Михайлов или Михась?

– Чем вы можете объяснить, что в досье нет также ни одного документа, который мог бы подтвердить все вами рассказанное. В досье отсутствуют также какие-либо рапорты полицейских или их отчеты о «Солнцевской» группировке.

– Я помню точно, что готовил подробный рапорт о «Солнцевской» ОПГ. Этот рапорт я передал своему начальнику. Что было дальше с этим документом, мне неизвестно. Начальник мне не докладывал.

– Да, но у вас наверняка сохранилась копия этого документа. И раз вы приехали в Женеву с инициативой помочь, то почему вы не взяли этот рапорт с собой?

– Я привозил какие-то документы, но не помню точно, передал ли я их Зекшену. – Упоров после этой фразы умолк и продолжил лишь спустя несколько минут: – Да, теперь я вспомнил точно, я передавал Зекшену документы, а почему они отсутствуют в досье, я не знаю.

– Вернувшись в Россию, вы составили письменный отчет о своем пребывании в Женеве?

– А у меня его никто и не требовал.

– Вы сказали сегодня, что участвовали в задержании членов

«Солнцевской» преступной группировки. Их было, по вашим словам, 30—50 человек. Они были осуждены?

– Да, были возбуждены уголовные дела, потом суды выносили обвинительные приговоры.

– Тогда тем более непонятно, почему все эти документы российские власти не передали швейцарскому правосудию.

– Я уже объяснил, что в России очень сильна коррупция.

– Коррумпирован весь правоохранительный аппарат? – изумился Реймон.

– Не весь, но многие, в том числе и руководители.

– Вы сказали, что прокурор развалил дело Михайлова по кооперативу «Фонд». Заместитель прокурора Москвы тоже коррумпирован?

– Я не уверен в этом на все сто процентов.

– Но подозреваете его в этом?

– Это мое сугубо личное мнение, я на нем не настаиваю.

– После возвращения из Женевы вы дали интервью газете

«Коммерсант». Какая в этом была необходимость, ведь полицейские стараются как можно реже встречаться с прессой для сохранения тайны следствия?

– Журналисты обратились к Климкину и сказали, что у них есть копия протокола моего допроса в Женеве. Я не знаю, как попала к ним эта копия, но она была или умышленно искажена, или допущены ошибки во время перевода. Я считал своим долгом встретиться с журналистами и рассказать им всю правду.

– Вы поставили в известность об этом свое руководство? Может быть, после встречи сообщили об ее итогах, как это делается полицейскими всего мира.

– Я не считал себя обязанным докладывать о своих встречах с прессой, тем более что я всегда говорил правду.

Было уже восемь часов вечера, когда судья объявила очередной короткий перерыв. Обычно репортеры первым делом бросались к своим телефонам, потом атаковали автоматы, наливающие кофе и чай. Сейчас я обратил внимание, что у автоматов с напитками почти не было очереди – кое-кто из журналистов покинул Дворец правосудия. После перерыва в зале вообще не было ни одного представителя российской прессы. Им не нужен был свидетель, не столько обвиняющий, сколько оправдывающийся. А за дело взялся адвокат Паскаль Маурер. Невысокого роста, кудрявый и очень подвижный, он внешне никак не походит на почтенного адвоката, тем более воз-главляющего коллегию адвокатов Женевы. Сидеть на одном месте для Маурера – сущая мука. Он бегает по залу, без всякого смущения здоровается с многочисленными знакомыми, но при этом ни малейшая деталь не ускользает от его внимания. Всякий раз, когда Маурер замечает какое-либо несоответствие или несуразицу, он резко отбрасывает отороченный мехом горностая конец своей адвокатской мантии и морщится, как от острой зубной боли. Если Реймон в своем допросе свидетеля походил на танк, угрюмо продвигающийся вперед и ломающий все препятствия, то Маурер брал с наскока.

– Был ли осужден Виктор Аверин? – задал он вопрос Упорову.

– За какое преступление? – попытался уточнить свидетель.

– Я вас спрашиваю? – не поддался на уловку адвокат.

– Да, Аверин ранее был судим.

– За что?

– Не помню точно, но, по-моему, за убийство.

– Господин Упоров, вы сказали, что имеете юридическое образование. Вы знаете, что такое ложные свидетельские показания?

– Да.

– Хорошо, тогда продолжим. У вас новая семья?

– Да.

– Вы сказали, что та ваша дочь, которую хотели похитить, жила вместе с вашей прежней женой. И вы высказывали опасения, что жизни вашей прежней жены тоже угрожает опасность. А где сейчас ваша дочь и ваша первая жена?

– Они остались в Москве. Но я не хочу говорить о своих родственниках.

– Хорошо, я просто хочу узнать, приехали ли вы в Женеву со своей новой семьей и живет ли она сейчас с вами.

– Да.

– Я, господин Упоров, понятия не имею, сколько денег получает в России полицейский вашего ранга.

– Примерно шестьсот долларов в месяц.

– А на какие средства вы живете в Швейцарии с октября

1997 года?

– Я попросил политического убежища в Швейцарии, и на время рассмотрения моего прошения мне выделили социальное пособие – по 300 швейцарских франков (210 долларов США. – О.Я.), а также предоставили мне временное социальное жилье, за которое не надо платить.

– Я заканчиваю свои вопросы к господину Упорову, но прошу президента суда госпожу Сталдер зачитать вслух для господина свидетеля статью 307 уголовного кодекса Швейцарии.

Мадам президент суда открыла уголовный кодекс и прочитала статью 307, в которой сказано, что лицо, принявшее присягу и давшее ложные свидетельские показания, может быть приговорено к лишению свободы на срок до 5 лет.

– Может быть, вы, господин Упоров, желаете что-либо поменять в своих показаниях? – строго спросил Паскаль Маурер.

– Я бы хотел уточнить. Уточнить в отношении Аверина. Я не утверждал, что он был осужден за убийство, я сказал «по-моему, осужден за убийство».

– А остальные свои показания вы подтверждаете?

– Да.

– Господин Михайлов, – обратилась после этого судья к подсудимому, – у вас есть вопросы к свидетелю?

– Госпожа президент суда, – поднялся Михайлов, – у меня есть вопросы к свидетелю. Но, прежде чем их задать, я бы хотел кое-что пояснить.