Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений

девичий смех вдалеке
творчества золотое затворничество
утро
синица в руке
юное непобедимое зодчество
будущим хищным обглодано дочиста
слово предлог и глагол и наречие
ликованье воды в арыке
гор безначальное надчеловечие
на неземном языке
отрочество
то бишь первопроходчество
иго несбыточного пророчества
след на песке

«Ночь августа…»

Ночь августа.
В примолкнувшие травы,
прочёркивая чёрный небосвод,
монеткой брошенная для забавы,
звезда неназванная упадёт —
нечаянная чья-то там утрата,
осколок взора, уголек в росе,
бездомная, последний вздох заката.
Ей в унисон в серебряном овсе
вдруг перепёлка прокричит спросонья.
И – далеко видны, освещены
пожарищем всплывающей луны,
прекрасные
начнут свой танец
кони…

Еtnographica

Дотлевает в плошке керосин.
Чей залив закатом обрамлён —
Николай Михалыч Карамзин иль Саул Матвеич Абрамзон?..
К сходству, жизнь, легко не торопи, но и задержаться не моги
у славянско-аглицкой степи,
у киргиз-кайсацкия тайги.
Наважденье, что на берегу бег лавины гиблой укрощён,
что Семёнов племенем Бугу взят да и Тянь-Шанским окрещён.
Наважденье, что чужой язык примет голос твой в чужих ночах:
конь к чужому строю не привык,
не согреет нас чужой очаг.

Правда то, что властный комиссар прорычит по тройке корешам —
и рыгнет в приёмной есаул: – Возвращайся в свой аул, Саул!

Каждый здесь утратил, что обрёл.
Гаснет разгорающийся свет —
и чугунный рушится орёл, треплющий оливковую ветвь.
Николай Михалыч,
гражданин,
то ль Пржевальский,
то ли Карамзин,
поддержи беззубого орла!..
Нет!
Уже надежда умерла.

Ваши позабудут имена
и стряхнут наитье племена,
предаваясь вековой мечте в радостно-прекрасной барымте.[4 - Набег с угоном скота (кирг.).]
Что же толку было – годом год поверять, чужую грязь месить? —
незачем врастать в чужой народ,
двух стволов, Мичурин, не срастить!
Катит на наместника народ, тянет на Мазепу – Кочубей.

Что ты рвёшься к скифам, Геродот! —
дома те же скифы, хоть убей.
Меркнет юрта, врезанная в склон, прозреваем ложь своей любви.
Позже это объяснит Леви —
Стросс. Но то совсем иной резон,
ибо двуязычные слова, дар очередному палачу,
прячут – русско-аглицкая Чу
и киргиз-кайсацкая Нева…

Киргизская охота

Срубленная, пала в разнотравье
Солнца золотая голова.
Сворой разномастною затравлен,
Волк искал последние слова —
Те ли, что вначале были Словом,
Или что-то, может быть, ещё? —
В мутном мареве солончаковом
Смерть дышала в спину горячо.
Кони от плетей осатанели,
В их глазах был красный волчий свет,
И на склонах отшатнулись ели,
Ибо смерти не было и нет.
Каменный обрыв – конец ущелья,
Каменный мешок сухой реки:
На чужом пиру творись, похмелье
Боя – боли, жизни и тоски.
Серой грудью пав на серый вереск
В миг, когда живому всё равно,
На закат малиновый ощерясь,
Зверь дышал протяжно и темно.