– Фискалы! Мы вам покажем, как кляузничать! Только кончатся уроки, будет вам баня!
– Ты подлец и погромщик, как и твой отец! – сказал Гуревич Прокофьеву. – Что ты придираешься ко мне? Зачем издеваешься надо мной, клевещешь? Что я сделал тебе плохого?
– Молчи, ерусалимская сволочь! – прохрипел Прокофьев и замахнулся, но Семенов крепким толчком сшиб его с ног; Станкевич ударил Семенова в лицо, Гуревич вцепился в Станкевича, и началась свалка. Прокофьев, выскочив в коридор, крикнул:
– Шалыгин, сюда! Наших бьют!
Шалыгин, сын городского старосты, бесшабашный гимназист, учился плохо и в каждом классе сидел по два года. С разбега он бросился на Семенова и ударил его ногою в живот. Семенов охнул и, схватившись за низ живота, упал. Несчастный Гуревич очутился беззащитным, его начали избивать.
Громкие крики дерущихся привлекли в класс учеников и надзирателя Дорменева. Когда отняли Гуревича, он был весь в синяках. Семенов, с трудом поднявшись, опустился на парту.
– Господа! Что вы наделали? – с тревогой обратился надзиратель к гимназистам.
– Пусть не фискалят! Гуревич первый начал, – крикнул Прокофьев.
Вошел инспектор Штольц, строгий и сухой немец. Серые глаза навыкате, подтянутый, с гладкой, прилизанной прической, с пробором посредине, с холеными руками и длинными отполированными ногтями на мизинцах.
– Вы, господин надзиратель, плохо выполняете свои обязанности, потакаете хулиганам! Не позволю! – металлическим голосом крикнул он на весь класс.
– Семенов и Гуревич! Марш по домам!
– Станкевич, Прокофьев и Шалыгин – ко мне в кабинет, – и, круто повернувшись, он вышел.
– Ах, господа, господа! – говорил растерянный и перепуганный надзиратель. Был он уже пожилой человек, имел большую семью. Низкий ростом, с ожирелым животом, мягкими и добродушными чертами лица, был он безропотным служакой.