Легионер. Книга четвертая

Но о какой второй линии сейчас можно говорить, если и первая-то никуда не годилась! Спустя самое малое время после завершения спешного, абы как, строительства, неукрепленные стенки траншей и окопов «поползли» от дождей, их дно превратилось в грязевую ловушку. Сейчас, когда реальная угроза десанта проявилась во всей своей очевидности, времени для приведения вырытых окопов в порядок, наверное, хватит. Часть окопов и соединительных траншей была спланирована настолько бездарно, что при орудийной поддержке с моря засевшие там защитники будут неминуемо уничтожены огнем артиллерии.

Исключение представлял лишь участок линии обороны, подготовленный дружиной Ландсберга и под его руководством – по всем правилам фортификационной науки.

Отметил Ландсберг и еще один минус: линия обороны, намеченная лично генерал-губернатором, была слишком коротка. Японцы быстро поймут это, оглядев берег в бинокли… И, высадившись на доступных участках севернее и южнее, зайдут с флангов и вынудят защитников отступить.

А нынче его высокопревосходительство, между тем, о необходимости укрепления береговой обороны даже и не поминает! «Ждать» и «готовиться» – это были, пожалуй, самыми употребляемыми им на памятном совещании 23 июня глаголами.

«Конечно, – рассуждал Ландсберг. – Конечно, за всякой военной доктриной неминуемо стоит так называемая большая политика. Вот и Ляпунов напоминает о директиве Ставки военного командования: драться за Сахалин до заключения с Японией мирного договора. В Ставке были убеждены, что яростное сопротивление защитников Сахалина даст русской делегации на будущих мирных переговорах сильную козырную карту».

Закончилось совещание сообщением ординарца генерал-губернатора о том, что телеграфная связь с постом Корсаковский прервана. Офицеры переглянулись: очевидной причиной прекращение связи был захват противником телеграфной конторы в самом посту. Либо диверсионная вылазка японцев на берег и порча ими телеграфной линии. Но в любом случае было ясно: японские солдаты уже вступили на островную землю…

Отпустив офицеров, командующих отрядами, Ляпунов попросил задержаться командиров приданных отрядам дружин. В большинстве своем ими были командированные из Маньчжурской армии офицеры. Почти у всех на мундирах с погонами красовались совсем недавние боевые награды.

На статского начальника Первой саперной дружины Ландсберга маньджурцы поглядывали с иронией, а некоторые и откровенно посмеивались над его маловразумительным военным «нарядом». Форма дружинников была придумана кем-то в Ставке и получила личное одобрение Ляпунова – всё того же каторжного серого цвета, она была лишена погон и знаков отличия.

Каторжное прошлое Ландсберга не было тайной ни для кого, и только двое-трое из командиров отрядов относились к нему без предубеждения, как к равному. И возмущались вопиющей несправедливостью – тем, что по чьей-то злой воле либо недомыслию начальства ему не присвоен воинский чин. Капитан Филимонов и штабс-капитан Рогайский, командиры второй и пятой дружин, не ограничились выражением сочувствия и солидарности, а неоднократно поднимали в присутствии военного губернатора вопрос о присвоении Ландсбергу воинского чина. Однако их вмешательство вызвало лишь откровенное раздражение генерала.

– Господа офицеры! Я хотел бы обратить ваше внимание на морально-нравственный дух воинских формирований, которыми вам доверено командовать, – начал Ляпунов. – Я не желаю нынче устраивать подробных разбирательств участившихся за последнее время случаев мародерства и грабежа местного мирного населения. Не до того, господа! Однако жалоб на ваших дружинников приходит много, верьте слову! Там забрались в курятник и несушек передушили, здесь произвели незаконную реквизицию муки или сена… Дружинники, аки псы голодные, рыщут по селениям и требуют у обывателей водку, мясо… Это крайне неприятные факты, господа! Тем более – в свете предстоящих нам, по всей вероятности, партизанских действий. Первое дело для партизан – поддержка мирного народонаселения, его лояльность и помощь. Ничего этого не будет, если вы в самом начале не искорените факты ограбления мирных поселян и случаи мародерства… Капитан Щекин, вы имеете сказать что-нибудь по существу?

Тот вскочил:

– Если позволите, ваше высокопревосходительство. Я уже письменно доносил и вам, и исполняющему должность начальника штаба местных войск подполковнику Осипову про случаи маскировки грабителей – очевидно, беглых арестантов – под дружинников. Две таких шайки были пойманы мною собственноручно, на месте преступления. Добыли, мерзавцы, красных ленточек, понашили их на бушлаты и армяки, и под видом квартирьеров и заготовителей обшаривали подворья поселенцев. Так что, господин генерал, тут всех собак, извините, вешать на наше воинство нельзя-с!

– Дозвольте дополнить капитана Щекина, господин генерал! – вскочил и молодцевато щелкнул каблуками капитан Быков. – Мало того, что обмундировка у дружинников, смею доложить, невразумительная какая-то, так еще и вопрос наведения дисциплины в дружинах не проработан. Где это видано, господин генерал, чтобы самым тяжким наказанием для солдата было его отчисление из воинского подразделения? Этак и сам Александр Македонский свои когорты мигом бы растерял, осмелюсь предположить! На время боевых действий и объявленного на острове военного положения самым разумным было бы приравнять дружинников к нижним армейским чинам. Вот когда они будут знать, что за оставление поля боя или мародерство под трибунал пойдут – тогда и дисциплина будет!

– У вас все, господа? Тогда отвечу сразу обоим, – кивнул военный губернатор острова. – Грабителей, маскирующихся под дружинников, приказываю изобличать, и с помощью местных гражданских и полицейских властей разъяснять. Местных жителей передавать гражданским властям, беглых арестантов расстреливать на месте. Это первое. Со вторым сложнее, господа офицеры! Формирование дружин и положенные в его основу принципы, включающие как льготы для дружинников, так и примерные меры наказания, изложены в приказе № 47 Наместника его Императорского Величества. А коли так, господа офицеры, то и обсуждать, а паче чаяния, осуждать сей приказ никому права не дано. Его надо исполнять. Есть еще вопросы? Нет? Тогда есть у меня вопрос к господину начальнику Первой саперной дружины господину Ландсбергу.

Ляпунов близоруко сощурился на вскочившего с места Ландсберга.

– Так вот, господин начальник Первой саперной дружины. Из имеющегося у меня рапорта следует, что всю последнюю неделю ваши люди усердно упражнялась в ежедневной стрельбе по мишеням. Стреляли по полтора-два часа, растрачивая при этом всякий раз не менее тысячи патронов. При всей похвальности воинских занятий, из данного факта вытекает грубейшее нарушение изданной мной директивы, доведенной, как уверяет начальник штаба, до всех войск местного гарнизона. А именно: налицо легкомысленное, если не преступное расходование боеприпасов, коих на каждую дружину выдано из расчета по двести патронов к винтовке системе Бердана. Учиться стрелять – это, конечно, похвально. Но чем же воевать после этакой расточительной учебы собираетесь, господин Ландсберг? Патронов в наших арсеналах почти не осталось!

– Полученный дружиной боекомпект, о котором говорит ваше высокопревосходительство, пребывает в целости и сохранности. Если вам угодно произвести личную ревизию, господин генерал – я готов предъявить все сорок две тысячи патронов немедленно!

– Тогда позвольте – а как же стрельба? Вы хотите сказать, что меня ввели в заблуждение?

– Никак нет, господин генерал! – Пряча под густыми усами легкую улыбку, Ландсберг шагнул к военному губернатору и протянул ему какие-то бумаги. – Извольте!

– Что это? – Ляпунов зашарил по столу в поисках очков. – Рапорт?

– Никак нет, господин генерал! Это оплаченный счет и расписка капитана норвежской зверобойной шхуны «Норд старз» в получении денег за проданные им винтовочные патроны системы Бердана. Если изволите вспомнить, то сия шхуна заходила в Дуэ за углем две недели назад. Зная скудость наших островных арсеналов, я поинтересовался у норвежца, нет ли у него лишних патронов? Таковые нашлись, и мне охотно их продали. Поскольку норвежский флаг является дружественным России, я не стал испрашивать разрешения властей на эту коммерческую сделку. Лицензия на подобные сделки с оружием и боеприпасами у меня, как у купца первой гильдии, имеется. Осмелюсь также напомнить вашему высокопревосходительству о разъяснительном письме господина генерал-губернатора Приморской области Гродекова, в коем он еще осенью прошлого года усиленно рекомендовал всем начальникам войск Охотоморья всемерно пополнять имеющиеся боезапасы, в том числе и за счет закупок у населения и прочих заинтересованных лиц…

Ляпунов сердито обернулся на подпоручика Марченко, и тот виновато развел руками: не знал, мол… Ляпунов откашлялся:

– М-да… Значит, не оставляете своих купеческих привычек, господин Ландсберг? – пробормотал он, потирая лоб. – За свой счет патроны купили… Что ж, в данном случае сие весьма похвально! Возьмите ваши счета и расписки… Так-с… О чем это я? М-да… Есть у кого еще вопросы, господа офицеры? Ну, тогда все свободны. Прошу следовать в расположение своих формирований и помнить все, о чем мы тут нынче говорили.

На улице штабс-капитан Рогайский догнал широко шагавшего Ландсберга и дружески потряс его за локоть.

– Здорово ты, Карл, «умыл» нашего «судейского генерала»! – негромко, с оглядкой на остальных офицеров проговорил он. – А заодно и этого лизоблюда Марченко! Экий поганец! У нас в Маньчжурии таким руку не подавали – доносы на товарищей писать!

– Ему не впервой, Аристарх! – хмыкнул Ландсберг. – Каждый месяц по два-три строчит – видно, обет такой дал своему богу: меня непременно «закопать»!

– Да черт с ним! – махнул рукой Рогайский. – Ну и что ты думаешь о нашей нынешней военной кампании? Полная конфузия! Полная! А ведь и я, грешный, поверил было нашему «судебному генералу», что войны на Сахалине не будет. С такой уверенностью он про это регулярно утверждал! Ну, думаю, начальству виднее! Опять-таки, он же со Ставкой все время сношения поддерживает! А тут смотри-ка, докатилось и до нас!

– Да, Аристарх, война уже совсем близко, – кивнул Ландсберг. – Японцы уже на юге острова… Неделя, много две – и мы увидим вражеские броненосцы здесь, на рейде!

Глава вторая. Где же Сонька?

…До отхода поезда Ландсберг, как и прочие пассажиры, посетил станционный буфет-ресторан Владивостокского вокзала. Там у него случилась еще одна встреча с прошлым.

– Простите, сударь, – рядом со столиком Карла остановился человек средних лет с белой бутоньеркой в петличке сюртука. – Простите, не изволите ли быть господином Ландсбергом?

Карл поднял глаза на говорившего. Прилично одетый господин, с цепким взглядом, с обширной блестящей лысиной. В руке тросточка. Лицо и голос незнакомца показались Ландсбергу смутно знакомыми, и он в который уж раз за последние годы с досадой подумал о том, что стареет, и память – особенно на лица – все чаще стала его подводить.

– Да, я Ландсберг, вы правы. Мы знакомы?

– О-о, не извольте беспокоиться и сетовать на свою память! Мы встречались с вами шесть лет назад, и довольно бегло, – незнакомец улыбнулся углами рта, ловко положил перед собеседником визитную карточку, и, словно извиняясь, добавил: – У меня-то память профессиональная, сударь!

Карл бросил взгляд на картонку: частное сыскное бюро «Стадницкий и Сын». Ну конечно, сыщик Стадницкий! Ландсберг тут же вспомнил, что нанимал этого господина для деликатных поручений, связанных с поиском во Владивостоке кандидатуры «сменщицы» для Соньки Золотой Ручки. Он приподнялся, пожал протянутую руку, предложил присесть.

– Благодарю. Собственно, я просто хотел засвидетельствовать свое почтение, господин Ландсберг, – Стадницкий поспешно опустился на стул, махнул рукой метрдотелю, караулившему каждое движение клиентов. – Рюмку коньяка, любезный! И лимончика, конечно, порезать… Изволите быть во Владивостоке по коммерческим делам, господин Ландсберг? Давно ли прибыли к нам с благословенного острова Сахалин?

– С последним осенним пароходом, сударь. Ожидаю, знаете ли, важных известий из столицы, предполагающих срочный отъезд в Европу. А с острова, как вы наверняка знаете, зимой только на собаках можно уехать. Вот и ждал известий из Санкт-Петербурга до сей поры.

– Да-да, с окончанием навигации с вашего благословенного острова не съедешь. Похвальная предусмотрительность, господин Ландсберг!

– А как ваше детективное бюро, господин Стадницкий? – вежливо поинтересовался Ландсберг. – Надеюсь, процветает?

– Да какое в нашем деле может быть процветание и благоденствие! – обреченно махнул рукой сыщик. – Это у сахалинских деловых людей коммерция на взлете! Наслышаны-с! Концессии угольные как на дрожжах плодятся, с нефтью большие дела раскручиваются… А мы что? С хлеба на квас, как говорится… Верьте слову, господин Ландсберг, больше из профессионального интереса на сыскной ниве тружусь, нежели из финансовых устремлений. Если бы не тетушкино наследство, позволяющее не думать о хлебе насущном, давно бы бросил свои детективные занятия! Тем более что по-настоящему интересные дела можно по пальцам перечесть, а так – всё больше кассиров беглых ищем-с, да жен неверных выслеживаем-с.

– Наслышаны, говорите? – Ландсберг усмехнулся, чокнулся с собеседником. – Ваше здоровье! Мы на Сахалине тоже, как говорится, о «великих» делах своих наслышаны – но только наслышаны, уверяю! Больше разговоров и ненужной суеты! Уголь и нефть на острове, разумеется, есть, но вот с разработкой месторождений проблем больше, чем самих месторождений. Главное – в законодательном и разрешительном отношении не всё определено. Впрочем, ни вам, ни даже мне нынче это и неинтересно, сударь. У вас – иные жизненные интересы, а я нынче отряхнул островной прах со своих ног, господин Стадницкий! И на Сахалин более возвращаться не планирую.

– Вот как? – вежливо поднял брови сыщик. – Крупные капиталисты туда, на остров рвутся, а вы, известный миллионщик, оттуда? Впрочем, не мое дело! Вам виднее, конечно! Да-с… Во Владивостоке не думаете обосноваться?

– Пока не знаю. Всё зависит от Петербурга, – уклончиво заметил Ландсберг. – Вот съезжу нынче в столицу, разберусь – и посмотрим потом…

Стадницкий внимательно поглядел на сюртук собеседника:

– В русско-японской войне изволили участвовать, сударь?

– А-а, это, – Ландсберг коснулся ладонью медали участника войны 1904–1905 годов с изображением всевидящего божьего ока. – Да, довелось, знаете ли…

– Не бронзовая, как у прочих, гляжу, а серебряная медалька у вас. Редкая! Мало кому такие дают – без колодки, на ленточке, специально для ношения на фраках отчеканена. Только для непосредственных участников боевых действий правительство такие медали чеканило. За особые заслуги, так сказать… Большие заслуги, полагаю, изволите иметь в той войне?

– Не больше, чем у других, – сухо ушел от разговора Ландсберг.

– Простите, если я как-то нечаянно задел ваши чувства, – извинился Стадницкий. – Просто, честно признаться, нечасто встретишь этакую награду у коммерсантов. Те в войну на иных фронтах воевали…

Он прожевал дольку лимона, промокнул губы салфеткой и с сожалением заглянул в пустую рюмку: