Родственная душа. Сборник рассказов

– Ну, что? – спросил Сергей Арефьевич, вставая навстречу жене.

– Мы явно не туда попали! Давай скорее уйдём отсюда!

Блаженство

Июль 1971 года выдался особенно жарким даже для Власа, коренного жителя Крыма, и он страдал от изнуряющей жары вместе с сотнями других новоиспечённых курсантов Севастопольского Высшего Военно-Морского инженерного училища, осваивающих «Курс молодого бойца» на огромном строевом плацу. Он находился на берегу бухты Голландия в низине, окружённой высокими холмами, на одном из которых стояло величественное здание училища. Одна из границ плаца выходила на берег бухты, к самой воде, но это не спасало от жары: говоря морским языком, был полный штиль. От жары и сотен марширующих ног асфальт плавился, горячий удушливый воздух медленно поднимался от поверхности плаца, и сам плац напоминал огромную раскалённую сковороду, на которой, словно жареные семечки, копошились курсанты.

Строевая подготовка длилась два часа ежедневно и как раз в то время, когда солнце находилось в зените. Военно-морской флот СССР испытывал своих новобранцев на пределе человеческих возможностей.

Первый час муштры подходил к концу, близилось время перерыва на отдых. Влас, как и все остальные курсанты, уже был весь мокрый от пота, а ступни его ног в тяжёлых кирзовых ботинках, имеющих на флоте своё, особое название – «гады», буквально «горели»: он целый час изо всех сил дисциплинированно стучал подошвами этих самых «гадов» по раскалённому асфальту, как того требовал старшина:

– Носочек тянуть, выше-выше! На уровень колена! И р-резко вниз! Раз, два, три!.. Раз, два, три!.. Не «сачковать»! Чётче удар!

И все курсанты старались не «сачковать», все тянули носочки и с размаху били «гадами» об асфальт, все были мокрыми от пота, и у всех «горели» ступни ног.

Наконец, старшина посмотрел на часы и скомандовал:

– Перерыв – пятнадцать минут! Взво-о-д, р-р-разойдись!

Строй рассыпался, и все курсанты бегом бросились к краю плаца, где были деревья и несколько небольших зданий. Под ними была спасительная тень.

Влас в изнеможении упал на траву в тени под деревом, рядом рухнул его новый товарищ Витёк. Он был местный, севастопольский, жил недалеко от училища – на Северной стороне. Это был невысокий парень плотного сложения, которого можно было бы назвать несколько полноватым, однако, при своей полноте он был сложен довольно гармонично. Главной особенностью Витька была почти женская красота. У него были маленькие розовые губки, и Власа всегда удивляло, что они у Витька были не алые, не красные, а именно розовые. Нос у него был прямой и лишь на самом кончике слегка курносый, но эта небольшая курносость не портила общей красоты. Тёмно-карие глаза были украшены длинными ресницами; чёрные, слегка вьющиеся волосы имели какой-то особый, шёлковый блеск. Фоном для всех этих прелестей служила очень смуглая кожа, которая выгодно подчёркивала их, и особенно – маленькие розовые губки. В дополнение к своим внешним данным, Витёк умел играть на гитаре и петь, хоть и негромким, но довольно приятным голосом. Всё это делало его неотразимым в глазах девушек, и он постоянно хвастался своими любовными победами, рассказывал всем о том, какое блаженство доставляют ему девушки. Любовные похождения были неотъемлемой частью его жизни в силу объективных обстоятельств: Витёк рос без отца. Был у него отчим, моряк загранплавания, но он редко бывал дома, и его наличие ничего не меняло в воспитании Витька. Как понял Влас, самого воспитания тоже не было, единственным воспитателем Витька была уличная компания.

С Власом Витёк подружился потому, что тот, в отличие от других курсантов, более опытных в общении с девушками, был из деревни, воспитывался в строгой семье, поэтому в вопросах обольщения не был искушён. Витёк нашёл в нём благодарного и терпеливого слушателя. Особенно впечатлил Власа рассказ Витька о том, как он лишил девственности одну юную особу. Другие курсанты не так охотно слушали Витька, потому что сами не прочь были похвастаться своими успехами у девушек, и его добровольное, но слишком назойливое чистосердечное признание в совершении акта дефлорации вызывало у многих из них лишь кривую усмешку и циничный вопрос: «Как, всего лишь одну?» После такой реакции на святое Витёк неизменно возвращался со своими откровениями к Власу, и слово «блаженство» звучало снова и снова.

Полежав несколько минут на траве с раскинутыми в стороны руками, Витёк медленно приподнялся и стал снимать сначала «гады», а затем – мокрые от пота носки, которые на флоте называли «карасями». Сняв их и разложив на траве, Витёк снова откинулся на спину, раскинул руки и глубоко вздохнул.

Влас тоже снял свои «гады» и «караси», разложил их на траве и откинулся на спину. После гражданской жизни, с которой они расстались месяц назад и в которой они летом разгуливали в тонких носочках и лёгких босоножках, было очень трудно привыкать к мокрым, липким «карасям» и тяжеленным бесформенным «гадам».

Несколько минут они лежали молча.

– Влас! – позвал Витёк, лёжа неподвижно с закрытыми глазами.

– Что? – спросил Влас, лежащий в такой же позе.

– А ты когда-нибудь испытывал блаженство?

Влас поморщился: похоже, Витёк сейчас снова начнёт рассказывать о своих похождениях, и ему, Власу, к своему стыду, придётся признаваться в том, что он ни разу не испытывал блаженства… А ему сейчас, в оставшиеся в их распоряжении несколько минут, хотелось только одного: просто лежать, наслаждаться прохладой и ни о чём не думать.

– Так ты испытывал блаженство? – снова спросил Витёк, не дождавшись ответа, и Влас неохотно ответил:

– Нет…

– А я только что испытал блаженство! – мечтательно сказал Витёк, и Влас изумлённо повернулся к нему: какое блаженство, ведь в радиусе километра нет ни одной девушки! Как ему удалось? Влас даже приподнял голову и огляделся: вокруг только измождённые курсанты, никаких девушек.

Витёк глубоко вздохнул и продолжил, смакуя каждое слово:

– Я сейчас снял свои «гады»… Потом снял «караси»… Мои ноги обдувает свежий ветерок… Это и есть настоящее блаженство!

Билет №5

У каждого, кто учится в высшем учебном заведении, неизбежно наступает немного тревожная, но счастливая пора сдачи экзаменов летней сессии. Такая пора наступила и в Севастопольском Высшем Военно-Морском Инженерном Училище в июне 1972 года. Закончились долгие изнурительные занятия, курсанты сдавали один за другим сложные экзамены, и с каждым сданным экзаменом приближался тот час, когда все будут отпущены на каникулы, и их казарменную жизнь, подчинённую строгой дисциплине, сменит гражданская, наполненная свободой, летом, солнцем, морем, любовью!

Рота, в которой учился Влас, сдала предпоследний экзамен, через пять дней предстояло сдать последний, пожалуй, самый трудный экзамен – по теоретической механике, и Витёк пригласил своего друга к себе домой отметить успешно сданный экзамен. Поскольку день был будний, а курсантов отпускали в увольнение по выходным дням, то пришлось идти в самовольную отлучку, а по-простому – в самоволку. Влас воспитывался родителями в строгости, поэтому сам никогда не пошёл бы в самоволку, но его друг Витёк, росший без отца, не был приучен к строгому выполнению правил, поэтому не только сам регулярно ходил в самоволку, но и приучил Власа. Соблазн был велик: вкусная домашняя еда, чудесная музыка – и Влас вскоре изменил своим правилам. Тем более что уйти в самоволку было очень просто: надо было пройти по территории училища, стараясь не попадаться на глаза своим командирам, и через довольно свободный пролом в бетонном заборе выйти на широкую дорогу, ведущую на Северную сторону. А там, на «гражданке», самой главной задачей было избежать встречи с военными патрулями, которые могли проверить документы.

Чтобы не привлекать внимания, решили идти по-очереди. Сначала ушёл Витёк, чтобы подготовить всё к приходу Власа, а через полчаса ушёл и сам Влас. Он вышел на шоссе, сел в автобус, выбрав место у окна, и стал любоваться пейзажем, предвкушая скорую выпивку, вкусную закуску и музыку «Beatles», которую он обожал.

И вдруг на одной из остановок в толпе Влас увидел заместителя командира своей роты Жору. Командирами рот были офицеры в звании капитан-лейтенанта или капитана третьего ранга, а их заместителями назначали курсантов четвертого курса. Они, в отличие от курсантов первого, второго и третьего курсов, ходивших только строем и носивших бескозырки, носили офицерские фуражки и ходили как им вздумается, демонстративно показывая всем, что они уже разучились ходить строем; щеголяли личными печатями, олицетворявшими допуск к секретным документам; имели право ежедневно ходить в увольнение до утра, поскольку многие из них уже были женаты.

Увидев Жору, Влас быстро отвернулся от окна, нагнулся, спрятавшись за спинку переднего сиденья, и в такой позе дождался, когда автобус отъедет от остановки. Жора в этот автобус не сел, и вообще он смотрел в другую сторону, как показалось Власу, как-то даже безразлично. Влас успокоился, и они с Витьком прекрасно провели вечер.

***

На утреннем построении роты Жора неожиданно скомандовал:

– Курсант Васильев!

У Власа похолодело в груди, и он ответил:

– Я!

– Выйти из строя!

– Есть! – ответил он и тронул плечо стоящего перед ним курсанта. Тот сделал шаг вперед и вправо, пропуская Власа. Он вышел из строя, повернулся лицом к роте и с замиранием сердца стал ждать своей участи.

– За самовольную отлучку… – громко произнес Жора, обвёл взглядом весь строй и закончил: – …Объявляю три наряда вне очереди!

В строю раздался удивленный ропот: это было суровое наказание! В течение пяти дней, оставшихся до самого трудного экзамена, Власу предстояло через день быть в наряде, а это означало, что у него просто не будет времени подготовиться к экзамену.

По этому ропоту Влас почувствовал, что произошло что-то страшное и непоправимое, но масштабов беды ещё не осознавал: он лишь ругал себя за то, что так глупо попался, и до последнего надеялся, что всё как-нибудь обойдётся.

– Есть три наряда вне очереди! – ответил он по Уставу.

– Стать в строй!

– Есть стать в строй!

Но чуда не произошло. В этот же день Жора отправил его дежурить на камбуз, где он вместе с другими дежурными чистил овощи в огромном количестве для всего училища, накрывал на столы, потом убирал со столов, мы полы в зале и на камбузе. Это была тяжёлая работа, не оставлявшая ни минуты свободного времени. Несмотря на это все курсанты любили это дежурство больше других, потому что их ждало главное мероприятие: они жарили огромный противень вкуснейшей картошки с луком и наедались до отвала. Это пиршество с лихвой уравновешивало все тяготы дежурства.

Следующий день Влас мог посвятить подготовке к экзамену, ему удалось выучить два билета, а потом его отправили в наряд на склад, где у него тоже не было ни одной свободной минуты. А через день, когда он выучил ещё два билета, его отправили дежурить на секретный объект, и там, дожидаясь своей смены в караульном помещении, он смог выучить ещё один билет. В общей сложности он успел выучить пять билетов из двадцати пяти, но выучил он их хорошо.

Перед заступлением на последнее дежурство Влас присутствовал на консультации перед экзаменом. Курсанты задавали вопросы, преподаватель, Елена Ивановна, отвечала на них. А у Власа не могло быть вопросов из-за мизерного количества выученных билетов.

Когда преподаватель ответила на все вопросы, курсанты попросили её дать прогноз, кто и как, по её мнению, сдаст экзамен. Елену Ивановну это не смутило, у неё был жёсткий, почти мужской характер, к курсантам она обращалась несколько высокомерно, называя их порой не по фамилиям, а по их внешним признакам: «Усы, к доске!.. Очки, не спите!.. Прическа, отвечайте на вопрос!» – поэтому она не отказала себе в удовольствии дать курсантам откровенные характеристики. В основном, она говорила про тех, у кого могут возникнуть проблемы, и давала советы. Про Витька она сказала:

– Ему трудно будет… Очень трудно! Так что пусть хорошенько позанимается.

Про Власа она ничего не сказала, и кто-то, решив проверить правильность её прогнозов, спросил: