Хохототворные рассказы. Юмор

Олимпиада, этот высочайший праздник спорта, как известно, проводится в високосный год, один раз в четыре года. Каждый человек рождается в единственный, неповторимый раз и этот праздник, по возможности, отмечает.

Один из немногих наших братьев вылез из детородного органа двадцать девятого февраля, и это редкое событие празднует один раз в четыре года с олимпийской помпезностью и великолепием. Настал день, пробил Адмиральский час – и он пригласил нас. Женатые явились с женами, а холостые – с украшающими их любовницами- спутницами. Со мной была моя красотка, неразлучная подруга- членопоклонница.

Тамада витиевато провозгласил здравицу за мир и олимпийское спокойствие. Потом благословил родившегося один раз в четыре года, сам жидкоумный пожелал ему сгущенного, как молоко, ума:

– Лучше взгромоздиться на три буквы, усевшись на них, чем пьяным за руль, на свет дважды не проявляются.

– Я того маму-блудницу… кто на этот многогрешный свет во второй раз прийти захочет! Цирков и зоопарков и в потусторонней жизни, надеюсь, полно будет.

Наученный уму-разуму юбиляр взял гитару. Его жена впилась в него вспученными, как влагалище, глазами в ожидании чарующей музыки и впечатляющих слов.

«На член нитки не мотай, это не катушка,

И задницу не давай, это не игрушка…»

Разочарованная супруга от нахальности чуть ли не харкнула на пол.

Тамада нетрадиционно- экстраординарными тостами пытался вернуть к себе улетучившееся вдаль наше внимание:

– Всякий мужчина взваливает на свои плечи всю тяжесть вынужденной страды трахания родной супруги. Давайте выпьем за ту женщину, в воображении, что голой представится, в постели возбудит желание и вынудит жену «пилить».

– Выпьем за такой грот, в который ступишь бедным, многострадальным, длиннобородым, как Нептун Эдмондом Дантесом и покинешь его графом Эдмонд Де Монте-Кристо!»

– Э-эх! Где в жизни такой грот…

– Меж женских промежностей, зевака, да и только.

– Из этой пещеры-полости я не раз вместо бриллиантов и жемчужин гной удалял. И всё-таки да здравствует мужской орган в женской и вместе с ними родопродолжение!

Длинный, точно тёщин язык, звонок в дверь прервал, словно Венецианско-турецкое перемирие, наше неплохое веселье. Как колбаса в рот всунулся в кампанию зрелый, хмурый мужчина – запоздалый и как потом выяснилось, незваный гость, со шрамом на физиономии. Сра.. Сразу стало заметно, что хозяевам он был не ко двору, не по душе.

– Кто это резное с древнегрузинским орнаментом чудовище?

– Сосед, отсидел пятилетку, резанул кого-то.

– Какого склада ума?

– До кутузки слыл дерьмом подслащенным, теперь, наверное, с перцем или с хреном.

Провидение подало мне милостыню. Вышедшего из тюрьмы, с поистертой от сидения задницей урода оштрафовали полулитровым сосудом вина и усадили напротив меня. Незваный, казалось, пару минут мысленно витал по местам боевой славы, потом локтями уперся в стол, очень удобный для нокаута подбородок лукаво погрузил в жирную ладонь, словно кукушка своё яйцо в сено чужого гнезда. Мужчина на то и мужчина, что нередко старается засеять своими семенами чужой огороженный проволокой огород, не считаясь ни с чем.

Мои опасения оказались небеспочвенными. Маложелательному, как шило в заду, гостью, видно, приглянулась моя подруга, и тупым миросозерцательным взглядом взял её на мушку. Нами овладело предвоенное настроение.

– Он не осмелится, нас достаточно.

– Кто знает.

– Буйства надо остерегаться, но если, что, позвоню, приведу целую ораву блатных и вытурим его на ху… На худой конец, но пока посмотрим, что за фрукт!

Выпили за здоровье неприязненного, противного противника и ухом не повёл. Одним словом, положение было ху… хуже горькой редьки и я ускорил счастливую развязку:

– Милейший, проявите милосердие, соблаговолите ответить, который час?

Недолго, но для меня подобно вечности, держался, словно старая недвижимость против землетрясения, потом шевельнулся, видимо, просьбу принял близко к сердцу, повернул мохнатое запястье с часами, потряс ненадежной опорой и зарылся мордой во вкуснейший ореховый соус с цыпленком. Захрапел и будто насос-членосос, одной ноздрей всасывал, а другой выплёскивал им же оскверненную подливку, пока его не вынесли, как сраженного гладиатора с арены Колизея.

Моча и пиво

Человек грешен, тем более мужчина. Я всю сознательную жизнь сознательно или несознательно изменял своему сердцу, словно жене, и однажды оно изменило мне, как родине. Таким образом, оказался я в отделении неотложной терапии и пока язык не проглотил, звал врачей, вместе со священником.

Медики постарались и в конце концов, как кошелек вырвали мою жизнь из рук жадной смерти. Это было первое славное везение. Вторая и немаловажная удача состояла в том, что моим ближайшим соседом и боевым соратником в войне с недугом оказался Михаил, народный артист, человек средних лет. Такой же обаятельный, как и популярный. Общее горе или нужда нередко строит мост побратимства, и мы подружились вплоть до панибратства.

– Что с тобой случилось? С таким молодым, невинным?

– Неправильное правило богемно-бродячей жизни. А с вами, батоно Миша?

– Неслыханно-сногсшибательное правило игры по два спектакля в день подряд.

– По два, это как?

– Первый неминуемый, как членский взнос, спектакль заканчивается примерно в десять вечера, потом снятие грима, дальше переодевание; на это уходит пол часика. В итоге, как убийца в тоге, нас ожидают гостеприимные, хорошо отдохнувшие зрители- бездельники, как резину тянут к себе домой и до сизого рассвета непринужденно вынуждают пить, играть и играть многообразные роли, от королей до шутов. К одиннадцати дня – репетиция-инквизиция… А сердце у мужика, в отличии от сперму вырабатывающих яиц, одно единственно-неповторимое. Так-то вот…

Многое пережили за месяц в палате лечения-заточения. Еду-провиант, лекарства, боли и шутки, одним словом всё, кроме постели, по-дружески делили. Кровь и то пролили для плохо проанализированных анализов.

Кровь кровью, но даже мочу не оставляли на чёрный день. Каждый божий день сами себя словно коров доили и сдавали, как отступавшие захватчики – города.

Любителей-посетителей у обоих было достаточно, выше пояса и в один непраздничный вечер к служителю искусства пришла миловидно-милосердная «барышня-баронесса», оставляющая неизгладимое впечатление поклонницы – сексусклонницы. Я, естественно, не торжественно вышел, дабы дать им возможность интимно-интуитивной беседы и флиртования- мурлыканья. Вопреки ожиданиям, к моему удивлению, артист погнался за мной и шепнул в вымыто-подмытое ухо:

– Не оставляй в беде, авось, любовница поскорей уйдет… Упаси боже, жена-мегера нагрянет…

Повернули обратно, как дошедший до края света Марко-Поло.

– Госпожа Лонда, это – утонченный, деликатный молодой человек, и потому оставил нас тет-а-тет, но он осужден-обречен на строгий лежачий режим.

Не жена, а наш не совсем личный врач налетел, как коршун, осмотрел и ответы вчерашних анализов доложил, словно ниже по чину офицер.

На следующий праздный, праздничный для актеров в выходной полдень пожаловала целая труппа, с обильным гостинцем на руках. Торжествовали будто первую в жизни премьеру с премией.

– Пусть властитель небес так вас не накажет, чтоб вино предпочли женщинам и воду —винам!

– Весьма признателен, батоно.

– А ниже пояса как ваши добрые дела? О чем гласят анализы мочи?!

– Не утруждайтесь, коллега, половые органы у нас страстно-боевые, а моча целомудро -не обесчещенная.

– Хорошо, лучше не бывает!.

– Тебе поручаю, юноша, не очень белый принц, напомни, – эту бутылку пива собой брать, утром понадобится.