Записки военврача. Жизнь на передовой глазами очевидца

В просторной избе с печкой накрыли богатый стол: запечённая картошка, сало, домашний хлеб с рыбой в качестве начинки, пироги с ягодами, квашеная капуста с клюквой. Нашлась и большая бутылка мутного спирта. Весть о Васе и его сопровождающем быстро облетела округу. Постепенно стали сходиться дружки, девушки, старшее поколение – человек под сто. Всё это переросло в длительное застолье. Среди гостей оказался и сельский диск-жокей, который пригласил молодёжь на танцы в клуб. Необычно танцевать в полевой форме, да ещё среди одних девчонок. Парни крутили музыку, пили спирт, курили папиросы и выясняли между собой отношения. Потом меня пригласили в баню «по-чёрному» – это когда дым идёт вовнутрь. Стены бани, потолок, пол, лавки оказались сильно закопчены сажей, и мне подумалось, что здесь готовят барбекю из человеческих тел. Уже поздней ночью мы плавали на лодке в лунной темноте по тонкому льду Кен-Озера, которое, по замыслам Васи, должно было в скором времени превратиться в Диснейлэнд.

Поразил уклад жизни, точнее, контраст с ранее виденным: питьевая вода из озера, хлеб с рыбной начинкой, отсутствие денежных средств в обращении, некое подобие натурального хозяйства. Утром я чудом успел на единственный в здешних краях автобус (следующий был через три дня). Попутчиком выступал Васин друг, который вызвался показать мне Плесецк. Экскурсия вышла непродолжительной из-за холода и размеров городка. По окончании он пригласил меня к родичам, которые проживали в деревянной покосившейся многоэтажке. Я так и не понял причину их застолья. То ли встреча гостя, то ли крестины, а может, и всё вместе. Уезжал из Плесецка с двумя ведрами клюквы (для себя и для мамы московского друга).

В Ростове поначалу проживал в общежитии интернатуры, но из-за нарушения распорядка дня меня выселили. Начальник интернатуры, полковник Дудка, во время утреннего обхода территории обнаружил в моей прикроватной тумбочке продукты и написал на меня докладную в часть, мол, я «грубый нарушитель воинской дисциплины». Представляю, как это письмо будет комментировать мой комбат в Чечне.

Переехал к другу-травматологу из медицинского батальона в двухкомнатную квартиру неподалёку от госпиталя. Делим кров на двоих и вместе готовим еду.

Ежемесячно езжу в Ханкалу, так как начальник штаба опасается за меня. Выискал приказ, согласно которому я не могу отсутствовать в части свыше одного месяца. Кроме того, я познакомился со своим преемником, который приехал из Смоленска. Впечатление он на меня не произвёл. Тихий алкоголик. За два дня только и предложений, что выпить за знакомство… Как потом выяснилось – он страдает «алкогольным энурезом».

Сегодня воскресенье, но дыхание работы не оставляет меня. Сколько ни работаю, всегда что-то остаётся. То ли система такая в армии, то ли местная специфика. Но мне нравится, так как сделанное оставляет после себя следы. Сейчас оформляю посмертную экспертизу на молодого лейтенантa, выпрыгнувшего с пятого этажа. Комиссионно нашли у него шизофрению, и его вдова должна получить почти пять тысяч долларов. Также увольняем солдатиков, которым не очень сладко приходилось в армии. Смотришь на худых, побитых, покалеченных юношей, которым и без оружия сложно выживать в этом мире, и ужасаешься происходящему.

25.11.2001 г., Ростов-на-Дону

На выходные съездил в командировку во Владикавказ. В штабе Армии узнал, что документы на переход на новую должность потерялись в кипе бумаг. Пришлось поехать на аэродром Гизель несолоно хлебавши. В Ханкалу летел на боевом вертолёте МИ-24, который как раз выполнял боевое задание. Мне понравилось – на обычном вертолёте таких фигур пилотажа нет. Аттракцион повеселее американских горок.

Переночевал в Ханкале. Продлил командировку. Пытался подписать повторное представление на должность психиатра в военном госпитале. Но командир мне отказал. Сказал, что никуда меня не отпустит, что я целиком его удовлетворяю, так как «всё знаю», и ему не нужен начмед, который пьёт, днём спит и не выходит на службу – это он о смоленском коллеге так отзывался. Все мои доводы о росте, карьере, желании стать военным психиатром остались без внимания. Сходил в дивизионный отдел кадров, где пообещали помочь и составить представление на меня от комдива. Также написал рапорт на продолжение времени пребывания в Чечне ещё на год. Офицера, прослужившего два года, обязаны ротировать на «большую землю». Но возвращаться в Бурятию я не хочу. Здесь интереснее служить, хоть и война. До сих пор вспоминаю, как в Сосновом Бору я ночами за двадцать рублей охранял магазин с пугачом, как брал в долг ребёнку молоко у молочницы в счёт будущей зарплаты, как просил тамошнего бизнесмена устроить меня охранником в офис. Не люблю унижаться. К тому же с первого января обещают повысить так называемые «полевые деньги» почти в два раза, что будет неплохой поддержкой, поэтому пока не буду спешить «убегать» отсюда.

На утреннем бронепоезде приехал на станцию Моздок. Поторговался с таксистами и в результате опоздал на военно-транспортный самолёт до Ростова на считанные минуты. Остался на ночёвку в центральном отеле «Моздок» с удобствами в конце коридора.

Весь вечер мой сосед по комнате пил вместе со мной и рассказывал о службе в Грозном. Потом попросил деньги на водку, привёл своих друзей, а утром я обнаружил в кармане брюк пропажу последних восьмисот рублей. Я не расстроился – ребята рассказывают, что бывает и хуже, например, фицер засыпает, а портье выносит из номера телевiзор, и затем на виновника вешают долг. Но в моём номере, кроме двух коек, тумбочек и стула, больше ничего не было. Зато утром повезло с самолётом в Ростов.

Побывал на сборах молодых офицеров-медиков, которые проходили в Аксае (это под Ростовом). Послушал выступление командующего округом генерал-полковника Трошина. Он публично сообщил, что война в Чечне уже давно закончилась, а остались лишь отдельные бандиты, такие же, как в Москве или Ростове. Хотелось задать ему много вопросов, например: «Зачем тогда держать стотысячную группировку в Чечне? Подрываются ли каждый день машины на фугасах в Москве?»

11.01.2002 г., Ханкала

Как я добрался в Ханкалу? Поезд, который отправился из Киева с опозданием на час, очень быстро догнал время и в Ростов прибыл своевременно. Там я пробыл полчаса. Купил билет на поезд Москва – Нальчик, который тоже опоздал на полтора часа, и доехал до города Прохладный, что в Кабардино-Балкарии, а там пересел на поезд Минеральные Воды – Гудермес. Возникла мысль, чтобы добраться на нём в Ханкалу, но в Моздоке я не вытерпел и вышел, так как все пассажиры были чеченцами.

На вокзале в Моздоке познакомился с офицерами, с которыми на такси доехали до КПП аэродрома, а там два километра шли пешком. На пересылочном пункте диспетчер сказал, что вертолёт только улетел и следующий будет через три дня. Не поверил и остался на взлётке. Ветер, мороз и ни деревца, чтобы скрыться. Вместе с сотней потенциальных пассажиров мы бегали от вертолёта к вертолёту, с федерального аэродрома на МВДшный, и так десять часов подряд. За это время вылетел лишь один МВДшный МИ-8, и то забрал только женщин и полковников.

На взлётке познакомился с тремя ребятами, и поздно вечером мы пошли искать место для ночлега. На аэродроме для ожидающих вылета установили палатки УСБ, но без отопления и воды, с деревянными нарами, полными вшей и мышей. В город не поехали, так как стемнело, да и опасно в такое время передвигаться по Моздоку. Оказалось, что найти место для сна на аэродроме непросто, и нам пришлось побродить по общежитиям, пансионатам и казармам. В конце концов договорились с полутрезвым майором с лётными эмблемами, и он впустил нас в офицерское общежитие, взяв лишь бутылку беслановской водки и по пятьдесят рублей с каждого.

После долгого прозябания на ветру чувствовал себя неважно: кожа на лице и губах обветрилась и покраснела, как у сваренного рака, пальцы на стопах болели от мороза. У ребят были схожие ощущения. Поэтому продолжили знакомство внутренним согреванием с помощью двух бутылок водки, которые приобрели у консьержки. Отварили кипятильником сосиски, заварили бич-пакеты и посидели вчетвером. Пережитый день произвёл мгновенный снотворный эффект.

Утром мы снова отправились на взлётку. Шансов у нас было немного – всё-таки седьмое января, Рождество. Долгое время лопасти вертолётов оставались беззвучными и недвижимыми. Но мне посчастливилось встретить коллегу, который работал лётным врачом санитарного борта и перевозил раненых из Ханкалы в Моздок. Поздно вечером он в последний момент посадил в салон и меня. В Ханкале стоял настоящий пятнадцатиградусный мороз, и земля покрылась тонким слоем снега. Как потом оказалось, это был температурный рекорд за последние шестьдесят лет.

Командир части встретил меня довольно спокойно. Я написал рапорта, где объяснил, почему так долго добирался после окончания обучения в интернатуре. Смысл объяснения заключался в том, что командование ростовского госпиталя отправило меня сопровождать больного солдата-шизофреника в Архангельскую область, на обратном пути поезд Москва – Ростов-на-Дону пересекал российско-украинскую границу в Харькове, а там я почувствовал резкое ухудшение самочувствия и из-за болезни сошёл с поезда. Учитывая моё российское гражданство и отсутствие показаний для лечения в местных учреждениях, я отправился в Киев, где и проходил пятнадцатидневный курс лечения в районной поликлинике. В оправдание привёз украинскую справку. Справку вместе с рапортом подшили в строевой части. Этого было достаточно, чтобы не возбуждать в отношении меня уголовное дело (задержка военнослужащего на срок свыше десяти суток расценивается как самовольное оставление части и требует от командования части возбудить уголовное дело).

Наказал он меня заранее, ещё до моего возвращения, тем, что оставил без тринадцатой зарплаты, точнее, ЕДВ – единовременного денежного вознаграждения. Эта премия выплачивается в конце года и составляет приблизительно пятьдесят долларов. Ребята рассказывают, что перед праздником комбат брал с них месячную зарплату, чтобы отпустить на Новый год домой.

Предшествующего начмеда, который заменял меня в период моей учёбы в интернатуре, он выгнал за беспробудное пьянство. Как я уже упоминал, коллега имел привычку мочиться под себя, чем вызывал раздражение у соседей по общежитию, и поэтому постоянного места жительства не имел. Впоследствии он стал одним из первых офицеров-бомжей Ханкалинского гарнизона и спал в подъездах. Зарплату (денежное довольствие) ему не платили, так как он потерял денежный аттестат. Из инженерно-сапёрного батальона его тоже выгнали за пропажу двухсот шприц-тюбиков с промедолом. Питался он в офицерской столовой, куда его впускали без пропуска, наверное, из жалости или по иным мотивам (врачей здесь уважают), а ночевал в казармах или подъездах. Я всегда встречал его пьяным и грязным. Он не был привит «Хавриксом», поэтому вскоре заболел вирусным гепатитом А и был эвакуирован в инфекционное отделение моздокского госпиталя.

Комбат не хочет меня никуда отпускать, так как говорит, что ему снова пришлют алкаша. На моё место просятся два майора, но они ему не нравятся из-за внешнего вида. Один из Якутии, предпенсионного возраста, второй из Смоленска, хоть и молодой, но уже без волос на голове и с краснеющим носом. Есть и положительные моменты. С первого января нам повысили заработную плату почти на сто долларов (денежное довольствие солдат в Чечне, кстати, составляет сто сорок долларов). Для офицеров организовали бесплатное питание в местной столовой. Я хожу туда редко, так как кормят там гадко и однообразно.

Поселился я в своей старой квартире, но уже вместе с офицерами нашей части. В комнате ночуем вчетвером. Всё также перебои в снабжении: нет тепла, воды, а порой и света. Но зато здесь нет мышей, как в палатках, и ветер не поддувает. Допоздна сижу на работе. Прихожу в квартиру лишь поспать и переодеться. Долго отстаивал своё право жить в общежитии, а не в лазарете медицинского пункта. Доказал комбату, что эффективность работы снижается при проживании в рабочем кабинете. Командир хотел, чтобы меня можно было вызвать в любой момент.

Начал бегать, так как спортивную форму потерять легко. Тренировки останавливают меня от выпивки, а выпить предлагают здесь очень часто (считается престижным, если за столом будет врач). Готовлю пищу в медпункте. Благо что прошлогодней весной успел получить электроплиту и пять холодильников. Сделал себе и своим подчинённым суточные дежурства сутки через трое, чтобы постоянно оказывать медпомощь, так как устал отвечать круглосуточно за медицинское обеспечение батальона.

31.01.2002 г., Ханкала

Спустя десять дней меня снова направили в командировку в Ростов-на-Дону. В части два солдата в один день вскрыли вены и не желали более оставаться в Чечне. Выставил им диагноз «транзиторное расстройство личности». Составил акт, который гласил, что больные опасны для себя и требуют постоянного врачебного наблюдения (нашёл в старом приказе). Выписали мне ВПД согласно мною же составленному вердикту – и в путь. На этот раз я отвозил больных в психиатрическое отделение госпиталя. Дали мне на это десять дней, потому что командир наказал многое сделать, например, купить термоса для переноса пищи – для больных в медицинский пункт и для солдат в парк техники. Сложилось впечатление, что от меня хотят избавиться. Даже спустя полгода он не мог забыть мой конфликт с Катковой и Татуком – начальником службы РЭБ Армии, который пообещал разобраться со мной из-за моих замечаний, сделанных медсестре.

Сходил в морг на опознание тела нашего солдата, который пропал ещё в мае 2000 года. Но, кроме металлического жетона, узнавать было нечего. За это время остались лишь одни высушенные кости, прикрытые полуистлевшим обмундированием. А дело было в том, что солдат-срочник вместе с солдатом-контрактником ездили в Грозный, где продавали слитый с боевых машин бензин и на вырученные деньги кутили в местных кафе. По одной из версий пьяный собутыльник и продал его в рабство. Что было дальше, никто не знает. Говорят, что видели солдатика в Грузии, но след потерялся, и лишь спустя полтора года нашли тело и жетон. Сослуживец через два месяца разорвал себе кисть запалом от гранаты, лишился двух пальцев, попал в госпиталь и вернулся лишь через шесть месяцев под конвоем. Допрашивали его оперативники, сидел он в зиндане (яма в грунте), но, по-видимому, ничего не сказал, так как через десять дней, как выпустили его, грязного и истощавшего, он уволился и уехал на гражданку, не сказав никому ни слова. Судмедэкспертам же нужны фото пропавшего, медицинская книжка или кровь его родителей. Но первое было утеряно, а родители его переехали.

Начальник физической подготовки и спорта сделал меня врачом сборной команды дивизии по рукопашному бою и армреслингу. Завтра мы должны выехать на спортивные сборы в Будённовск – небольшой город в Ставропольском крае.

Командир части хочет, чтобы я нашёл себе заменщика, который бы не пил, всех знал и умел лечить солдат. Всех претендентов на мою должность, которых я к нему привожу, он выпроваживает из кабинета. Также ему хочется, чтобы я сделал «дембельский аккорд», а именно – купил в медицинский пункт стиральную машинку и пылесос. В душе я лишь улыбаюсь, так как иного выбора у меня не остаётся. К подобному вымогательству я отношусь скептически, так как это унижает скорее его, чем меня. Начмед дивизии также пообещал «помочь» в этом вопросе, но после того, как я сделаю медпункт образцово-показательным, как по документам, так и на деле. На это мне отвели неделю, но невозможно за такой срок сделать то, чем почти никто не занимался шесть месяцев. Зато ко мне приводят на консультации больных из других частей. Я предложил открыть на базе своего медицинского пункта психиатрическое отделение госпиталя, так как оно пока не построено, и отметил, что у меня уже развернут лазарет на двадцать коек. Но гарнизонное командование меня не поддержало.

Потихоньку продолжаю бегать. У нас уже довольно тепло. Днём в тени плюс пятнадцать, снег уже растаял, остался лишь в горах. Всюду грязь, каждый раз, когда заходишь куда-нибудь – подолгу моешь туфли. Два дня продолжают лить дожди.

С первого февраля нам снизили заработную плату после визита министра почти на семьдесят долларов. Наверное, ему показалось, что мы и так хорошо живём.

Хорошо встретили с ребятами Старый Новый Год. Скинулись и устроили небольшой праздник. Я наготовил салатов: из крабовых палочек, с печенью трески, – нажарил куриных окорочков с чесноком, испёк торт «Наполеон». Поставили декоративные свечи. Посидели в медицинском пункте, предварительно уложив бойцов спать, посмотрели праздничные телепередачи. На улице был новогодний салют, как всегда, из пулемётных, автоматных очередей и залпов ракетниц (хотя всех заранее предупредили о том, что патруль будет вылавливать смельчаков). На заставах мирно громыхали пушечки…

В захламлённую квартиру идти не хотелось. Комки засохшей грязи валялись даже в коридоре: офицеры, как правило, не любят убирать за собой. С периодичностью раз в два-три месяца кто-нибудь пригоняет солдат, которые выносят мусор и подметают. Одного соседа (начфина) мы прозвали Вонючка. У него были и другие клички: Мышь (из-за тишины и незаметности), Студент (из-за очков и интеллигентного лица). Когда он заходил домой, то берцы и носки выносил на балкон. Парень был молодой и добрый, но мылся редко.

Сегодня комбат сообщил мне, что на соревнование меня не отпустит, так как в нашей части объявлен безвыездной режим: недавно украли дорогую аппаратуру стоимостью пятьдесят тысяч долларов (переносной блок для пеленгования), и военная прокуратура ведёт расследование. Пропала она ещё месяц назад, но боялись доложить, ждали, что найдётся. Вину повесили на молодого прапорщика – вчерашнего солдата. Аппаратура так и не нашлась, и её списали.

Часто возникает ощущение, будто живёшь в колонии строго режима, окружённой со всех сторон колючей проволокой и минными полями. Сегодня ночью четверо подвыпивших ребят подорвались на нашем же минном поле.

Сегодня зампотыл полка предложил мне должность начмеда. По штату – майор, вроде как повышение. Но я отказался. Во-первых, надо руководить сотней подчинённых, во-вторых, повесить под свою ответственность двадцать семь единиц разграбленной техники, в-третьих, в полку свыше двух тысяч человек, а в-четвёртых, всё ещё надеюсь, что мой переход в госпиталь состоится.

24.02.2002 г., Ханкала

Неделю я провёл на соревнованиях по армреслингу и рукопашному бою, которые проходили в городе Будённовск. Но на этот раз я выступал спортивным врачом команды сборной 42-й дивизии. Начфиз доказал комдиву необходимость иметь при себе спортивного врача, а тот уже сверху отменил все приказы комбата, и меня взяли в команду. Я об этом даже и не помышлял. Вновь появилась возможность уехать из части под благовидным предлогом. Единственное условие начфиза: «За три дня до выступлений делать всем внутримышечные и внутривенные витаминные инъекции». И, набрав витаминов, я принялся их вливать в неслабые молодые тела.

Команда, приехав в Будённовск вечером, сбежала из казармы веселиться и снимать девочек. Так продолжалось всё время, даже когда наступила мандатная комиссия. Часть солдатиков мы разыскивали с помощью таксистов по гостиницам и выдёргивали их прямо из постелей. Какие там соревнования? У всех в глазах горело лишь необузданное желание! По дороге они делились между собой пережитым. И никакие словесные запреты начфиза не могли их удержать в казарме.

Выступили мы хорошо. Самое главное – тактическая и психологическая подготовка. Все мужественно переносили инъекции глюкозы с аскорбиновой кислотой и витаминами группы В, а так как это всё проделывалось недалеко от ринга, то шокировало соперников. Такого в армейском спорте солдатского уровня ещё никто не видел.

На обратном пути мы заехали на шесть часов в Кисловодск (это приблизительно два часа езды от Минеральных Вод). Там стояла настоящая весна, и бушлаты с зимними шапками мы оставили в камере хранения на вокзале. Сходили в театр на весёлую комедию по Задорнову «Мужчина на продажу». Сфотографировались. Этот небольшой курортный городишко всё больше и больше привлекает чистым воздухом, нарзаном и местным эксклюзивным колоритом с европейским оттенком.

В Моздоке два дня ожидали вертолёт. Снова в небе произошло очередное ЧП, и их вылеты были отменены. Лопасти вертолёта зацепились за линии электропередач в станице Калиновская, и «спецкомиссия расследует причины падения». Стандартная фраза, ничего не говорящая. Вчера, пробегая по взлётке, видел, что остаётся от сгоревшего вертолёта, если он падает на землю – «горсть пепла» и обрубок от хвоста, грустно напоминающий о грозной машине.

В части я пробыл неделю. Насмотревшись на соревнованиях новых приёмов, решил попрактиковаться. Вызвал по очереди трёх офицеров на ринг и рукопашный бой. Первый бой – по?трезвому. Победа была лёгкой и закончилась разбитой губой соперника. Затем мы сели с другом Эдиком, как он говорит, «за балабасы» и домашний коньяк, которые передала его мама из Будённовска. Стакан домашнего коньяка вскружил нам головы. И из медпункта мы перебрались в казарму второй роты. Наши бойцы не могли понять, почему два друга дерутся между собой. Для нас это был психологический тренинг. Досадно, что именно на это время выключили электричество и пришлось драться под свечкой. Друг на двадцать килограммов тяжелее, но я подвижней и решительней. Первый раунд был выигран мною. Умывшись, мы приступили ко второму, так как возник спор за первенство. Били почти вслепую. Я пропустил один удар в грудь, а соперник – три в лицо. Весть о том, что дерутся начмед и психолог, быстро облетела часть, и офицеры устроили тотализатор.

Когда же включили свет, вся наша спортивная комната была забрызгана кровью. Наутро я боялся смотреть на друга. Думал, что на этом наши отношения закончатся. Но он улыбался через заплывшие глаза, смачивал платок со льдом у носа и тихо, по-доброму матерился. Комбат приказал написать объяснительные по поводу драки, но мы отделались традиционными солдатскими отговорками: «Шёл, поскользнулся, упал».

После этого меня отправили в командировку в Краснодар, чтобы отвезти больного в неврологическое отделение и найти солдата, который не возвратился после лечения из тамошнего госпиталя. Как было известно из предыстории, дезертир делал ремонт на квартире санинструктора Катковой. С её слов, маленько тормозил. И для ускорения процесса она огрела его поленом по голове, а затем её новый воздыхатель – замполит части – приложил к нему свою руку. В итоге с закрытой черепно-мозговой травмой он пропал на несколько месяцев. Учитывая его прошлое: армянин, неполная семья, самовольное оставление части из Тамбова – не исключено, что скрывался дома.

Своего больного я «сдал» в госпиталь Моздока, а сам отправился в Ростов. Половину пути проехал на электричках, половину дороги на попутке-таблетке за символическую плату. Здесь пробыл три дня. Хотел привезти выписку из приказа на мой перевод, но меня разочаровали – никакого приказа не было и в помине. Отношение и представление на перевод уже год витало в неизвестных направлениях. Из Ростова я направился в Краснодар (семь часов езды на поезде), там и начал поиски сбежавшего солдата. В столице Кубани его не оказалось, что подтвердил и начмед госпиталя, где он лечился, и комендант Краснодара.

Из Краснодара мой путь лежал к станице Брюховецкой (это в сотне километрах от него) и далее на хутор Суворовский, о котором даже не знали местные таксисты и автобусные диспетчера. Однако товарищ М. вполне мог отсиживаться именно там. Я обратился в управление внутренних дел. Кто-то из оперов вспомнил, что это его район, но сказал, что вечером туда не поедет. На УАЗике меня отвезли в станичную гостиницу, где я снял койку в номере на восемь человек, а поутру вновь стал осаждать блюстителей порядка.

Пообщавшись с местной милицией, мы разработали план поисков и задержания. Поначалу необходимо было задержать хулигана-наркомана, а затем солдата-дезертира. Всё прошло успешно, и мы вместе возвратились в станицу. Первого сдали осведомители, а второго обнаружили спящим в заброшенном бараке. Никто не пытался бежать. Помощь здешней милиции меня поразила: не думал, что они могут быть вежливыми не только по телевизору. Этому бы поучиться кавказским защитникам порядка, которые только и думают, как навариться на военном, возвращающемся из Чечни, как выманить «лишние» деньги или подбросить в его карманы патроны да коноплю.

Сейчас готовлюсь к очередной поездке, но это будет лишь после первого марта. На горизонте командировка в Уссурийск на поиски фотографии или родственников погибшего солдата. Уже сделал пробное мероприятие, заикнувшись комбату о своей заинтересованности в этом вопросе.

28.02.2002 г., Ханкала