Певчий Гад. Роман-идиот. Сага о Великом

Так осуществилась первая, самая натуральная «Польза вреда». – Общественный вред для всей великой страны (закрытие кузниц молодёжи) в этом случае обернулся сугубо личной пользой для Великого. Получается так, что едва не угодив в кутузку за кражу казённого имущества, старинных настенных часов, он, благодаря этому, зарёкся, во-первых: учиться чему-то наспех, особенно нелюбимым и опасным предметам, а во-вторых: не совершать судьбинные (читай – любовные) поступки не обговорив заранее конкретные условия предполагаемого предприятия. Как в случае с Тонькой, не пообещавшей внятно ничего, а только туманно ему кивнувшей. В итоге безоглядный бросился опрометью в опасную полынью, в огненную профессию, которая сильно подкосила зрение. Про знаменитые дедовские очки-велосипед, которые он вынужден был вследствие всего этого возрузить на утиный свой нос, речь ещё впереди. А сейчас… сейчас резюме: хорошо ещё, что не лишился тогда вовсе очей! Впрочем, это было бы ещё более очевидное доказательство пользы вреда, но… больно уж беспощадное.

***

Из цикла «Наблюл»:

«Человек разваливается на ходу. Зубы выпадают, волосы редеют… а он – смеётся.

А почему? А потому, что чует – бессмертен…»

***

«…в эпоху, под названием «Рекламная пауза», было…

Ничего не было».

* * *

«Круговорот денег в глухом селе. Круговорот замкнут. Все уже выучили номера купюр. Меняются „фантиками“, смеются…»

***

«Жить не оскотинясь, в столице нельзя. Жировать, глядя на глубинку? Выход один – оскотиниться. Оглохнуть. Ослепнуть…»

***

«…в черном окне извиваются белые черви. Свадьба. Музыка. Ночь…»

***

Отрывок. Непонятно о чём. Целиком не обнаружено:

«…финотчёт сдал. В любви объяснился. С министром поговорил. Жене наврал. Был невразумителен. Везде…»

***

«Это было в состоянии… в отсутствии состояния…»

***

Шорох листьев

«…и везде-то он побывал, и всё-то он повидал!..» — вспомнилось из анекдота, когда в очередной раз я перелистывал остатки архава, страницы жизни Великого. Когда наткнулся на отрывки воспоминаний, которые назвал «Шорох листьев».

Безусловно, удача для потомков, что всё… ну, почти всё… ну, очень, очень многое увиденное и услышанное здесь, на земле, он записывал, словно готовил драгоценное Я, неудавшееся, не полностью проявившееся во временном континиуме, перенести в вечное. Туда, где во всей полноте поймут, наконец, и оценят вполне подвиг. Подвиг жизни…

***

«Шорох листьев не е…т!..»…

«Шорох листьев не е…т!..»…

«Шорох листьев не е…т!..»…

Откуда это, из осени? Как бы ни так! Из весны…

***

В 70-х годках двадцатого века Великий после школки решил помотаться по стране, попробовать профессии, потрогать своими руками, как тогда говорилось, «жись».

Лет пять мотало по колхозам, стройкам, поездам. Поработал сварщиком, экскаваторщиком, в проводниках побыл… много чего перепробовал.

Занесло в бригаду асфальтировщиков…

***

«…наконец-то дохнуло асфальтом,

Майский ливень продрал синеву,

И земля, точно плугом отвальным

Взрыхлена, отпустила траву,

И вздохнула…

Но всех ненасытней,

Всею зернью, всей алчностью жал,

Точно чёрное сердце пустыни,

Этот мокрый асфальт задышал,

Истемна распахнувшейся былью

Задышал, растомясь в глубине

Человеческой, тёплою пылью,

Утрамбованной в чёрном зерне…»

***

Об этом периоде жизни Великого остались разрозненные записи, воспоминания. Наиболее внятные куски, например «Шорох листьев», приводим почти полностью:

«…жили бригадой за городом, в бараке. Май выдался тёплый, асфальтировали громадный, только что выстроенный птичник, сулящий завалить страну высококачественной индейкой. Куда потом девалась чудесная плица – птичник-то был готов к сдаче – вопрос…

Работка горячая, с раннего утра, по десять часов кряду. – Асфальту нельзя дать застыть. Вот и уламывались, пока шли машины. Молодые, здоровые…