Особо опасная статья

– И это вы называете профессионализмом?! – И в этот момент он вспомнил, что до сих пор находится на связи с похитителями.

Кайнаков, задыхаясь от возмущения и страха, дернул рукой, и трубка упала на ковровый настил гостиной.

Поднял он ее лишь с третьего раза. Поднес непослушной рукой к голове и вжал в ухо.

– Это был хороший совет, – сказал тот же голос. – Я о последних словах следователя. А теперь по существу…

Глава вторая

Пока его везли, Коля беспрестанно вертел головой в поисках знакомых уличных строений. Через пять минут он начал тревожиться. Во-первых, куда-то подевался киоск «Мороженое», что на углу третьей по счету улицы после школы. Его не было, и это Колю обескуражило. Во-вторых, кто-то снес церковь у метро.

– Куда ты едешь, слон? – заволновался Коля.

– Можно, я ему голову откручу? – пошутил сидящий рядом с Колей неприятный новый папин телохранитель.

Человек за рулем дурацкой машины ничего не ответил, лишь нервно крутанул толстой шеей.

Шутки нового охранника Феликса Коле не понравились, и он решил сразу сообщить отцу об их непочтительном к нему отношении. Слыханное ли дело? К нему, сыну папы, в комнату которого без спросу не заходит ни один человек, обращаются, как к уличному мальчишке!

Колины глаза наполнились слезами, и он решил молчать до самого дома. Но время шло, а знакомые улицы и здания не появлялись. Ему было еще трудно сообразить, что это не дорога к дому, а еще труднее понять – происходит что-то неладное. Еще через некоторое время стали происходить события, которые и вовсе не поддавались каким-либо объяснениям.

Человек за рулем остановил машину у черной иномарки («БМВ», – догадался Коля, увидев на решетке радиатора знакомую эмблему) и сказал, чтобы все выходили «быстро и молча».

Феликс схватил Колю за локоть, было больно, Коля дернул рукой, но от этого стало еще больнее – Феликс сжал руку так, что она онемела. Именно в этот момент девятилетний Кайнаков-младший стал догадываться, что везут его не домой и что происходит именно то, о чем предупреждал папа, когда говорил, что ходить по улицам без телохранителей становится все опаснее.

Его снова втолкнули на заднее сиденье, и машина, рыкнув мощным двигателем, поехала дальше. Теперь дорогу не стало видно вовсе: сиденья располагались глубоко, а когда однажды Коля решил приподняться, тут же получил подзатыльник от Феликса.

Вот сейчас стало по-настоящему страшно. О таких ситуациях Коле не рассказывали ни дома, ни в школе. Учитель обеспечения безопасности жизнедеятельности Владимир Маркович твердил на уроке: «Que notre divin sauveur et sa trеs sainte mere vous aient en leur sainte et puissante garde»,[18 - Да сохранит вас наш божественный спаситель и его пресвятая матерь под своим святым и могущественным покровом. (фр.)] а что нужно сделать для того, чтобы это произошло, не объяснял. Вместо этого постоянно выходил в лаборантскую, через минуту возвращался оттуда довольный и чуть розовый и начинал урок не с того места, где окончил.

Еще через пять минут Коле зачем-то натянули на плечи спортивную кофту и надели на голову капюшон. Он был велик, спускался до самого подбородка, и мешал смотреть по сторонам. Когда же мальчик попытался приподнять его край, Феликс взял его за шею и сжал так, что Коля тихо заплакал.

Потом его вели по лестнице, потом повернули и вели еще по одной, и таких поворотов с лестницами Коля насчитал восемь. Когда открылась дверь и щелкнул замок, он услышал над собой:

– Все в порядке?

– Нормально, – ответил тот, что недавно сидел за рулем.

– Полный порядок, – подтвердил Феликс и втолкнул Колю в пахнущую пылью квартиру. Коле так думалось, что в квартиру, потому что за всю свою жизнь он был только в квартире и в школе. На школу это было не похоже, а потому, конечно, – квартира.

Его провели дальше, причем Феликс вел его, как лошадь, управляя шеей мальчика, словно уздой.

А потом его снова втолкнули в комнату, а за спиной клацнул замок. Он стоял с минуту, боясь шелохнуться, но тишина подтверждала, что он в помещении один.

Тогда Коля приподнял край капюшона и посмотрел вокруг. Комната, чуть больше, чем ванная на новой квартире, пустая и темная. Окна заклеены газетами, в углу старый диван с мятым одеялом и подушкой, из которого клоками торчала серая вата, рядом – табурет, на нем – чистая тарелка и стакан. Под подошвами ботинок скрипел неровный паркет и шуршала ссохшаяся грязь. Пахло в комнате еще хуже, чем в гараже, куда он спускался с телохранителем Димой, который нынче заболел корью.

Коля дошел до дивана, присел на его край, увидел в углу спешащего по своим делам таракана и вытер кулаком сухие глаза.

Еще через минуту он беззвучно заплакал.

Под недоуменные взгляды оперативников Кряжин заставил всех сесть в микроавтобус Генпрокуратуры и велел водителю ехать на Большую Дмитровку. Следом за автобусом потянулся «Форд» «муровцев».

Уже в кабинете, рассадив всех по стульям, он без ложного эпатажа произнес фразу, которую повторяют всякий раз те, кто оказывается уличенным в чем-то нехорошем:

– Мы попали.

Ответом ему было полное молчание. Лишь спец отдела «Р» теребил шнур выглядывающего из коробки микрофона. Он и три сотрудника МУРа ждали объяснений.

– Квартира под их полным контролем.

– Бинокль в окне соседнего дома еще не есть полный контроль, – возразил Сидельников, коллега Саланцева.

– Я тебя прощаю. – Кряжин пожевал губами. – Но в следующий раз, когда тебе придет в голову усомниться в моем разуме, хорошенько перед этим подумай. Вы не слышали разговор с похитителями, который слышал я. За пять минут перед ним я произнес фразу, на которую в речи неизвестного нашлось место для возражения. Возможно, квартира Кайнакова прослушивается, и я уверен, что не одна гостиная. Вряд ли исключение составляют даже оба санузла. Вполне вероятно, что она не только прослушивается, но и довольно хорошо просматривается. Господин Торопов, время красноармейских биноклей ушло в анналы истории. Таким образом, я пресекаю ваши действия, направленные на поквартирный обход высотных зданий «Алых парусов». Не сомневаюсь, что вы их уже проводите. Кому вы звонили во время поездки сюда, Сидельников? Я видел ваш разговор через заднее стекло автобуса.

– Я попросил его позвонить в МУР и направить в высотки людей, – куснув губу, сообщил Саланцев.

– Остановитесь, оперативные сотрудники, – поморщился следователь. – Именем закона вас заклинаю. Ваша активная жизненная позиция не может не вызывать восхищения, однако всякую энергию надобно направлять в верном направлении.

В кабинете, в отличие от прохлады в гостиной Кайнакова, было довольно жарко. Взмокший воротник рубашки останавливал Кряжина, препятствуя его стремлению включить кондиционер сразу, однако на этот раз страх перед простудой не смог пересилить жажду свежести. Подняв со стола пульт, следователь направил его на вытянутый агрегат под потолком и нажал кнопку.

По мере того как в комнату стала поступать прохлада, угасал пыл сыщиков. Торопов отзвонился в МУР, спец наладил аппаратуру, и вскоре в кабинете послышалась запись телефонного разговора.

Дверь распахнулась, в кабинет вошел начальник следственного Управления Генеральной прокуратуры Смагин. Оперативники, не в силах оторвать взглядов от погон с тремя большими звездами, с почтением встали. Кряжин кивнул на аппарат, и начальник молча присел на край широкого стола следователя. Этот жест вызвал у оперов еще большее уважение, чем звезды на новеньких погонах. Только свой человек во время рабочего момента может сесть на стол. И сразу возникли сомнения: этот старший советник на самом деле начальник Управления? В тоскливых взглядах сыщиков засветилась надежда на то, что когда-нибудь и они дорастут до того положения, когда начальник Главка или министр МВД будет вот так заходить и садиться на край их стола…

– И ты решил вывести группу? – спросил Смагин, когда спец остановил пленку.

– Они полностью владеют ситуацией в квартире. Телефоны, имеющиеся в доме, прослушиваются. Под контролем и обстановка внутри квартиры. Думаю, что она и просматривается, если, конечно, говорящий по телефону не видел, как я задергиваю портьеры, а лишь слышал звук. Если второе верно, то нужно отдать должное сообразительности мерзавцев. Сблефовав, они сказали: «Внимание, мы не только слышим, но и видим».

Следователь наконец-то поздоровался с начальником и приблизился к сейфу. Вынул кобуру, подумал и стал разматывать для надевания. Ремни на ней были новы и блестящи, из чего опера мгновенно заключили, что она не надевалась ни разу после того, как была выдана со склада. И ужаснулись, когда увидели пистолет. Его, несомненно, регулярно чистили, но весь его вид убеждал в том, что если из него и стреляли, то только оружейники на заводе во время пристрелки.

Кряжин между тем снова сунул «макаров» в твердую кобуру и погрузил обратно в сейф.

– Если их требования к Кайнакову серьезны и речь идет о больших деньгах, им проще за неповиновение отца убить сына, а потом забрать жену. Вторично Альберт Артурович звать на помощь власти не станет. Он просто сразу сделает все, как нужно, чего бы это ни стоило.

– Может, Кайнаков обидел кого-нибудь, а сейчас терпит нужду по этой причине? – предположил Саланцев, ковыряя каблуком пол кабинета. – У меня есть сын. Он просил меня сегодня сводить его в кино про рыбку-клоуна. Он гуляет под присмотром воспитателя детского сада, и его никто не станет похищать, потому что мне нечего предъявить.

– Я бы сказал более, – вмешался Сидельников. – У честных людей детей не похищают. Но это так… Лирика. Искать нужно как можно быстрее, потому что ребенок тут совершенно ни при чем.

Окинув компанию вдумчивым взглядом, советник снова вернулся к сейфу, выгреб с его дна несколько папок и бросил их на стол. Грохнула закрываемая дверца, а следователь, как сеятель, стал разбрасывать увесистые корки с тесемками на колени «муровцев».

– Здесь материалы о похищениях детей за последние два года. Они совершенно идентичны по социальной принадлежности жертв, целям похитителей и конечным результатам. Я хочу, чтобы вы изучили каждую букву этих документов и высказали свои мысли об этом завтра утром.

– Я что-то не понял, – громко заметил Смагин.

– Это не дела, – краешками губ улыбнулся следователь. – Это мои личные записи по ходу расследования. Констатация фактов без комментариев. Комментарии я хочу услышать завтра из уст этих господ.

– Если бы знать, что квартира не просматривается, задача значительно упростилась бы, – произнес, сползая со стола, Смагин. Он сполз для того, чтобы наполнить стакан газировкой из сифона следователя.

Отличительная черта всех начальников – констатировать очевидные вещи, выдавая их за звенья собственной цепи рассуждений. После этого очень трудно кого-либо уверить в том, что к последующему успеху они не имеют никакого отношения. Начальник следственного Управления не был знаком с оперативниками. Точнее сказать, они не были знакомы с его манерами, а потому именно такие мысли в голову сыщиков заползли сразу и навсегда. И только Кряжину было хорошо известно, что если в этом доме на Большой Дмитровке и есть кто-то сообразительнее его самого, так это начальник следственного Управления Смагин.