Хам и хамелеоны

– Что у нас сегодня на ужин? – полюбопытствовал Николай.

– Рыба… Рыбный день сегодня, – сказала Нина, испытующе глядя на брата мужа. – Вань, ты к стерляди как относишься? А то, может быть…

– Хорошо отношусь, – заверил Иван.

– А ты, Лося? Рыбу ты, по-моему, не очень любишь? – спросила Нина американца по-русски.

Тот непонимающе улыбался.

– Ry… ba?

– Le poisson! – по-французски подсказала Нина. – T’aimes le poisson?[8 - Рыба… Рыбу любишь? (франц.)]

– Si! bien s?r![9 - Да, конечно! (франц.)] – Ласло с воодушевлением закивал.

– Только я не могу тебе сказать, как стерлядь будет по-французски… – Нина перевела взгляд на мужа, затем на Ивана. – Стер-лядь! Андэстэнд? – Наманикюренными пальцами она изобразила заостренный рыбий носик.

– L’esturgeon, – подсказал Иван.

– Wow! Sterlet! That’s terrific![10 - Потрясающе! (англ.)] – просиял Ласло, неизвестно от чего больше: от радости понимания адресованных ему слов или от радужной перспективы отведать хваленый русский деликатес.

Ивану было немного не по себе. Недавний приезд, усталость с дороги мешались с сумбурной атмосферой встречи, застолья. Он чувствовал, что восторги по поводу его приезда несколько ненатуральны, да и кожей впитывал напряжение в отношениях брата и его жены. Непривычным казался и выставляемый напоказ каждой деталью достаток Николая: просторная квартира с пятиметровыми потолками, обставленная дорогой мебелью, огромная, в полстены, панель телевизора (в России телевизоры по-прежнему держали в гостиных), трехсотлитровый аквариум… – таких хором Иван не видел еще ни у одного из своих московских знакомых. Разливаемый по стаканам виски стоил не менее двухсот долларов за бутылку, не дешевле было и французское вино «Сент-Эмильон», которое раскупорили заранее, чтобы проветрить. Впечатлял и вид из окна на Кремлевские башни, и молчаливая услужливая домработница… Брат зажил на широкую ногу. Давно ли? Когда он успел обзавестись всем этим? И почему помалкивал о своем преуспеянии?

За столом продолжали упражняться в английском. К удивлению Ивана, брат изъяснялся бегло, речь его была правильно поставленной, разве что выговор отличался чрезмерным рыканьем на американский манер. Где и когда Николай умудрился так овладеть языком, оставалось тоже лишь догадываться; ни по русскому, ни по иностранному он никогда не приносил из школы оценок выше «тройки». Нина же с трудом могла выстроить самую простую фразу, да и то коверкала язык Шекспира до неузнаваемости. При этом она не испытывала ни малейших комплексов и тараторила на своем скверном инглише с такой непринужденностью (типичной, впрочем, для людей обеспеченных), что ей тут же хотелось простить любой ляп. Американец же обильно приправлял речь международным английским сленгом. По виду он сильно смахивал на уроженца Кавказа, а никак не Венгрии, хотя настаивал именно на последнем, и даже с некоторым упорством, с приведением чуть не всей своей родословной: родня Грабе, по его словам, наследила по всей Европе еще с времен Австро-Венгрии.

Иван сразу подметил, что Ласло лишь выдает себя за простака, но таковым не является. Впрочем, явно еще не научился распознавать каверзы русской души, о которые рано или поздно приходится спотыкаться любому иностранцу. Особенно ясно это становилось почему-то в присутствии Нины, заражавшей мужчин своим легкомыслием. Иван присматривался к компаньону брата с любопытством. В своем обычном окружении он никогда не встречал людей подобного типа.

Домработница Тамара – Грабе успел наградить ее прозвищем Tomorrow[11 - Завтра (англ.).] – вкатила в гостиную передвижной столик. На нем красовалось большое блюдо с рыбным заливным, блюдо с вареной картошкой, масленка, керамический поддон с покрытым темной аппетитной корочкой домашним паштетом, три селедочницы, конечно же, с селедкой нескольких видов: маринованной в вине, в горчичном соусе и просто залитой маслом – со свежей зеленью укропа и колечками лука. Для американского гостя был специально приготовлен шпинат, запеченный в духовке с оливковым маслом и пармезаном. Переставив блюда на большой стол, Тамара удалилась так же тихо, как и в первый раз, – даже не слышно было громыхания собранной посуды на полочках передвижного столика.

Николай положил себе в тарелку селедки с луком, – с детства его любимое блюдо – и, поскольку водки никому не хотелось, стал разливать по бокалам вино. В ответ на шутливое замечание Нины, что запивать плебейскую селедку таким нектаром простительно разве что повстанцам где-нибудь в Катманду после ограбления президентского дворца, Николай налил жене бокал белого бургундского «Pouilly-Fuisse»: пей, мол, и радуйся – хорошо, что не последнее.

Заявленная в меню стерлядь не произвела на Грабе особого впечатления. Он попробовал ее впервые в жизни и нашел, увы, пресноватой, но все же расхваливал, – чувствовалось, что из вежливости.

Меж тем Николай, оприходовав вторую порцию селедки с картошкой, завел с партнером разговор о делах, и в частности, об итогах их недавней совместной поездки. Иван не был посвящен в детали дела, но понял сразу, что результаты переговоров в Лос-Анджелесе оказались не такими, как ожидалось.

Брат виноватым тоном объяснял, что иностранцы страдают хроническим недопониманием реального положения вещей в России. Американец же, видимо, давно привыкший к подобного рода дискуссиям, резонно замечал, что капитализм в России, к сожалению, не первичный, а блатной, и все в Европе и Америке это понимают. И что на бесконтрольных продажах коррумпированными структурами природного сырья еще не поднялась экономика ни одной страны.

Николай жарко возражал, валил всё на политические интриги правящей верхушки, приплел чуть не международный заговор против России. Иван ловил на себе вопросительные взгляды Нины, – она, видимо, тоже привыкла к застольным дебатам, научилась в них не вдаваться, – и с трудом подавлял зевоту, мечтая о том, как упадет в необъятные глубины постели (в том, что кровать будет огромной, как и всё в доме брата, он почти не сомневался), и сегодняшний бесконечный день наконец закончится.

Американец продолжал отстаивать свою точку зрения:

– You have to understand one thing, Nicky, living off petrol, off barrels, it’s a dead end! When will you understand that? There is not one country in the world that has been able to blossom thanks to raw materials. We call this the Holland syndrome. Have you never heard of it?[12 - Пора вам понять одну вещь, Ники: для любой развитой страны торговать нефтью – это тупик! Когда вы очнетесь!? Еще ни одной стране в мире не удалось разбогатеть за счет торговли сырьем, ресурсами. Называется это «голландским синдромом». Неужели, не слышал никогда?.. (англ.)].

Николай пыхтел и теперь отмалчивался, к аргументации оставаясь равнодушным.

С еще более ярым пылом Грабе принялся рассказывать, как в пятидесятые годы голландские власти перепугались какой-то статистики, согласно которой страна могла оказаться в хвосте у экономически развитых стран, если будет продолжать смотреть сквозь пальцы на общемировую конъюнктуру, и с этого момента принялись массированно вкачивать инвестиции в добычу природного газа, что едва не обернулось крахом для всей экономики, не такой уж застойной.

Николай по-английски запротестовал:

– Как можно развалить экономику страны выгодной добычей газа?! Ну, что ты нам рассказываешь?.. Одни теории…

– Дай человеку возможность водрузить одно место на клад с несметными сокровищами, и в нем просыпается паразит, – не обижаясь, доказывал свое американец. – Зачем надрываться? Стоит копнуть – и потекло! Только ведь это самообман. Надежды на манну небесную рано или поздно оборачиваются разочарованиями… Ждать, что из-под ног забьет фонтан – это ведет к инфляции даже в самой благополучной стране. А происходит это за счет увеличения всеобщего достояния и повышения покупательной способности, как ни парадоксально. Но парадоксально это только на первый взгляд. Просчитывать тут надо дальше.

– Ах, Ласло… Побывали здесь ваши умники. Пригрела их Семейка в Кремле, было время. Теперь даже ваши власти опомнились, упекли, говорят, за решетку всю команду, всех обвинив в жульничестве. Но что-то все молчат на эту тему.

– Причем здесь наши власти? Причем здесь ваша Семейка? Я привожу реальные факты из опыта мировой экономики… – Грабе немного обиделся. – Аналогичная ситуация сложилась когда-то в Нигерии. А Нигерия была страной процветающей. Первый производитель пальмового масла, уже никто об этом не помнит. Да вдруг, ни с того ни с сего завалила свое сельское хозяйство. Горстка обормотов решила быстро разбогатеть и надоумила правительство сделать ставку на нефтедобычу. Правительство перестало поддерживать цены на сельскохозяйственную продукцию… Мой брат там работал. Знаю, что говорю…

– Мы не Африка… Мы не третий мир… Ты в Москву приехал, не в Анголу, не в Нигер, – протестовал Николай, чувствуя себя лично чем-то уязвленным.

– Торговля сырьем развращает. Ведь прибыль оседает в карманах номенклатуры, элиты новорожденной. Она жиреет от такой жизни, а страна нищает. Вся Африка через это прошла. У вас сейчас то же самое происходит. И никто не шевелится. Да вас просто надувают! Ставка на нефтяной бизнес, на нефтяные цены – ошибка ваших властей. Или надувательство. От такой стратегии выигрывают только пригревшиеся у кормушки… Те, кто не может выдвигать никаких программ. А как только набьют полные карманы, то опять кого-нибудь вытолкают на трон… чтобы было кому отдуваться. Сами – разбегутся. Попомни мое слово. Вам придется начинать с нуля…

– Ты, Ласло, русских никогда не поймешь… Мы по-другому устроены, по-другому мыслим. Вот посмотри на Нину… – Николай попытался свести разговор к шутке. – Русские по-другому смотрят на будущее. Русский человек живет одним днем и презирает расчетливость. И неизвестно, что хуже: человек, который распланировал всё на двадцать лет вперед и живет, как робот, не получая от жизни ни малейшего удовольствия, или тот, кто живет одним днем, днем сегодняшним, не дожидаясь от завтра никаких подарков… А радость от жизни может быть только сиюминутной, никуда от этого не денешься. Нельзя ее запланировать на двадцать лет вперед. Нельзя… – Николай развел руками. – Нин, хоть ты объясни ему! Тебя он послушает…

Обняв себя за плечи, Нина задумчиво кивала не Николаю, не Ласло, а почему-то Ивану, но, видимо, даже не понимала, о чем все так спорят.

– Поэтому Россия и развивалась скачками. Русские всегда делали ставку на вдохновение, на талант, а не на расчеты, – добавил Николай. – И нельзя сказать, что ошибались… Россия превратилась, прямо скажем…

– В процветающий рай, – поддел Грабе.

– Я же говорю… Бесполезно объяснять, всё равно не поймете, – устало отмахнулся Николай. – Если на газ упадет спрос, Россия начнет торговать земляникой, с тем же успехом!.. Не могут понять этого на Уолл-Стрит. Там мыслят своими категориями, пытаются смотреть на Россию через свою призму. И совершают просчет… Уолл-стрит сколько лет существует? А сколько Россия?..

После застолья, оставшись в гостиной наедине с братом, Николай перенес к дивану бутылку коньяку и рюмки и, приоткрыв окно, принялся раскуривать сигару.

– Ну и вечер… – посетовал он. – Развел Лося опять демагогию, ничего не скажешь… И ведь, ты обратил внимание, он снова ни грамма не понял из того, что я до него донести пытался! Может, объяснитель, конечно, из меня никудышный. Вот отца бы сюда: он-то точно всё бы по полочкам разложил…

– Папа здесь был когда-нибудь? – спросил Иван. – В твоей новой квартире?

– У меня? Что ты! Отказывается. Не верит, что я своими руками могу что-то заработать. Безобразие, конечно. И что мне с этим делать – не могу понять. Бить себя в грудь: смотри, мол, папа, какой я честный? Доказывать, что не ворую? Ему докажешь, ага… Я смирился. И с этим, и вообще со многим… – Николай отрешенно уставился куда-то в угол, потом спросил: – Послушай, да неужто ты действительно решил здесь жить? В России? Ведь всё заново придется начинать, с пустого места, а, Вань? Ты представляешь, что это значит?

– Заново ничего уже не начнешь.

– Тогда не понимаю, что у тебя в голове…

– А там люди, с чего, по-твоему, начинают?

– В Англии-то? Ну, не знаю… – Николай развел руками. – Да в нормальной-то стране и наследство люди могут получить, там живут накоплениями. Там есть… как это называется? Преемственность! Да и власть стабильная – не то, что у нас тут. Ведь накопления создаются веками.

– Да ладно, Коля, везде всё одинаково – и люди, и как они власть забирают друг у друга, глотки перегрызая не хуже псов, и воруют, и подличают – всё это есть везде, – возразил Иван. – Даже непонятно, что это значит теперь – там и здесь… Либерализм таких бед понатворил.

– Умоляю! У меня аллергия на терминологию! – взмолился Николай. – Заладили все! Слышат звон, да не знают, где он… Я вот считаю, что либерализм – это когда я могу выкурить сигару там, где мне хочется, и всё.

– Так и есть.

– В чем же формула зла?

Иван устало поморщился.

– Ну, сформулируй!