Родственная душа. Сборник рассказов

Они, не спеша, пошли по коридору, внимательно осматривая интерьер школы.

– О-о, жалюзи новые появились! Их точно не было на прошлых выборах, – сказал Анатолий Семёнович, показывая на окна, и Раиса Петровна увидела красивые сине-белые вертикальные жалюзи.

– Да, красиво!

– Вот фотографии, их тоже не было! – сказал Анатолий Семёнович, показывая на стену.

Раиса Петровна подошла к стенду на стене, на котором были размещены фотографии учителей в красивых синих пластмассовых рамках – в тон с сине-белыми жалюзи. Эта галерея произвела на неё приятное впечатление: фотограф очень удачно подобрал для каждого учителя выгодный ракурс и выражение лица, поэтому все получились молодыми, симпатичными, с лицами, открытыми для общения… Раиса Петровна, сама учитель с большим стажем, знала, что дети любят людей с открытыми лицами. Вот новый директор школы – молодая, симпатичная женщина. Рядом – фотографии завучей. На Раису Петровну смотрели доброжелательные, улыбающиеся женщины, сразу было видно, что они – не только достойные представители своей профессии, но и прекрасные жёны и матери.

Одна из завучей привлекла её внимание своими густыми черными волосами и высокими изогнутыми бровями.

– Баюн Людмила Ивановна, – прочитала Раиса Петровна, и сразу поняла, что эта фамилия была почему-то знакома ей. – Баюн… Баюн… Кто же мне говорил про неё? – задумчиво бормотала она, и вдруг вспомнила: – Точно, это же про неё мне рассказывала Надежда Столярова!

– Что же она тебе рассказывала? – равнодушно спросил Анатолий Семёнович, рассматривая фотографию завуча.

– Когда Надежда здесь работала, то ей часто звонила эта Баюн, которая жила в соседнем доме, и приглашала к себе на чай. И когда голос Людмилы звучал слишком ласково, Надежда уже знала, что та либо уже наговорила директрисе каких-нибудь гадостей про неё, либо хотела заполучить новый материал для «доклада». «А ведь считает меня своей подругой!» – удивлялась Надежда. «И ты с удовольствием ходишь на такой чай?» – спрашиваю я. «Да она, в сущности, хорошая, добрая женщина, только не может жить без наушничества. Что тут поделаешь! Я ей всегда об этом в глаза говорю, а она смеётся и не возражает. Когда ей нечего «сообщить» директору про меня, тогда она уже мне сообщает разные гадости под видом новостей». – «Например?» – «Ну, например, в школе – небольшая вечеринка по случаю праздника. Людмила, как всегда, сидит поближе к директору, а я – где придётся, хотя тоже числюсь завучем. И вот Людмила подходит ко мне и говорит, вроде как бы шутливо: что-то, Столярова, у тебя настроение слишком хорошее, хочешь, испорчу? Валяй, говорю я, но не из любопытства, а потому, что знаю: всё равно скажет. Она спрашивает: видела, как директриса на тебя смотрела? Я киваю, и она спрашивает: а знаешь, что она в этот момент говорила мне? Я качаю головой, тогда Людмила наклоняется и «очень доверительно» говорит мне на ухо: директриса говорит мне, что вот, мол, Людмила, смотрю я на Столярову и думаю – какая она всё-таки дура!» – «Ну, а ты?» – спрашиваю я Надежду. «А что я? Соглашаюсь, что дура, если директор так говорит, и отвечаю Людмиле примерно так: Людмила, что же тут нового, если все мы – и директриса, и ты, и я – знаем, что я дура?»

– Да ты что? – удивился Анатолий Семёнович. – Это на самом деле так было?

– Конечно! – уверенно ответила Раиса Петровна. – Надежда никогда не врет. Только это было ещё при старой директрисе, да и Надежда здесь уже не работает.

– Эта женщина – само обаяние! – с иронией сказал Анатолий Семенович и более внимательно посмотрел на портрет завуча Людмилы Баюн, которая улыбалась с фотографии открытой, доброй улыбкой.

– Кто, Надежда? – спросила Раиса Петровна, не уловив иронии в словах мужа, поскольку она почувствовала острую жалость к подруге, которой пришлось терпеть унижения в этой школе.

– Нет, Людмила!

Из комнаты для голосования вышла женщина в зеленом брючном костюме с листом бумаги в руке. Когда она подошла ближе, Анатолий Семёнович обратил внимание на густые черные волосы и высокие изогнутые брови… Что-то знакомое было в этих бровях… Он быстро взглянул на фотографию напротив – это же Людмила Баюн собственной персоной!

Раиса Петровна тоже узнала её и отошла от стены, чтобы пропустить, но Баюн, заметив, что они оба пристально смотрят на неё, неожиданно остановилась возле них и, мило улыбаясь, спросила на правах хозяйки:

– Здравствуйте! Вас что-то интересует? Может, вам что-нибудь надо?

– Нет-нет! – в один голос поспешили ответить Анатолий Семёнович и Раиса Петровна. – Спасибо!

А Анатолий Семёнович тихо добавил:

– Чаю нам точно не надо!

Первый вагон

Кстати, об этом кресте существует странное, но всеобщее предание, будто его поставил император Пётр I, проезжая через Кавказ; но, во-первых, Пётр был только в Дагестане, и, во-вторых, на кресте написано крупными буквами, что он поставлен по приказанию г. Ермолова, а именно в 1824 году. Но предание, несмотря на надпись, так укоренилось, что, право, не знаешь, чему верить, тем более что мы не привыкли верить надписям.

М. Лермонтов. Герой нашего времени

На поезд «Кисловодск-Санкт-Петербург» Борис и Лена садились в Армавире, куда они приехали на годовщину смерти отца Лены, умершего 5 декабря 2000 года. Они простились с родственниками, уговорив их не провожать их в столь поздний час, и в половине первого ночи пришли на вокзал. Перрон был пустой, поскольку желающих ездить в это время года было очень мало.

Через полчаса в ночной темноте показался поезд. Сначала мимо них медленно прополз локомотив, потом вагон с номером 12, потом почтовый вагон, за ним вагон под номером 15, и уже потом они увидели свой вагон номер 7. Такая странная нумерация вагонов их не смущала: они часто ездили на этом поезде и знали, что его состав формировался по пути следования. Главное, что перед ними остановился вагон номер 7, в котором им и предстояло ехать, согласно купленным билетам. Предъявив их проводнице, они вошли в тускло освещенный безлюдный коридор вагона, нашли своё купе и открыли дверь.

В купе уже находился пассажир. Это был седой мужчина лет семидесяти, который, несмотря на возраст, производил впечатление крепкого, здорового человека: к нему нельзя было применить слово «старик». Одет он был, скорее, как сельский житель: на нем была куртка, которая больше подходила для работы на приусадебном участке, чем для путешествия в поезде. Он внимательно посмотрел на своих молодых попутчиков на правах старожила этого купе, и Борис обратил внимание на то, что в его глазах не было и намека на привычку заискивать перед более молодыми и здоровыми людьми, которая свойственна многим пенсионерам в расчете на жалость (а то и на милостыню). Наоборот, взгляд мужчины был цепкий и оценивающий, словно он ждал от них какого-то подвоха.

– Здравствуйте! – сказал Борис.

– Здравствуйте! – ответил мужчина и отвернулся к окну, словно он только этого и ждал, чтобы вернуться к своим делам.

Борис и Лена начали разбирать свои вещи и готовиться ко сну. Борис получил у проводницы постельное бельё, а Лена начала стелить их постели: так они по-семейному распределили мужские и женские обязанности.

За окном раздался голос диктора вокзала: «Скорый поезд «Кисловодск-Санкт-Петербург» отправляется с первого пути. Провожающих просим покинуть вагоны!» – эхо разнесло голос по пустынному темному перрону, и через несколько секунд поезд медленно тронулся. Пока за окном в тусклом свете фонарей едва различимо виднелись городские постройки, поезд двигался медленно. Но как только он выехал за черту города, скорость резко увеличилась: пассажиры ощутили, что их вагон резко подался вперед, словно в прыжке, и в его головной части раздался громкий металлический лязг и грохот. Борис и Лена переглянулись между собой, но лязг и грохот прекратились, и они снова занялись своими постелями и вещами.

– Это грохочет так потому, что нас прицепили сразу за локомотивом, – услышали они голос своего соседа, который, наблюдая за их отражением в тёмном окне, заметил, что они переглянулись между собой, и счёл нужным успокоить новичков. – Обычно, когда едешь в первом от локомотива вагоне, всегда такой грохот.

– Да? Похоже… – ответил Борис и повернулся к мужчине, чтобы поддержать разговор, но тот уже отвернулся и продолжил вглядываться в темноту за окном.

Борис вернулся к разбору вещей вместе с женой… И тут он вспомнил, как несколько минут назад, когда они стояли на перроне, перед его глазами сначала проехал локомотив, потом ещё три вагона, прежде чем появился вагон, в котором они сейчас едут. Значит, он прицеплен не к локомотиву, как утверждает их сосед, и причина шума другая. Борис решил проявить ответную вежливость: избавить соседа от заблуждения.

– Да нет же! – радостно воскликнул он, мужчина повернулся к нему, и Борис сообщил ему приятную новость: – Мы ведь только что садились, и я видел, что за локомотивом прицеплены ещё три вагона, а потом уже наш вагон. Так что мы прицеплены не к локомотиву.

Мужчина промолчал и отвернулся к окну.

Борис разочарованно пожал плечами и стал собирать полотенце, мыло, зубную щётку и зубную пасту, чтобы пойти в туалет перед сном.

Локомотив, набирая скорость, снова совершил рывок вперед, вагон дернулся, и в том месте, где он был сцеплен с передним вагоном, раздался металлический лязг и грохот.

– Не-е-т! – вдруг решительно сказал сосед, и Борис повернулся к нему. Пристально глядя на Бориса и качая головой, мужчина продолжил: – Нет! Всё-таки мы едем в первом вагоне!

– Но почему?

– Иначе так не дёргало бы!

Борис открыл было рот, чтобы возразить против такого убийственного аргумента, напомнив мужчине о том, что он несколько минут назад своими глазами видел, что между локомотивом и их вагоном прицеплены три вагона, но вдруг наткнулся на его подозрительный взгляд исподлобья и закрыл рот. Он вдруг понял, что в том мире, в котором живёт этот человек, все вагоны лязгают и грохочут только потому, что прицеплены к локомотиву. Эта уверенность делает его мир прочным и незыблемым, как скала, и никакие бури и невзгоды не способны разрушить этот мир. И когда он садился на своей станции, то сам мог убедиться в этом своими глазами: вполне вероятно, что их вагон и в самом деле в тот момент был прицеплен к локомотиву. И теперь какой-то молодой выскочка хочет убедить его в том, что он садился не в первый вагон, то есть хочет усомниться в прочности его мира! За то время, пока поезд ехал до Армавира, какие-то вагоны могли отцепить, какие-то прицепить, и теперь между локомотивом и их вагоном оказалось три вагона. До Санкт-Петербурга ехать ещё очень долго, за это время снова будут прицеплять и отцеплять вагоны, и когда их сосед будет выходить на своей станции, то вполне может оказаться, что их вагон снова прицеплен к локомотиву. И Борис понял, что, вероятнее всего, так и случится. А что если он, Борис, выходя из своего вагона в Санкт-Петербурге, увидит, что между ним и локомотивом снова три вагона? И это тоже очень вероятно, потому что в том мире, в котором живет каждый человек, всё происходит по законам этого мира. И если для него, Бориса, белые ночи связаны только с именем его родного Санкт-Петербурга, потому что он сам свидетель этого явления, то ему и в голову не приходило, что на это право могут претендовать, например, Стокгольм, Осло или Хельсинки, где есть такие же белые ночи, или город Полярный, где солнце летними ночами вообще не заходит за горизонт, а плывёт над скалистыми холмами. Подобных миров столько, сколько людей на планете, и все они могут мирно уживаться друг с другом, не нарушая чужих законов и не навязывая никому своё мнение и свои законы.

Это были даже не мысли, которые мгновенно промелькнули в сознании Бориса, а какое-то озарение, позволившее ему взглянуть на окружающий мир другими глазами…

Борис улыбнулся и развёл руки в стороны, словно извиняясь за свою ошибку, а довольный сосед снова стал смотреть в темноту за окном, которая тоже была частью мира, в котором он жил.

Субсидии и компенсации

Тётя Нина, дальняя родственница мужа Зои Васильевны, узнав, что она оформила мизерную пенсию, которой на жизнь никак не может хватить, и при этом проявляет принципиальную бездеятельность, была первой, кто заронил сомнения в правильности подобных действий:

– Да вы что? Все пользуются льготами, а вы нет? Почему пенсия маленькая – без льгот и выслуг? Почему не добиваетесь льгот на оплату коммунальных услуг? – возмущалась тётя (у неё был сын-инвалид – детский церебральный паралич – и она всё это знала досконально).

После этого разговора Зою Васильевну задело то, что многие люди не упускали возможности воспользоваться помощью государства, знали многие лазейки для получения этой помощи, а при необходимости даже делали липовые справки. А она этот вопрос даже не рассматривала по каким-то своим внутренним соображениям… Может, из-за того, что мужу Зои Васильевны до пенсии надо было работать ещё пять лет… Правда, он ушёл с прежней работы и раздумывал, куда бы устроиться… Может, ей не хотелось заниматься липовыми справками… Может, что-то ещё… Разговор с тётей Ниной произошёл в начале года, но дальше слов дело не шло.

И вот в декабре, несмотря на внутреннее сопротивление, Зоя Васильевна и Сергей Арефьевич пошли в районный центр субсидий и компенсаций по оплате коммунальных услуг. Очереди не было, и Зоя Васильевна на правах пенсионерки сразу вошла на приём к инспектору (предусмотрительно оставив мужа в коридоре).

– Показывайте документы, которые принесли! – строго сказала инспектор, крупная, полноватая, но при том довольно привлекательная женщина.

– Я пришла к Вам впервые, – начала Зоя Васильевна, но женщина её перебила: