый, ты всего лишь сон, это ты – игра моего воображения! А этот мир – самый что ни на есть реальный, если я в нем!

– Сон? – переспрашивает Анюта. – О чем ты? Или я нереальна – дай руку, обними меня, вот так. Или наш сын – и ты погоди, рожу тебе еще! Кто тебе покоя не дает, во снах является? Разве кто-то может перечеркнуть то, что мы уже сделали здесь? Мы уже изменили историю, так, что назад уже не повернуть! И будем менять дальше. Я не философ, но знаю, сердцем чувствую, то, что справедливо устроено, обязано существовать. А мы сумели сделать этот мир лучше. Тебе надо с Пономаренко поговорить, он как-то умеет все объяснить, по порядку расставить, с шуточками, но серьезно! А я – просто знаю, как должно быть, а как не должно!

И осталось недопитым шампанское, не съедены фрукты на столе. Только мы двое в этом мире, и никто и ничто не может нам помешать. А ты, рогатый, если есть – лесом иди!

Назавтра – снова дела. Пришел пораньше, застал в гостях Юрку с Лючией. Смоленцев похудел, после ранения поправляется, а римлянка рядом с ним похожа на кошку, съевшую горшок сметаны, только не мурлычет.

– А ведь исторический момент, – говорит Юрка, – война кончилась, та самая, о которой будущие поколения у нас говорить станут, «только бы не было войны». Будут, наверное, еще всякие мелкие войнушки, вне территории СССР, – но когда безопасный тыл есть, и там твое самое дорогое, это совсем иное дело!

Прекрасную итальянку свою за плечи обнял, а она слушает, улыбается и нисколько не сомневается, что все у нас будет хорошо! Несмотря на отдельные частные трудности, решаемые в рабочем порядке. Но мы победим, как же еще по-другому может быть? Счастливый человечек, не знает ничего про «перестройку» и проклятые девяностые!

А на следующий день приехал Пантелеймон Кондратьевич – «на огонек заглянул, ненадолго, простите, уж очень я человек занятой». Вот подгадал же – как раз я дома, в наркомате неожиданно «окно» образовалось. Сидим в кабинете втроем, чаи гоняем. А ведь неспроста он приехал – и говорит с прибауточками, а смотрит оценивающе. И ведь по положению он сейчас как бы не наравне с Берией будет, но Лаврентий Палыч, как я слышал, сейчас очень плотно занят делами техническими, вроде атомной программы. А Пономаренко отвечает за идеологию и пропаганду, для широкой публики, а также за «благочиние» как населения, так и высших партийных и государственных кругов, о чем лишь этим узким кругам известно. То есть ранг у него повыше, чем у любого наркома? И не он ли мне сегодня однодневный «отпуск» устроил для доверительной беседы, вне чужих ушей? Поскольку наша тайна, именуемая кодовым словом «Рассвет» настолько высока, что под нее даже особый уровень секретности сделали, «ОГВ», Особой Государственной Важности, еще выше, чем «сов. секретно».

– Японцам бы современную технику, страшный вышел бы противник, – сказал Пономаренко, – не повезло самураям чисто исторически, меньше чем за век попытаться пройти путь от феодалов с мечами до империалистов с авианосцами. Однако внимание к духовному началу их чрезвычайно сильная сторона. И опыт, который нельзя потерять. Ведь вы, товарищ Лазарев, согласны, что с материально-техническим фундаментом социализма в вашем времени в целом было приемлемо – человеческий фактор слабым местом оказался, про который решили, что само все образуется, раз материальное первично. А вот знаем теперь, что нельзя категорически процесс пускать на самотек!

– Идеи не хватило! – отвечаю я. – Народ понять не мог, раз учение Маркса истинно, то отчего по всей планете коммунизма не только нет, но и близко не видно. Ну и Хрущев очень сильно подгадил, обещав коммунизм через двадцать лет, к 1980 году. И вышло, что когда общий курс неясен и все в тумане – то делать вид, что куда-то идем, и по мелочи гайки закручивать, что очень всех доставало.

– Простите, кого доставало? – спросил Пономаренко. – Вы ведь, Михаил Петрович, тоже в августе девяносто первого на площадь выходили в Питере, «долой бюрократов, долой ГКЧП»? Нет, к вам никаких претензий – поставим вопрос иначе. Если уж речь зашла о сознательных внутренних врагах советского народа, то откуда они берутся в нашем социалистическом обществе? Если их по идеям классифицировать, чего они хотят? Трусливую сволочь как таковую, вроде того, кто у вас во Владивостоке свою подлодку взорвал, чтобы только в бой не идти, в расчет не берем – или пишем по разряду безыдейной мрази.

– Предатели! – сказала Анюта. – Как Пирожкова[43 - Смотри «Страна мечты».]. Те, кто к немцам на службу пошли. Или всякие там белогвардейцы, которые советскую власть не приняли.

Положим, Пирожкова не из «бывших», уже после 1917 года родилась, и не в эмиграции, а у нас? Хотя по существу – да, ничем она от своего братца, у Юденича воевавшего, не отличалась, в идейном смысле. Советскую власть ненавидела, успешно притворяясь советским человеком – и ведь если бы не война, так бы свое гнилое нутро не показала! Но вот что касаемо белогвардейцев, то тут сложнее. В той же Маньчжурии сколько бывших белоэмигрантов оказались на нашей стороне?

– Или просто решили примкнуть к победителю? – заявил Пономаренко. – Согласитесь, что сложно ждать искренней лояльности от членов «русской нацистской партии»? Или от прочих, кто воевали против нас в Гражданскую, у кого руки по локоть в нашей крови? Я понимаю, что для вас, Михаил Петрович, это давняя история, – но мы-то еще помним, как они нас в двадцатом зверски замучивали, и деревни сжигали не хуже эсэсовцев. Представьте, что вам бы в будущем предложили карателей из зондеркоманд амнистировать? Вот и у нас такое отношение к этим – понятно, что до окончания войны даже с этой швали хоть какая-то польза, но мы ничего не забыли и не простили, после разбираться и вешать будем всех виноватых! Ну если только «сын за отца не отвечает» – и то, вы поверите в лояльность тех, у кого родители будут казнены?

– А стоит ли так с теми, кто искренне раскаялся, и врагом советской ласти себя не считает? – спрашиваю я. – Простили же когда-то генерала Слащева? У нас и так сколько людей погибло – и если кто-то желает работать на благо СССР, зачем ему мешать?

– Зачем мешать? – прищурился Пономаренко. – На лесоповале и отработают. Не ваш ли замполит говорил, что слишком добры мы были после этой войны к фашистской сволочи: всяким там бандеровцам, «лесным», полицаям и бургомистрам? И что после десяти лет курорта на Колыме, который многие отбывали не с кайлом в руках, а в канцелярии на должностях «придурков» – возвращались они, тоже ничего не забыв и не простив? На товарища Сталина это большое впечатление произвело – теперь такой доброты не будет. Немцам служил, или в лесах бегал и в наших стрелял? Значит, высшая мера, если доказано, что на руках наша кровь – или двадцать пять лет, с пожизненным лишением избирательных прав и запретом занимать руководящие должности на госслужбе, а также любой работы в правоохранительных органах. Дети их – станут полноправными гражданами, если не будут замечены в чем-то предосудительном. Это все не мое личное мнение, а новый Кодекс 1944 года. Вы что-то хотите возразить?

– Тех, кто виновен в преступлениях, согласен, – говорю я, – да и то… Давай тогда в ГДР всех в лагеря, кто в их армии на Восточном фронте воевал? А также тех, кто на войну работал, ну а кто служил в РСХА, в полиции, в госаппарате, этих само собой. Отчего так не сделали? Здраво решили, что нам выгоднее, если те, кто капитулировал и «разоружился перед социализмом» будут на общее дело работать. А отчего у нас внутри страны должно быть иначе? Палачей и карателей к стенке, виновных в менее тяжких (но виновных!) конкретных преступлениях на двадцать пять лет. А как быть с теми, кого мы в Маньчжурии к работе привлекли – на заводах, в городском хозяйстве, на железной дороге? Или вообще в охранных отрядах, хунгузов ловить? И в этом качестве весьма полезны – местные условия знают лучше. А боевые качества, против плохо вооруженных и обученных разбойников, вполне достаточны.

– И ловят? – спросил Пономаренко. – Или при первой возможности – на сторону бандитов?

– Это у товарищей, кто в Маньчжурии воевал, спросите, – отвечаю, – я же слышал, что да, отдельные случаи были. Но гораздо чаще – что хунгузы этих охранцов в плен не берут, а убивают самым зверским способом. Те им отвечают полной взаимностью – пойманных нередко и до нашей комендатуры не доводят. Кстати, наши военнослужащие обычно к китайским разбойникам более милосердны – всегда сначала в СМЕРШ сдают, а уже там разбираются, кого к стенке. Решать, конечно, вам, – но я, будь моя воля, как раз такие «охранные отряды» и прочие учреждения, где бы наши советские работали и служили вместе с местными, всячески поощрял. Для того чтобы эти новоприобретенные граждане СССР привыкали к советскому образу жизни, а то даже без умысла, по собственной дури, просто потому, что «так привыкли», попадут под 58-ю статью. Знаю, поскольку мы сами, с «Воронежа», через такое прошли, но к нам особое внимание было, и надзор с самого верха, потому на доносы от слишком бдительных граждан внимания не обращали. А с русскими с КВЖД что делать?

– Добрый вы человек, – усмехнулся Пономаренко, – впрочем, за вами наблюдая, все вы в том времени такие. Там, где у нас принято через колено гнуть под свой стандарт, – вы стараетесь договориться.

– Потому что «перестройку» хорошо помним, – отвечаю я, – когда партия воспринималась именно как «те, кто говорят низзя», причем это их главная функция. Зато понимаем – люди разные, уж так нас природа создала, и всех под одну гребенку причесать в принципе невозможно. Можно и должно требовать, чтобы люди поступали так, как обществу необходимо, работали на результат. И если результат есть – остальное менее важно. Даже идеологическая чистота – надеюсь, это вас не шокирует?

– Нет, поскольку я с людьми из вашего времени достаточно наобщался, – ответил Пантелеймон Кондратьевич, – что же до «результат это все»? Вот не писатель я, а то мог бы придумать ситуацию, когда выгода здесь и сейчас противоречит долговременному интересу общества и государства? Наподобие «Второго пришествия марсиан» ваших Стругацких. Так что насчет идеологии – я бы осторожнее в суждениях был. Хотя в вопросе о новообретенных гражданах – пожалуй, вы правы. Просто потому, что эта категория, даже если станет нам врагами, наименее опасна – назовем ее «бывшие», или «обиженные», или «предатели», ну вы поняли. Малоопасна она оттого, что хорошо заметна – по пунктам в анкете «не был, не участвовал, не состоял», как раз против этой, первой категории потенциально враждебного элемента, подобные анкеты и направлены – и первые отделы, которые за этим следят, в любой серьезной организации есть. А главное, знаем мы, что немного «бывших» осталось в ваше перестроечное время, вымирали они как динозавры. И что с того, что та же Пирожкова в вашей истории в девяностые приезжала и торжествовала, тварь, что дожила? Какую реальную роль в тех событиях она сыграла? Одну категорию мы нашли – какие еще есть?

– Такие как Василь Кук, – ответила Аня, – и ведь не поймали его еще, бегает, вражина? Ну и Кириченко, конечно, – хорошо, что к стенке поставили гада.

– Вторая категория: националисты, – согласился Пантелеймон Кондратьич, – эти, да, и у вас руку приложили. Читая про «хлопковое дело» и «адыловщину», это же чистый феодализм был, под советскими лозунгами, жуть! Но все же это была опасность периферийная. И ничего бы они не смогли, если бы в Москве был порядок и закон, уж прижали бы сволочь не хуже, чем Кириченко. Ну и лечится легко – территориальной реформой и здоровой национальной политикой. Отделением от нацреспублик земель с русским населением и признанием того факта, что безудержное национальное развитие это совсем не хорошо, ограничить бы надо. Мы, «инквизиция», будем, конечно, и это отслеживать, и реагировать, – но все же угроза не из главных. Еще?

– Низкопоклонство перед Западом, – вставляю я, – когда Голливуда насмотрятся и верят, что «у них там у каждого собственная машина, а в магазине сто сортов колбасы». А при Борьке-козле, да и при Путине – когда Вашингтон воспринимали как «Рим», ну а мы вроде как варварская периферия. Или как при царе, баре из своего имения стремились в Петербург, карьеру делать и к культуре приобщаться – так и эти, заграница им свет в окошке. «Квасным патриотизмом» не страдаю, и даже хотел бы когда-нибудь сам туда съездить, посмотреть, что-то полезное перенять, но не считать за образец. Понимаю, что не отпустите. Но думаю, что для настоящего времени не слишком актуально – многие ли у нас вообще про заграничную жизнь знают? Однако скоро будет – да ведь и фарцовщиков, и стиляг тоже можно сюда причислить!

– Третья категория: низкопоклонцы, назовем их так, – кивает Пономаренко, – и недооцениваете вы их, Михаил Петрович. Это ведь классический метод белых колонизаторов, многократно отработанный и проверенный ими! Вождям счета в банке и европейские костюмы, их деткам учебу в Оксфорде или Сен-Сире, ну а электорату «белые люди такие богатые, у них пустые консервные банки на улицах валяются, а бусы и зеркальца стоят гроши». Про эту технологию Лазарь Лагин великолепный рассказ «Съеденный архипелаг» написал… напишет еще через одиннадцать лет, хотя думаю, мы его раньше издадим, уж больно вещь показательная. Умеют ведь, сволочи, товар лицом показать, сильны в искусстве рекламы! Вы ведь знаете, что авиашоу в Токио Макартур все же организовал, перед комиссией ООН и, конечно, журналистами – несколько десятков реактивных пролетело, даже воздушный бой разыгрывали? А парад в Париже, по случаю завершения войны – это ведь с таким размахом поставили, чтобы вся Европа запомнила, кто ее на самом деле от фашизма освободил, ну конечно же англо-американцы, а не какие-то русские? И уже сейчас в США и Англии раздаются голоса, что «мы бы и сами с Гитлером справились, просто развернуться не успели, русские нас опередили» – и не бульварная пресса это пишет, а иные из генералов и политиков говорят, пока неофициально, а что завтра будет? Их фильм «Алые маки Нормандии» рекомендую посмотреть, только что в СССР привезли – как там подвиги на Западном фронте показаны, что «мы тоже пахали»? Именно на эту категорию наш вероятный противник и рассчитывает, именно ей он свою пропаганду адресует. И знаете, уже находятся. Та сволочь из нашего посольства в Канаде, про которого вы смогли вспомнить лишь, что шифровальщик, и фамилия на «ко» заканчивается, кто в той истории всю нашу сеть в Штатах сдал – здесь успели мы его в Москву вытянуть, читал я его протокол допроса. Ведь чистая анкета у мерзавца – так отчего предать замыслил? А у нас Отечеству служить надо, у них же в свое удовольствие можно жить, ни за что не отвечая, если деньги есть, конечно, – так он и надеялся, что ему за предательство хорошо заплатят! Фамилии Пеньковский, Резун, Калугин – тоже на контроле, вот хрен им на стоящую должность пролезть удастся. Так ведь другие появиться могут, но это уже оперативная работа, без нее никак. Ну и лечится, в массе – повышением жизненного уровня советских людей. Кстати, где-то до годов шестидесятых и на Западе жизнь трудящихся масс была далеко не голливудской – белый хлеб лишь по воскресеньям, вода в колонке на улице, а удобства во дворе. Или вот детективы, что вы с собой притащили, вроде развлекательное чтиво, – а если внимательно глянуть, как герой, не эксплуатируемый пролетарий, а полицейский инспектор или частный сыщик, в дешевой съемной квартирке живет и размышляет, где пятьдесят долларов перехватить, а то пообедать сегодня не на что? Но это к слову – я же скажу, что если большинство народа мечтает лишь, как у Маяковского, «мы обыватели – нас обувайте вы, и мы уже за вашу власть», то такой народ и страну ни от какой «перестройки» и спасать не хочется: чего желали, то и получили, а что на всех не хватило, так надо было мозги иметь? Но я надеюсь, что вы о наших советских людях лучшего мнения?