Неандертальца ищу. Роман-идиот. Первая часть

…Зуб укутал мохнатыми, тёплыми кусками мамонтовой шкуры детей и уложил спать в дальнем, самом тёплом углу пещеры. Подвинул выкорчеванный пень, уже порядочно обгоревший с одной стороны, поближе к огню, дотлевавшему в середине жилища. Направил потоки дыма деревянными заслонами в аккуратно продолбленное отверстие каменного свода пещеры. И только после этого раздвинул плотно сплетённую из толстого хвоща колючую занавесь, надёжно прикрывавшую овальное и почти незаметное за ней устье пещеры.

Зуб вышел за добычей.

Тяжёлое солнце ударило по глазам после полумрака пещеры. Ещё бы, лишь тлеющее мерцание никогда не гаснувшего огонька освещало его жилище, а здесь, на резком свету и просторе, Зуб невольно прижмурился и отвернулся от солнца. Освоившись на свету, побрёл, было, к соседям, но вспомнил с досадой, что вчера уже побывал у них, и вернулся ни с чем.

Не хотелось оставлять малышей одних, но Урыл, охотник из соседней пещеры, только злобно и неуступчиво заурчал, когда Зуб попросил, чтобы его жена Угляда посторожила детей, пока он будет разделывать мамонта, вчера попавшего в его хитрую, укрытую лапником яму и вчера же добротно забитого камнями. Разделка требовала не только сноровки, её-то Зубу не занимать, но и времени.

Хорошо ещё, что успел ночью отточить чёрный, порядочно уже иззубренный базальтовый нож. Он требовался не только для разделки туши, для этого годился и простой гранитный топор. Острый нож незаменим для более тонкой работы, аккуратного и чистого отделения драгоценной шкуры от мяса…

***

…два параллельных мира, которые – всё же! – пересекались, пересекались. И не так уж редко, по-видимому. Именно — по видимому. Ведь я же их вижу! Въяве вижу, на улицах, в магазинах вижу…

Ну, не так чтобы совсем тех вижу, но черты их узнаю. Вот, к примеру, – Баски. Откуда они?.. В них сохранились более, чем у других, рубленые черты лица, «корявость» некая… или, вот, скандинавы… но о них разговор особый. Или северные русские – там такие встречаются!..

***

А вот – покатый лоб, нередко низковатый, «сплюснутый» (Максим Горький, к примеру), выдающиеся надбровные дуги (Лев Толстой) … особый, более мощный костяк, особая волосатость… да я не столько уже в детали всматриваюсь, более ощущаю эманацию, чую Образ Неандертальца. Всего. Целиком. Сразу.

Конечно, и черты кроманьонца там непременно проглядывают… но если проступает Неандерталец, я это сразу чувствую – родной!

***

Кроманьонцы – сгоревшие звёзды. Мы ещё видим свои собственные, горящие в небе, во вселенной, во времени – хвосты, искры, огненные полоски, но…

Эра кроманьонцев сгорела. Сгорела не вся, и не всё в ней, конечно, сгорело. Сгорело пошлое, хапающее, недальновидное, составившее в конце эры – несоразмерно Поэзии – большую часть смысла. Замысла Жизни…

***

«…вдруг вспышка ослепит – под илом жизни жирным

Блаженно заплелись, не разлепляя век,

Паук в глухом трико, червяк в чулке ажурном,

В пушистой шубе зверь, и голый человек —

С пучками в голове… под мышками… в паху…

Один, как дьявол, наг, один не на меху,

Один, издавший смех, один, впадавший в грех,

Один, снимавший мех

(Один за всех) —

Со всех!..»

(Здесь и далее по тексту почти все стишки – останки архива Великого. Великого чудака, чудика, сумасброда, поэта. О нём ниже, главным образом в завершающей части книги «Неандерталец», в части под названием «Певчий Гад»)

***

…не сказать, чтобы вовсе бесславно сгорели кроманьонцы, но их культура, их цивилизация оказались явно несоразмерны расширяющимся полям информации, мало приспособлены к мощи, к объёму всё более открывающейся вселенной, неожиданным пространствам нового неба, в которое вворачиваемся – поворачиваемся ещё, неуклюже там проворачиваемся…

Время Неандертальца – извернувшись через самоё себя – возвращается на землю. И это стоит отдельного разговора…

«…помню историю странную эту:

Мамонт, ушедший в могилу-планету.

Кости громадные… знаки дорожные…

«На пути История.

Осторожно…»

***

Ушли неандертальцы в неведомое измерение. И не от климатических каверз. Да и не от булыжников или топориков кроманьонцев, ушли от – Обиды. От великой обиды за нарождающуюся цивилизацию, вероломную, хапающую… они увидели её в самом начале. Но развернув это начало в мысленной перспективе, ужаснулись…

И предпочли уйти.

***

«Мамонты ржавые, как дирижабли,

Скрипят на канатах, поскрипывают…

Эпос планеты, космос державы,

Скрежет зубовный Истории

ржавой

Постскриптумами…»

2. Потоп.

Постскриптумами Истории, очередными, были останки Мамонтов.

Но не только. Много их, этих останков-постскриптумов. Останков и предостережений много… выводов мало.

А что следует там, за ископаемыми? Потоп? Или он – перед ними? Да и сколько их, потопов? Никто не сочтёт. Только снова и снова – потоп, потоп, потоп!..

Предвещанный древними, ставший почему-то (очередная спекуляция?) одной из самых «актуальных» тем. Изо всех экранов – галдёж о новом Потопе. Апокалиптика.

Кому-то это нужно…