Темнее ночь перед рассветом

– Удрал, едва заседание началось. Подъехала замызганная «Волга», номера в грязи, и он смылся, а преследовать, проследить – не их забота.

– Ах, Шундучков, Шундучков! – нахмурился Данила. – Неспроста всё это.

– В банке он был, – вмешался в разговор всё время помалкивавший Квашнин. – И довольно продолжительное время. Доложили моим операм с поста банковской охраны. А в банк просто так не ходят.

– Так получил он кредит или нет? – кусал губы Ковшов.

– До утра теперь не узнать, – закурил Соломин, предлагая распахнутый портсигар друзьям.

– Судя по бумажке на груди и сотенной, кое-что ему выгорело. – Квашнин затянулся, но, закашлявшись, отбросил сигарету.

– Забыл, что бросил? Не балуй, – напомнил ему Данила.

– А сам?

– У меня сегодня последний день – и в завязке. Очаровашка утром пропесочила так, что до сих пор икаю. – Он с удовольствием пустил колечко дыма над головой и подтолкнул Соломина. – Что успели накопать твои, не договорил?

– Генерал Сербицкий выбегал зачем-то с бюро, звонил несколько раз к себе в управу.

– Мало ли дел у генерала, – закашлялся опять Квашнин. – Операция «Снежный ком» запущена, видать, интересовался её ходом.

– Перед первым выходом генерала Фугаса как раз вызвали из зала. – Соломин, казалось, выдавливал из себя фразы, так ему этого не хотелось, но настойчивый взгляд Ковшова подталкивал его. – Парни Шундучкова привели его к одному из влиятельных людей Дьякушева, а уж оттуда отвезли в банк, где и оставили. Забирала его «Волга».

– И ты молчал, подполковник?! – сжал кулаки Данила.

– Считал информацию недостаточной, чтобы строить серьёзные версии об убийстве. Над всем этим надо ещё много работать.

– Малейшая нить – это составляющая большой паутины, к которой могут иметь отношения и люди Дьякушева! – вспылил Данила, вспомнив поступки Шундучкова.

– Но… – попробовал возразить Соломин.

– Я понимаю ваше положение, товарищ подполковник, – отрезал Ковшов. – Поэтому обо всём сегодня же доложите своему генералу. И сообщите, что в ближайшее время мне необходимо с ним встретиться.

– Данила Павлович, – вклинился в их разговор подбежавший Бобров, – осмотр трупа завершён, можно транспортировать его в экспертное учреждение для дальнейшего исследования?

– Результаты?

– Смертельны все три огнестрельных ранения. Выполнены из револьвера иностранного производства, но довольно странной марки. Стрелял один человек. Профессионал, может, и снайпер. Все ранения пострадавший получил лёжа, перед убийством был оглушён тяжёлым предметом, возможно, кулаком по затылку, но при этом удар нанесён довольно крепким человеком. Петля на шее – декорация.

– Оружие? Меня интересует оружие!

– Гильзы убийца, вероятнее всего, подобрал, а пули извлечёт эксперт. Придётся ждать.

– Что собака?

– Покрутилась у следов и фыркнула носом.

– Понятно. Уничтожающая запахи присыпка?

– Так точно.

– Значит, нападавших было двое?

– Убивал один: здоровый, высокий… Второй мог подстраховывать или наблюдать, нести охрану.

На войне нельзя ошибаться дважды

– Выходит, свои! – хлопнул себя по колену Квашнин. – В банке Фугасу отгрузили наличными, а братва перевстретила и расквиталась за все его фокусы и долги.

Ковшов с Соломиным разъехались, лишь полковник с оперативной группой не торопился со сборами.

– Слушай, Сергей Иванович, – подозвал он лейтенанта Шипучкина, – ты эту версию про религиозного маньяка сам родил или подсказал кто из наших?

– Вспомнил Инока, Пётр Иванович, – оживился тот. – Он от Фугаса ни на шаг не отходил. Его приглядывать приставил Кривой Фома, известный авторитет и их батька коронованный.

– Ну?

– А Инок верующим был до фанатизма, только вера его не христианской была, а особенной.

– Разобрался бы сначала.

– Что-то вроде баптиста.

– Не похоже на Инока, не будет верующий мокрушничать…

– Вот из таких Чикатилы и получаются, – рассуждал лейтенант, не соглашаясь. – Философствуют, думают много о назначении человека, книжки разные читают, какие нам противны. Кто знает, что у них в голове?.. Инок, может быть, сейчас денежки с братвой делит, о пролитой крови не помня, да над нами, плутающими в пустом фарисействе, посмеивается.

– Как ты сказал, лейтенант? Фарисействуем, значит, мы с тобой? Да ещё о пустом?

– Извиняюсь, товарищ полковник. Увлёкся.

– Брехло без костей, а ещё опер! – выругался Квашнин. – Прыгай ко мне в машину немедля! Садись за руль и гони на Базарную. Мы сейчас Гнома хлопнем, а он с испуга про Инока всё и выдаст.

* * *

Гном, вор-щипач, удивительный коротышка, чуть ли не лилипут, был зол, как никогда. В доме у него никого не оказалось, кроме брехливой собаки, такой же маленькой, как он сам. Сколько ни задавал ему вопросов полковник, как ни бился, Гном молчал, словно немой, только отворачивался в тусклое, давно немытое окошко.

– Слушай, Трофим Анисимович, – сменив тон, опустился на стул Квашнин, – тебя, видать, бабы сегодня не посещали, поэтому такой неразговорчивый?

Тот с дикой тоской в глазах покачал головой.

– И вчера, чую, не гостили. А хошь, скажу почему?

– В гробу я видал ваши подсказки…

– Пустой ты, Гном. Мани-мани бабы любят, а ты на мели.

– Пургу гонишь, полковник. Была у меня одна дармовая.