Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений

И камча, что лошадь кровянила,
Шевельнулась, подавая знак,
И тотчас же в сторону аила
Поскакали известить зевак.
Спешились и двинулись неспешно,
Ибо злобе в мире места нет:
Всё, что совершается – безгрешно,
Лишь в глазах – тот красный волчий свет.
Равнодушен перед псовой ратью,
С пьяным ветром сглатывая кровь,
Волк молчал —
И смертный свет во взгляде
Был уже бесплотен, как любовь.
Ночь сквозила сумеречной тучей,
Скоро обещая холода.
Плакал, бился родничок в падучей,
Первая прорезалась звезда.
Жизнь кончалась, серая и злая,
Знающая, что она – права.
И тяжёлой кровью, догорая,
Пропиталась жёсткая трава.
…Для того ль моя – бурлит по жилам,
Чтобы в горле вспоротом моём
Где-то, за каким-нибудь аилом
Плач и песня хлынули огнём?!.
Время и любить, и ненавидеть,
Умереть, когда тебя казнят.
Мне бы только их глаза увидеть —
Красный свет, малиновый закат.

У памятника Семёнову-Тянь-Шанскому

Рыжий Лось и Олень золотистый
от века стоят на рассветных холмах,
ноздри вздрагивают – в них вползает заря
дикокаменной эры.
И за дымкой ущелий,
возлежа на своих пестротканых полях,
в смуглом золоте зноя Хива
протянула к ним нежную лапу пантеры.
Виноградный Коканд стал игрушкой в руке кочевой —
беки режутся лихо, усмешка в прищуре манапов.
Но и принц, и дехканин —
одинаково нищи над горной рекой:
жизнь прошла,
и ложится соха на траву, и скипетр падает на пол.

– Отрешимся от русских! – надсадно кричит Калыгул.
Что ж, будь им, я бы те же слова, словно соль,
сыпал светлым ущельям в разверстую рану.
Пусть сдерут с меня кожу,
я так же кричал бы в лицо Ормон-хану!..
Но хозяин тотема прищурился жёстко —
и мира я не всколыхнул.

Это – правда твоя:
что с того, что, поэт Калыгул,
ты проспорил тогда? —
все ошибки политика в прошлых и прочих эпохах —
прозренья поэта.
Ах, кому это нужно…
Кремнистых столетий шальная вода
истощит ледники, всё нам скажет поэт,
но последняя песня – не спета.

Скачут всадники редкой цепочкой.
Посольство?..
В дремоте – манап,
в средоточии юрт – средоточье родов,
и для племени – времени бег не имеет значенья.
Спрыгнул с лошади стройный поручик Семёнов —
он духом не слаб,
он ещё наречётся Тянь-Шанским, сенатором станет,
но это не вспомнят кочевья.
Бесконечная Азия счёт своим дням не ведёт,
век не движется, ибо бессмысленно это движенье.
Всё вернется на прежние тропы.
Мирозданья невидимый ход,
кочевая звезда – кочевого костра отраженье.

Кто постиг бормотанье весенних ручьёв
и свободы осмысленный свет?
Кто дробящий напев табунов
провожал под струны перебор затуманенным взглядом?..
Вы ошиблись, правитель родов и сановный поэт!
Ну и что? – где ошибка, где истина…
Нет её, да и не надо.

Это время гремит, низвергаясь, но нет перемен,
ибо все неизменно —
плач ягнёнка, призыв жеребца и смех молодухи.
Молчаливый старик оглядит, не привставши с колен,
весь свой мир —
и увидит забытые руны, затекшие руки.
Что – союз государств?
Мимолётных влечений игра
в древней пляске за власть – лишь младенчество краткого ига.
О, певец Калыгул, пусть подули иные ветра,
всё – солжёт,
не солжёт лишь надежды изустная книга.