Оценить:
 Рейтинг: 0

Одна капля в море жизни

Год написания книги
2021
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
2 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Тр-тр, тр-тр, тру-тру, тру-тру-тру…

Ну вот и всё, это конец. Смертельный ужас сковал ему душу. Он попытался закричать, но крик застрял у него в горле…

Последний рубеж севера

Ничего не осталось, лишь хрупкие кости

Не спят, всё воюют, и бьются, гремя.

Многоглазые твари утопают во злости.

Скоро настигнут они и тебя.

Вот уже несколько дней скакал он на Север, практически без отдыха, останавливаясь только лишь ночью, да по большой нужде. Всадник мчался в одиночестве, обгоняя торговцев, путников и бродяг, перетекающих из города и город, обгоняя военный и мирный люд. Довольно сильно выделялся он на фоне людей, что по той или иной причине пускаются в столь продолжительное странствие. Лицо его, сложенное правильными, но несколько грубыми чертами, не запоминалось совершенно, а чёрные волосы были коротко подстрижены. Одежда, хоть и покрылась за время путешествия изрядным количеством дорожной пыли, выдавала человека если не богатого, то хорошо обеспеченного, а искусно украшенные ножны ясно указывали, что их обладатель имел не только оружие и деньги, но и хороший вкус. С собой у него практически ничего не было, кроме небольшой кожаной сумки, и, конечно, оружия. На вид ему было около тридцати пяти.

Путь Всадника, хоть и был долог и тернист, всё же постоянно освещался сияющей, словно далёкие, благородные звёзды, целью. Дорога его проходила через Вавер и великие равнины, по праву почитаемые и известные как края плодородия и изобилия, через земли Астетона, через Нэртон, город ремесленников и торговцев, через нагорье Морн и дремучие леса. Наконец, Всадник вступил в малозаселённые, практически необжитые земли, что были ограничены Сумеречными холмами с востока и Бурыми равнинами с запада.

На юге и в центре Империи весна давно уже вступила в свои права, и лишь высочайшие вершины Непроходимых гор и Имперского кряжа оставались сокрытыми от посторонних взоров вечным снежным покровом. Продвигаясь всё более на север, Всадник, постепенно, день за днём приближался к Ледяным Пустошам, и всё острее чувствовал он мёртвое дыхание северных ветров, всё меньше весеннего оживления попадалось ему на пути, и даже солнце с каждым днём светило всё тусклее и нерешительней. Прямо сейчас он, верхом на верном скакуне, заканчивал долгий, утомительный переход через Бурые равнины, название которых как нельзя точно отображало их унылый облик. Живительные лучи могучего светила ещё не успели полностью согреть эти места, а потому вся местность была усеяна остатками нерастаявших сугробов, тонкие ручейки от которых в конце концов попадали в какую-нибудь грязную лужу. Одинокие деревья стояли ещё голые, безо всякого стыда протыкая воздух бесчисленными веточками и сучками, прошлогодняя трава и листва лежала без признаков жизни. Когда Всадник проезжал очередную захудалую деревеньку, состоящую из двух-трёх десятков стареньких покосившихся домиков, та казалась совсем заброшенной и безлюдной, словно жильцы навсегда покинули её.

В какой-то момент Всадник осознал ту разительную, жуткую перемену, которая произошла в его окружении: вместо цветущих, пышущих энергией, жизнью, весельем и радостью земель Астетона он оказался среди тоскливых, пустующих, почти безжизненных просторов севера. И хотя до Рессевиля, а уж тем более до Ледяных Пустошей было ещё очень далеко (в лучшие времена дней семь пути), человек уже здесь чувствовал что-то неладное, что-то нехорошее, витающее в воздухе и проникающее в лёгкие, в сердце, в разум. Быть может, виной тому была дурная слава этих краёв и той жестокой земли, что скрывалась дальше за ними, а может, он и вправду чувствовал близость сил зла. В любом случае, сворачивать он не собирался.

По левую руку раскинулись однообразные просторы Бурых равнин, справа отчётливо виднелись силуэты Сумеречных, а далеко впереди уже вырисовывались расплывчатые образы Астровых холмов. Бурые равнины простираются на многие десятки миль на запад, и словно рассеиваются, теряются на горизонте. За Сумеречными Холмами широко и привольно разворачивается Дикий лес, известный своим крутым нравом и опасными жителями-дикарями.

Солнце уже садилось, когда Всадник вплотную подъехал к Астровым холмам. С юга они были совершенно голые, пожухлая трава ещё не успела воспрять от зимнего оцепенения, а малочисленные, хилые деревья ещё и не думали одеваться и расцветать. Северная сторона холмов ещё была покрыта снегом и подтаявшими сугробами. Уставший Всадник и его верный конь успели подняться и спуститься ровно три раза, прежде чем они поднялись четвёртый раз, и им открылся вид на удивительный город Отертон.

В свете заходящего солнца то было действительно захватывающее зрелище. Привычная грязь вперемешку с камнями исчезла, под ногами оказалась дорога, мощёная тысячами квадратных камешков величиной с кулак. По бокам дороги, каждые два-три метра возвышались два ряда небольших белых столбиков, связанных друг с другом массивной железной цепью. Мощёная дорога, идущая поначалу вровень с землёй, мало-помалу начинала подниматься над нею. Любой путник или торговец, за какой-нибудь надобностью пришедший в Отертон с юга, вскоре обнаруживал, что дорога сплошной кирпичной лентой возвышается над землёй сначала на метр, затем – на человеческий рост, а затем и вовсе отрывается от земли, расширяясь и опираясь на массивные колонны из палево-серого кирпича. Арки и колонны Южного Отертонского моста, поддерживающие каменную громаду и путников наверху, скромно старели под стремительный ритм сменявших друг друга дней и времён года, но на них всё так же можно было разглядеть искусные барельефы, хоть и потёртые временем, и на них всё так же можно было положиться. Где-то у самого основания колонн лениво перетекала плоская, неглубокая речушка, русло которой было буквально усыпано множеством отмелей, небольших песчаных островков, выглядывающих из-под воды камней, целыми пучками растений. В иные времена река эта была куда более полноводна, о чём молчаливо свидетельствовали почерневшие каменные глыбы у подножия колонн моста, в наши дни сильно возвышавшиеся над поверхностью воды. Южный Отертонский мост имел множество пролётов, длинной и высотой значительно превосходя нынешние потребности в мостовой переправе. На той стороне моста дорога не поднималась полого, а сразу, с разбега врезалась в высокий холм. Там, на противоположном холме, и начинался город, весь усеянный высокими домами и утыканный печными трубами. Двух-трёхэтажные дома с беловато-серыми стенами и деревянной, изредка черепичной крышей будто лезли на вершину холма, сползая и толкая друг друга, образуя невероятные скученные пространства и узкие улочки. Иной раз и вовсе казалось, что вон тот каменный домик с маленькими окнами взгромоздился и стоит на двухэтажном строении непонятной формы, а по ветхим почерневшим балкончикам можно перебраться в другой квартал, ни разу не спускаясь на землю. Были здесь и величественные сооружения с толстыми стенами и бойницами, гордыми серыми башнями, лестницами и переходами, а были и просто захудалые теснившиеся домишки, своей невзрачностью и беднотой убранства превосходя все виденное Всадником ранее в Астетоне. Они соседствовали друг с другом, решительно не похожие, и вместе с тем составлявшие единый, гармоничный ансамбль, напоминавший выцветшее лоскутное одеяло огромных размеров. Снег в городе, в отличие от окрестностей, уже растаял, и на старые каменные городские улицы окончательно пришла весна, принеся с собой пыль, грязь, серость и ещё большую суету. Лучи заходящего солнца под острыми углами прорезали городской воздух, и от этого весь пейзаж играл новыми красками, хоть никто его о том и не просил.

Всадник, любуясь городом, в котором уже зажглись первые малочисленные огоньки, пересёк мост. Он слишком долго был в пути, и теперь глаза его, насмотревшись бескрайних просторов и обширного безлюдья, отдыхали, душа ликовала, разум радовался, а тело предвкушало. Он не спешил: с чувством крайнего удовлетворения, спешился, поправил одежду и сбрую, взял скакуна под узду, и пошёл в гору. Справа его, словно приветствуя, уже поджидало большое серое трёхэтажное здание, обращённое окнами прямиком на юг. Грязные серовато-белые стены были, как это и принято у местных, совершенно голые, и лишь двенадцать небольших окон грустно смотрели куда-то вдаль. Из деревянной, почерневшей от времени покатой крыше беспорядочно торчало великое множество печных труб. Присмотревшись внимательнее, становилось понятно, что стены домика вроде как немного наклонены. Грубая обшарпанная деревянная дверь была открыта нараспашку, обнажая непроглядную чёрную подноготную прихожей, а в одном окне угадывалась тускло горящая свеча. В общем, это был типичный домик славного города Отертона.

Одна из наиболее широких, и, пожалуй, главная улица города начиналась здесь. Она вела строго на север, на вершину холма, где виднелось воистину исполинское сооружение из стен, башен и переходов, из высоких сводов и устремлённых шпилей. Отертонская крепость была одним из величайших сооружений, когда-либо воздвигнутых человечеством, и безусловно, самым могучим, неприступным и огромным замком на всей территории подконтрольного Империей Севера. Миллионы камней всей своей тяжестью давили на Астровые холмы и на прочую Землю, слагая толстенные стены, ворота и укрепления, коих такое количество, что ни одних глаз не хватит, чтобы за раз узреть хотя бы треть от всего. Человеческий гений, в чьих смелых руках непослушное железо гнулось и тянулось, как глина, а бронза текла, как вода, воздвиг из камня, из простого булыжника не просто гигантскую крепость, способную пережить конец света и падение неба на землю, а настоящее произведение искусства, поражающее до глубины души всякого, у кого она есть. В Отертонском замке грубые, неотёсанные булыжники слагали изящные своды и арки, невероятные переходы и укрепления. Первозданная, необузданная сила природы соседствовала с изяществом и мастерством строителей прошлых эпох, десятилетиями трудившихся ради возведения Отертонского чуда.

Главная башня, облицованная чёрным базальтом, словно острый клинок вонзалась и распарывала северное небо, бросая вызов самим богам. Величественные наружные стены с бойницами, внутренние стены с большими стеклянными окнами причудливо переплетались, создавая удивительный ансамбль. Впрочем, уже темнело, а потому всё труднее было различать завораживающие, бесчисленные детали замка, но и без них он представлял собою невероятное, непостижимое зрелище.

Трудно сказать, сколько времени Всадник преодолевал Отертонские подъёмы, однако, когда он подходил к Южным воротам, Солнце село окончательно. Сумерки уже опустились, а удлинившиеся тени заполонили всё обозримое пространство. Редкий тусклый свет в окнах домов, да снующие туда-сюда запоздалые прохожие не осмеливались спорить с большой и могучей темнотой. Быть может, виной тому было влияние Севера, но иногда по ночам в Отертоне становилось жутковато. Он подошёл к наглухо закрытым воротам в три человеческих роста, что были зажаты между двумя высочайшими башнями. От них влево и вправо отходила отвесная неприступная стена, на вершине которой плясали редкие огоньки факелов. Всадник подошёл к дверям вплотную и как следует постучал.

– Кого там ещё принесло? Мы закрыты на ночь! – незамедлительно прозвучал злой, скрипучий, рассерженный голос откуда-то сверху. Эх, пришёл бы он на полчасика раньше, то вполне бы успел проскочить в ещё открытые ворота крепости…

– Это я, Всадник! – громко и чётко сказал Всадник, пристально вглядываясь в небольшое отверстие в стене, приблизительно в метре над воротами. В случае осады крепости (что, насколько было ему известно, никогда не происходило), из него на врагов должны были обрушиться целые литры кипящего масла, а то и олова со свинцом. Сейчас же оттуда доносился рассерженный голос, по-видимому, одного из ночных дежурных.

– Всадник? Какой Всадник? Убирайся прочь, и не возвращайся до утра, сказал же, что Крепость закрыта, – сказал не менее рассерженный голос из этого небольшого окошка.

Он вздохнул, но делать было нечего. Набрав как следует воздуха в грудь, он громко и чётко произнёс:

– Его Императорского Величества посланник и верный слуга принес важное известие достопочтенному лорду Антонию, властителю Отертонских земель! Прошу впустить меня, ибо дело безотлагательное!

На несколько минут над наглухо запертыми воротами повисла тишина, так что Всадник даже усомнился – не ушёл ли бдительный страж сразу после того, как приказал ему возвращаться утром? Не осталась ли его, хоть официальная, но высокопарная фраза неуслышанной? Он стоял среди навалившей тишины, под покровом полностью уже спустившейся ночи. Лишь только откуда-то из глубин города ветер порой приносил какие-то неясные скрипы, перешёптывания, робкие стуки. Со стороны же Отертонского замка, грозно и безмолвно нависающего над ним, словно отвесная скала, не доносилось не только ни одного шороха или скрежета, но даже не было видно сколько-нибудь заметного шевеления. Он довольно долго стоял, прислушиваясь и всматриваясь. Окажись рядом с Всадником человек, достаточно зоркий, чтобы в темноте разглядеть его лицо, то нашёл бы его скорее непроницаемым, чем суровым.

Всадник уже начал потихоньку задумываться насчёт ночлега, как внезапно, шагах в пятнадцати от главных ворот, раздался громкий скрип. Маленькая дверца, обыкновенно замаскированная под стену, а в неясном, тусклом свете звёзд и вовсе незаметная, открылась, и из стены вынырнул какой-то смутный силуэт, отдалённо напоминавший туловище. Силуэт двигал руками, жестикулировал и шепотом молвил:

– Так чего же ты раньше не говорил? Входи!

И Всадник вошёл.

– Вот только лошадь придётся оставить. Давай-давай, утром проведёшь через главные ворота. Ну не открываемся мы на ночь, ты пойми. Не хватало ещё, чтобы по внутреннему двору по ночам всякие шастали.

Что же, делать было нечего, и спорить он не стал. Привязав своего товарища к небольшому столбику неподалёку, он последовал за сумрачным силуэтом.

Они вошли в очень тёмный, длинный, низкий коридор, который к тому же постоянно петлял. То был один из секретных проходов замка, и открыть его можно было только изнутри. Всадник, хоть ему это удавалось с переменным успехом, старался следовать за стражем. Глаза его, ещё не успевшие привыкнуть к непроглядной тьме скрытого от посторонних глаз коридора, не могли различить бесчисленные повороты и выступы, и потому очень скоро он набил себе синяков. Впрочем, тёмный переход не мог длиться слишком долго, и в конце концов они вышли на залитую тихим лунным светом лужайку внутреннего двора, на котором уже стояли несколько других стражей. С трёх сторон их окружали высокие, отвесные, неприступные стены Отертонского замка, позади осталась суровая оборонительная стена. Где-то гремел фонтан, и звуки его, хоть и приглушённые расстоянием, всё же долетали досюда.

Большой человек в ярко-красном халате, с длинным нелепым колпаком на голове и в тапочках, вышел им навстречу.

– Доброго здравия тебе, гонец! Надеюсь, ты принёс благую весть. Впрочем, всякое известие от Великого Императора мы считаем за благо. Каков был твой путь, что ты видел, что преодолел? Как нынче поживают на юге?

– Благодарю вас, эм… – тут Всадник замялся.

– Павел. Павел. Управляющий этого чудесного замка, к вашим услугам

– Да, спасибо большое, Павел, спасибо. Признаюсь, путь мой был долог и утомителен, но ничего нового я не увидел. Всё так же в Астетоне пашут землю и поливают сады, всё так же в Нэртоне дуют меха и стучат сапожники. Дивизия Кана стережёт южные подступы к Столице, а Император, да продлятся годы его правления, прочно держит власть в своих руках… Но сейчас не об этом, мы успеем ещё обо всём поговорить, быть может, и ты расскажешь мне, что нового произошло в здешних краях… Сейчас мне необходимо передать Императорское послание чрезвычайной важности. Где можно разыскать Антония?

Павел какое-то время подумал, затем произнёс:

– Боюсь, сейчас Антоний находится в своих покоях, и будить его – не самая лучшая идея. Его светлость… В общем, думаю, вы вполне можете передать это послание мне, а утром лично отдам его Антонию. Полагаю, он будет не прочь принять и вас, если…

– Это исключено, – отрезал Всадник, – пергамент, который находится сейчас в моих руках, столь исключительной важности, что я должен передать его напрямую Антонию.

– Знаете, это прозвучало чуть ли не как оскорбление. Неужели вы думаете, что я, лично преданный Отертонскому вла…

– Дело не в том, кто кому предан, и не в том, что я хочу кого-то оскорбить, – вновь перебил Всадник, – а дело в том, что Император лично мне дал очень чёткие и ясные распоряжения, согласно одному из которых я должен буду вручить письмо лично Отертонскому Лорду и никому другому. Более тебе я ничего не скажу. Мне необходимо видеть Антония, и причём как можно скорее. Полагаю, он сам с радостью меня примет, поскольку мы с ним когда-то давно были хорошо знакомы. Нас можно назвать даже старинными приятелями.

Павел опять некоторое время молчал. Они вошли в какое-то строение, поднялись по широкой, тёмной лестнице. Всадник, управляющий, несколько стражников – все они шли теперь по какому-то длинному, высокому коридору, с высокими узкими колоннами и большими арочными витражами, сложенными из бесчисленного количества разноцветных стёклышек. Света они пропускали совсем немного, и казалось, что весь уходящий в бесконечность коридор был залит едва-едва освещавшей стены тёмно-синей субстанцией. Шаги каждого из них эхом отдавались по всему необъятному помещению, порою на них обрушивались порывы ветра. Иногда из темноты выныривали всевозможные проходы, такие же бесконечные, высокие и тёмные коридоры, запертые двери. Всякий раз, когда Всадник оказывался в этом замке, он поражался его масштабом и сложностью устройства. Даже сейчас, хоть он и обладал достаточно хорошей памятью, он никак не мог определить, где, и даже в какой части замка они находятся.

– Что же, раз то, что вы говорите – правда, то тогда, наверно, Антоний сможет вас принять завтра…

Его отвели в одну из бесконечного множества безымянных комнаток, и приказали ждать там. Если сравнивать с резиденцией Императора на далёком юге, то обставлена она была просто, даже несколько бедновато, однако, если сравнивать убранство помещения, скажем, с типичной обстановкой простого жителя Империи, то, безусловно, покои Отертонского замка выглядели несоизмеримо богаче и внушительней. Простая, массивная кровать из тёмного дерева почётно занимала самый центр комнаты, рядом стоял не менее массивный, украшенный временем стол, в углу приютился небольшой новенький шкафчик. Высокое, узкое окно (как, собственно, и подавляющее большинство окон в замке) выходило на ночное небо, и в потёмках было сложно разобраться и понять, в какую же часть замка его занесло. Тусклая свеча освещала комнатку, и тени от Всадника падали на тёмные, шершавые, кирпичные стены. Кажется, в них было два-три углубления, эдаких вырезанных в стене полки. Здесь же, на столе, красовалась тарелка с какой-то не остывшей ещё пищей. Удивительно, когда это они успели?

Почти не притронувшись к еде, Всадник, впервые за много дней оказавшись на кровати, да и ещё воистину королевского качества и в соответствующей обстановке, сразу же уснул.

Проснулся он оглушительного хлопка. За окном по-прежнему было темно, хоть луна теперь и находилась в совершенно другой части неба. Ему казалось, что прошло лишь мгновение, хотя, конечно же, прошло значительно больше. Всадник по старой привычке вскочил с кровати, рефлекторно и судорожно нащупывая свой верный меч, с которым он, в силу известных причин, не расставался даже во время ночлега в лучших домах Империи. Он одним быстрым движением повернулся к источнику шума, находившемуся, судя по всему, где-то рядом с выходом.

Одним рывком распахнутые двери (что, вероятно, и послужило причиной столь перепугавшего его шума) выходили в уже гораздо более освещённый бледным светом коридор, чьи высочайшие окна и роскошные витражи, изображавшие воителей и императоров прошлого, превращали безликий лунный свет в необходимую, важную и красочную составляющую осмысленного произведения искусства. В дверях стоял высокий, худой, седовласый человек в торжественной позе, с безумными, блестящими и выпученными глазами. В левой руке он, словно фонарный столб в богатых городских кварталах, держал раскачивающуюся масляную лампу. На нём висела, словно бесформенный мешок, грязновато-серая, кое-где порванная пижама, а тапочки, чьи остатки, истерзанные многолетним топтанием бесконечных коридоров Отертонского замка, представляли из себя зрелище больше жуткое, чем жалкое, похожи были на нелепо натянутые на стопы тряпки. Длинный нос, испещрённый морщинами лоб, бледные губы и вваленные щёки – всё это придавало ему вид скорее утопленника или мертвеца, чем живого человека.

– Всадник, старый черт! Почему же ты раньше не сказал? – громко, пронзительно, со скрипами, воскликнул нежданный ночной гость. – А ну-ка иди сюда!

То был, без сомнения, Хранитель и Владыка Севера, Лорд Отертонский, Величайший Полководец своего времени, последний из своего рода, его светлость Антоний Огненнострельный.

Серебряный огненный вихрь

Всадник быстро успокоил пошаливающие нервы. Не сказать бы, чтобы он боялся какого-нибудь нападения, покушения, или ещё чего-нибудь в этом роде. Он был в стенах прославленного Отертонского замка, в одном из самых безопасных мест во всей Империи, в котором, к тому же, всякий человек Императора был желанным гостем… Однако столь неожиданное вторжение сильно напугало и встревожило сонное сознание вояки, привыкшего всегда и везде быть начеку. Он немедленно выполз из-под одеяла, неуклюже встал, слегка поклонился старику, столь внезапно ворвавшемуся в его покои, который всё это время таращил на него отсвечивающие в свете покачивающейся на вытянутой руке лампы глаза.
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
2 из 6