Особо опасная статья

– Кайнаков, когда я несколько часов назад, на этом же самом месте, распинался о…

– Оставьте, Иван Дмитриевич… – огрызнулся президент.

– Нет, это вы оставьте! – перебил следователь. – С момента похищения вашего сына прошло восемь часов. Что можно сделать за это время, как вы думаете? Просидеть в подвале соседней высотки? Возможно! А еще за эти часы можно успеть долететь до мыса Рока – это самая западная точка Евразии! Пока я начну делать какие-либо распоряжения, и они дойдут до португальских властей, ваш сын может оказаться в Вашингтоне. Или на берегу Лимпопо.

Кайнаков сидел белый, как мел, и пытался что-то пить из пустого стакана.

– У вас крадут сына, вместе с сыном исчезает его охранник, и кто меня сейчас уверит в том, что это не упомянутый Дима организовал похищение? Вы помните мой вопрос в первый момент нашего знакомства? Что я спросил, господин президент? – Кряжин уже давно вышел из себя, и лишь профессиональный такт и понимание невозможности показать этот выход окружающим удерживал его от вспышки. – Так о чем я спросил тогда?

– Вы спросили, кто забирает сына из школы, – просипел президент.

– А что вы ответили?

– Что телохранитель уехал в школу за Колей, но Коли там уже не оказалось.

– Нет, вы не так ответили, – следователь вынул из кармана тонкий блокнот. – Цитирую, Кайнаков. Ответы на подобные вопросы я всегда записываю. Вы мне сказали, что… – найдя нужный лист, следователь свободной рукой пошарил по карманам, тряхнул рукой, расправляя дужки очков, и приложил тонкие и узкие, почти невидимые линзы к глазам: – Что «мальчика через час должен был забрать телохранитель, но в связи с событиями это оказалось ненужным».

– А какая разница? – мертвым голосом спросил Кайнаков.

Кряжин подошел к его креслу, наклонился и остановил свои губы в сантиметре от уха президента.

– А разница в том, господин угольный магнат, что из вашего первого ответа я заключил, что охранник в школе не был. Раз так, то нет и смысла с ним разговаривать относительно событий. – Выпрямившись, следователь уложил блокнот в карман. – А сейчас я обязан сделать вывод о том, что ваш телохранитель по имени Дима был в школе в тот момент, когда учительница французского звонила в милицию. Это заключение неумолимо наталкивает меня на мысль о том, что о похищении сына вы узнали гораздо раньше, чем вам сообщили власти! Что связывает две эти простые выкладки? Еще более простая выкладка. Ваш телохранитель Дима сообщил вам о происшествии из школы либо уже из машины, когда вышел из школы. И теперь я уже восемь часов кряду не ищу телохранителя, вместо того, чтобы прилагать к этому все усилия.

– И правильно делаете, что не ищете, – вдруг буркнул Кайнаков. – Дима любил Колю как сына. Просто с телохранителем что-то случилось.

Кряжин глубоко вздохнул и посмотрел на президента взглядом, полным сожаления. Ему очень хотелось привести несколько примеров из числа тех, когда именно любящие люди совершали в отношении предмета своего обожания чудовищные преступления, но смолчал. Достаточно реакции на это жены президента. Альберт Артурович – не Ангелина Викторовна, конечно, на пол не рухнет, но то, что лишило чувств мать, может запросто спровоцировать неадекватное поведение отца. А Кайнаков был нужен сейчас Кряжину мыслящим и спокойным.

– Сколько времени он охраняет вашего сына?

Кайнаков поиграл бровями. «Считает месяцы», – подумал Кряжин, и ошибся. Тот считал годы.

– Сначала он охранял меня, – президент загнул палец. – Еще в начале моей карьеры, когда я был просто перспективным коммерсантом. Потом жену, – загнул второй и сразу третий. – И четыре последних года – Колю. Он служит мне десять лет.

– Вторая новость? – Он подошел к сифону и наполнил второй чистый стакан.

– Мне похитители звонили.

Страдающему от жажды Кряжину мгновенно расхотелось пить. Он подержал стакан в руке, поставил его рядом с сифоном и прошел к «своему» креслу.

– Что говорят? – спросил он, вынимая из кармана сигареты.

– Они обещают убить Колю, если я…

– Если вы что? – грубо перебил Кряжин. – Только не говорите мне о каких-то сотнях тысяч тонн угля, которые вы должны отправить в Германию.

– …Если я не позвоню в Страсбург.

– Зачем, Кайнаков?!

Кайнаков вырвался из кресла, стал говорить банальные вещи. Закричал о том, что никакими деньгами нельзя оценить жизнь его единственного сына, его Коли. Добавлял, что у него нет желания попадать в историю, в которую попал посол Чехии в России. Что он богаче посла Чехии в России. И он готов даже взорвать все шахты и затопить водой шурфы, если того потребуют похитители.

Но подставлять родственника?! Человека, который помог ему немало и все бескорыстно?!

Кряжин в этом не сомневался. Более того, он был даже уверен в том, что Кайнаков взорвет шахты вместе с находящимися в них шахтерами.

Что стоила для следователя жизнь маленького Коли? Чем было для него выполнение поставленной на службе задачи? Всем. И стоила многого. Именно по этой причине следователь не мог сейчас просто взять со стола папку и выйти вон. Очень хотелось спросить, зачем Кайнаков просил возбудить уголовное дело и привлечь виновных к уголовной ответственности. Но задать такой вопрос – это унизить себя и организацию, которую представляешь. «Зачем заявление тогда писал, олигарх? Разбирался бы сам, коль скоро настолько крут». И тут же получишь в ответ зуботычину: «Я так и знал, что ваша контора служит лишь для охлаждения пыла неугодных власти губернаторов и законно богатеющих граждан».

Кряжин не спросил бы в любом случае. Существуют ситуации, в которых приходится ломать гордыню и пытаться подстроиться под звон струны такого вот Кайнакова.

Именно – пытаться подстроиться. Потому как умный следователь только сделает вид. На самом деле он будет делать свою работу.

Но среди истерического бреда Кайнакова следователь выделил нечто, что не увязывалось с основным контекстом. Или это просто скачок с одной мысли на другую?

– Прекратите безумствовать, Альберт Артурович. О каком родственнике вы ведете речь?

– Я солгал вам.

– Я знаю, – Кряжин сунул в рот пластик жвачки и стал старательно его разжевывать. – Я знаю, что вы соврали. И я потерял несколько часов. Так что у нас за несчастный случай произошел в Страсбурге?

– В марте прошлого года вашим ведомством был задержан, а впоследствии водворен под стражу некто Устимцев. Вы слышали это имя?

– Все слышали, – сказал Кряжин. – У кого есть телевизор.

Именно в марте 2003 года делом одного из самых состоятельных людей России, владельца нефтяных промыслов на Ямале и Кавказе, занялась Генеральная прокуратура в лице старшего следователя по особо важным делам Любомирова. Понятно, что не сам Любомиров оказался инициатором этого сенсационного задержания. Его на путь истинный наставили. Как сегодня утром – Кряжина.

Устимцев, кроме всего прочего, является губернатором Камчатки, население которой видела главу своей администрации лишь дважды – когда тот раздавал бесплатную водку перед выборами и когда на Камчатку по ошибке подали электричество и многие успели полчаса посмотреть телевизор, где Устимцев выступал с трибуны какого-то стадиона.

«Почему стадиона? – спрашивали потом те, кто не видел, тех, кто видел. – При чем здесь стадион, однако?». – «Потому что, однако, начальника наша футбол купила», – говорили те, кто пообразованнее тех, что передачу не смотрел. – «А зачем начальнику футбол?» – «Дурак ты, однако. Можно бесплатно играть».

И все бы ничего, переизбирали бы Устимцева потом, наверное, еще два раза, да грянул над Вениамином Геннадьевичем гром. «Регион дотационный? – вдруг спросили из Центра. – Люди пишут, что зарплату продуктами получают, Вениамин Геннадьевич. Олени от голодухи пухнут, а люди от оленей, которых вынуждены съедать, вместо того, чтобы увеличивать их поголовье. И как вы смотрите на это оленеводческое бедствие?».

Ответ Центру Устимцев дал в ноябре 2003 года.

Примеры нерационального использования нажитого капитала в современной России имелись. Нефть, газ, уголь, алмазы, превращаясь в деньги, оседали на прочных счетах вкладчиков зарубежных банков. Но когда деньги у отдельных представителей страны, стоящей на сорок девятом месте в мировой табели о рангах, появляются в таком количестве и в такие сжатые сроки, ее руководство не может смотреть на это спокойно. Тем более что приблизительно девяносто процентов этих сумм должно было осесть в бюджете.

Деньги нужно отмывать. Это знают даже владельцы казино в Томской области. А что такое «стирка денег» по своей сути? Это поиск резонных объяснений властям о том, что появились они законным путем. Если с властями делиться, то отмывать будет ничего не нужно, ибо в этом случае начинает работать старая поговорка: «Деньги не пахнут». Если делиться, скупясь, есть опасность оказаться в соответствующих органах, где придется ответить на несколько неприятных вопросов. И в дальнейшем больше не жадничать. Однако если суммы, простите, прятать, маскировать, камуфлировать под сбережения, власти начинают сердиться.

До Устимцева Вениамина Геннадьевича эта истина дошла быстрее всех. Именно по этой причине он долго находился на свободе. До тех пор, пока не грянул означенный гром. А гром грянул, собственно говоря, по глупости самого Вениамина Геннадьевича. Вместо того чтобы делиться, он принял решение покупать права на то, что не может быть арестовано и априори обращено в пользу государства.

Первый удар по зорко следящей за малейшим вольнодумием олигархов Счетной палате был нанесен Устимцевым в ноябре 2002 года. Покупка футбольного клуба «Йорк Юнайтед» английской премьер-лиги обошлась миллиардеру в триста миллионов долларов. Плюс еще сто для того, чтобы расторгнуть контракты с футболистами слабыми и прикупить с пяток лучших.

Счетная палата во главе со своим руководителем слегка растерялась. Четыреста миллионов долларов господин Устимцев пропустил мимо государственного бюджета, мимо пухнущих оленеводов.

«Вот так я и смотрю на ваше оленеводческое бедствие», – слышалось руководителю Счетной палаты в таких действиях миллиардера.

Счетной палате было над чем поломать голову. Одно дело приехать, посчитать, недосчитаться, отрапортовать и подготовить все условия Генеральной прокуратуре для законных следственных действий. Прокуратура приедет, опишет, изымет и обратит.

Но как изъять из английской премьер-лиги клуб? И куда его потом, даже если изъять получится, обратить? Легко представить заголовки газет: