Михайлов или Михась?

О.Я.), самом популярном журнале Израиля.

«Шеф русской мафии арестован

На днях полиция Швейцарии выступила с обращением к полиции Израиля, полиции США и стран Европы с просьбой предоставить все сведения о незаконной деятельности Сергея Михайлова, одного

из “крестных отцов” русской мафии. Недавно в Цюрихе Михайлова арестовали. Он подозревается в серьезных экономических преступлениях. Сейчас, после задержания Михайлова, власти Швейцарии собираются наложить арест на его счета в местных банках. Общая сумма, обнаруженная на указанных счетах, равна 20 миллионам долларов.

Ури Авнери».

ПОЛИЦИЯ ИЗРАИЛЯ

Центр автоматической обработки данных полиции Кому: посольство Швейцарии,

консульский отдел, Тель-Авив. СВИДЕТЕЛЬСТВО

Настоящим свидетельствую о том, что израильская полиция не располагает криминальными данными относительно указанного ниже гражданина.

ID № 30998226

Господин Сергей Михайлов

Место и дата рождения: 07.02.58, СССР Фотография прилагается ниже

Проверка проведена в реестре криминальных данных о преступниках, созданном в 1981 году.

Начальник центра автоматической обработки данных полиции.

Иерусалим.

Следом за Левинсоном свидетельское место занял еще один рассказчик – инспектор криминальной полиции Израиля Рувен Раскис. В свое время именно он подверг Михайлова в женевской тюрьме Шан-Долон двенадцатичасовому изнурительному допросу, методично повторяя одни и те же вопросы, суть которых сводилась к одному: каким образом Михайлову удалось получить израильское гражданство. Но сейчас, выступая в качестве свидетеля перед судом, израильский полицейский был предельно лаконичен. Он поведал суду, что Михайлов гражданства государства Израиль лишен и против него возбуждено уголовное дело.

– Если против меня возбуждено уголовное дело, то вы, наверное, можете представить соответствующие документы, свидетельствующие об этом, – сказал Сергей Михайлов, обращаясь к свидетелю. – И еще один вопрос. Есть ли у вас утвержденное Высшим судом справедливости Израиля решение о лишении меня гражданства?

– Признаться, я полагал, что все эти документы уже имеются в деле, и потому с собой не взял никаких материалов. Впрочем, я должен проверить, – забормотал полицейский, водрузив прямо на свидетельскую трибуну свой портфель, открыл и на глазах у всех стал перетряхивать его содержимое. Потом он захлопнул портфель, беззвучно пошевелил губами, снова портфель открыл и извлек оттуда несколько скрепленных листков бумаги с текстом, напечатанным на иврите. Эти листки господин Раскис издали продемонстрировал сначала судье и присяжным, затем прокурору, после чего проворно убрал их в портфель, напыщенно заявив, что в случае надобности суд может рассчитывать на получение данного материала.

Что же произошло на самом деле? В свое время следователь Зекшен несколько раз посетил Израиль. Многократно перечитав протоколы допроса Михайлова израильским полицейским, Зекшен не приобщил к делу полной стенограммы допроса, а повыдергивал из нее лишь те страницы, которые, как ему казалось, могли впоследствии скомпрометировать Сергея Михайлова. Но все подозрения рассыпались, словно песочный домик, под напором волны, и Зекшену, в конце концов, не оставалось ничего иного, как вовсе изъять из дела израильский эпизод. Не пригодились ему в том числе и банковские документы. Дело в том, что Израиль не раз заявлял во всеуслышание, что не собирается выдавать банковские тайны тех вкладчиков, дела которых по тем или иным поводам разбираются следственными органами других стран. Однако по поводу Сергея Михайлова Израиль позволил себе необъяснимое отступление от общего правила. Из банка в адрес следователя поступила бумага, в которой не только указывались количество денег, помещенных на счет, и их прохождение, но даже и многочисленные детали, так сказать, частного порядка. Так, например, в присланном из Израиля документе содержались показания банковских служащих, которые рассказывали, как, например, был одет господин Михайлов в тот день, когда явился в банк, какие люди его сопровождали. Но в итоге даже Жоржу Зекшену стало понятно, что появление в банке Михайлова в сопровождении переводчика, одинаково хорошо знающего как русский язык, так и иврит, еще не является криминалом.

Впрочем, Зекшену и в голову не пришло проинформировать своих израильских коллег о том, что материалы по Израилю за полной их бездоказательностью им из дела почти полностью изъяты. Так что Рувен Раскис, явившись в суд в качестве свидетеля обвинения, оказался перед председательствующей и присяжными, как говорят в Израиле, с опрокинутым лицом.

Услышав, что вопросов к нему больше нет, полицейский из Израиля поспешно удалился. А госпожа Сталдер объявила, что на сегодня допрос свидетелей закончен и она приступает к чтению документов, приобщенных к делу. Оглашение этих документов продлилось до позднего вечера, и это был единственный день процесса, когда пресса позволила себе передышку. Впрочем, на следующий день выяснилось, что отдыхали далеко не все журналисты. Ежедневная газета «Трибюн де Женев» решила и на этом безрыбье поймать щуку. С утра весь город был завален листовками с кричащим заголовком

«Специальный агент ФБР разоблачает “крестного отца” русской мафии». С помещенной в центре листовки фотографии глядело строгое, неулыбчивое лицо Роберта Левинсона. Но, несмотря на призывную листовку, выпущенную, совершенно очевидно, для поднятия тиража, «Трибюн» все же не рискнула исказить суть свидетельских показаний Левинсона и ограничилась лишь броским заголовком, суть которого никак не соответствовала содержанию статьи.

От первого лица

Сергей МИХАЙЛОВ:

У меня действительно были планы, связанные с развитием бизнеса в Израиле, но почти с самого начала все в этой стране не заладилось. Не получились деловые контакты, да и личные отношения не сложились. Мне бы не хотелось в подробностях говорить об этом неудачном и довольно скоротечном браке. И вовсе не из-за нежелания ворошить грязное белье. Я вообще считаю: не по-мужски обсуждать поступки женщины. Ну, если говорить совсем коротко, то скажу лишь то, что это был роман, быстро вспыхнувший и также быстро угасший. Уже вскоре я понял, что мою избранницу не устраивает участь жены, которая верно ждет мужа, мотающегося по всему белу свету. Я не стал препятствовать ее

«новому счастью», мы официально развелись, и я полагал, что на этом поставлена точка. Но когда началось следствие в Женеве, израильтяне повели себя по отношению ко мне, мягко говоря, некорректно. Будучи гражданином Израиля, я не получил никакой поддержки от консула Израиля в Швейцарии, газеты публиковали обо мне всякие небылицы. Дошло до того, что ведущая израильская газета напечатала заметку о том, что в одной из гостиниц были обнаружены трупы Михайлова и Аверина. Когда же адвокат припугнул редакцию, что обратится в суд, газета опубликовала поистине идиотское опровержение. В газете было сказано, что в Тель-Авиве были действительно обнаружены трупы Аверина и Михайлова, но оба убитых являются лишь однофамильцами Виктора Аверина и Сергея Михайлова. И хотя израильская полиция прислала официальный документ о том, что я никаких преступлений на территории этой страны не совершал, израильские банки обошлись со мной так, как они не обходятся даже с преступниками: следствию были предоставлены все данные о моих счетах, хотя всему миру известно, как израильские банки свято оберегают тайну своих вкладчиков. Мои счета не были засекречены, эта информация из Израиля ничем мне повредить не могла, но меня оскорбило само отношение.

Не менее оскорбительным был и процесс по лишению меня израильского гражданства. Материалы по этому поводу готовил чиновник Министерства внутренних дел Израиля – некий Йосеф Тов. Вскоре после того, как он отправил все материалы в суд, появились публикации о лишении меня гражданства, хотя дело еще на тот период даже и не рассматривалось. А спустя буквально неделю-две сам Йосеф Тов стал героем газетных публикаций. Его уличили в получении взяток и выдаче разрешительных удостоверений на работу в Израиле палестинцам. Разразился страшный скандал. Я читал в газетах отчет о судебном процессе, и меня поразило то, что даже адвокат Това практически отказался его защищать. Защитник сказал, что у него нет оснований убеждать суд в невиновности своего подзащитного. Адвокат лишь просил сделать снисхождение при вынесении приговора, учитывая возраст подсудимого (Тов – весьма пожилой господин), какие-то особые семейные обстоятельства, о которых газета предпочла умолчать, и тот факт, что Йосеф Тов выразил желание добровольно сотрудничать со следствием. В результате тюремное заключение суд заменил ему крупным денежным штрафом, условным сроком наказания и принял решение запретить Йосефу Тову когда-либо работать в органах внутренних дел Израиля. Разумеется, мои адвокаты поставили под сомнение материал, подготовленный столь недобросовестным человеком. К тому же судья, ведущий мое дело, высказал мнение, что окончательное решение о моем гражданстве может быть принято только при моем непосредственном участии, когда я смогу ответить на все инте-ресующие суд вопросы. Но, несмотря на это, многие газеты поспешили опубликовать сообщения о том, что Михайлов-де лишен израильского гражданства.

Но газеты газетами, к их лжи я уже привык. А то, что позволил себе откровенную ложь на суде сотрудник полиции, приведенный к присяге, меня немало удивило. Собственно, я вообще не предполагал, что израильтяне пришлют на суд свидетеля обвинения. О чем можно было свидетельствовать после того, как из информационного центра полиции поступил официальный документ о моей полной непричастности к какой-либо криминальной деятельности? Впрочем, как я уже убедился, ложь границ не имеет, видно, и израильтяне решили внести свой вклад в борьбу с «русской мафией».

В поисках ненайденного

Женева, площадь Бург де Фур, 1, Дворец правосудия. 4 декабря 1998 года. Утро – день.

В этот день вся пресса с нетерпением ожидала допроса свидетеля обвинения – аккредитованного в Женеве корреспондента российского информационного агентства «Новости» Игоря Седых. Журналист-свидетель – такое встретишь нечасто, к тому же Игорь знаком с большинством журналистов, освещавших процесс Сергея Михайлова. Одним словом, все предвещало если не сенсацию, то по крайней мере репортажи, полные достаточно острых моментов. Сразу после того, как судья объявила о свидетельствовании Седых, с протестом обратились адвокаты. Паскаль Маурер заявил, что господин Седых все эти дни постоянно находился в здании Дворца правосудия, судя по всему, внимательно следит за ходом процесса и потому не может быть официальным свидетелем. Игорь сам дал повод адвокатам для подобного протеста. После того как в первый день суда его попросили покинуть зал, он сделал еще одну попытку – пришел на очередное заседание, уселся не в ложе прессы, а среди посетителей, но снова был замечен и снова удален. Тогда Игорь обосновался в одном из многочисленных фойе Дворца правосудия, а нужную ему информацию собирал в перерывах, настойчиво донимая вопросами коллег. Все же Антуанетта Сталдер сочла, что Седых может свидетельствовать в суде, и обратилась к нему с вопросом, какими языками свидетель владеет.

– Я говорю на французском, но мой родной язык русский, и я бы хотел говорить именно на родном языке, учитывая, что здесь необходима предельная точность формулировок, – заявил Седых. – Вскоре после одной из публикаций о Сергее Михайлове ко мне в дом пришли двое швейцарских полицейских и сообщили, что они получили из России факсовое сообщение, в котором содержится информация о моем предполагаемом убийстве, – продолжил Игорь Седых. – Незадолго до этого в моей женевской квартире раздался телефонный звонок. Звонивший мужчина представился мне как Виктор Аверин. Подчеркиваю, я не могу утверждать, что вел по телефону разговор именно с Виктором Авериным, я лишь утверждаю, что человек назвался этим именем. Когда ко мне пришли полицейские, они поинтересовались, был ли у меня телефонный разговор и с кем. Я рассказал, что разговор с человеком, который представился Виктором Авериным, шел о моей статье, опубликованной в газете

«Московские новости» 7 января 1997 года. Разговор этот был долгим, достаточно жестким и шел на повышенных тонах. Мой собеседник выражал недовольство статьей, говорил, что она содержит клевету и тем самым наносит урон не только самому Михайлову, но и его семье, друзьям. Человек, с которым я беседовал, излагал свою версию происходящих с Михайловым событий, называл факты в подтверждение этой версии. Я ответил, что я и не собирался обвинять в чем-либо Сергея Михайлова, а лишь изложил ситуацию с точки зрения обвинения и защиты. Я повторил, что в статье нигде не сказано, что Михайлов – преступник и вообще нарушитель закона. Но человек, назвавшийся Авериным, убеждал меня в том, чтобы я написал новую статью. Я согласился встретиться с адвокатами Михайлова и взять у них интервью. Вскоре после этого разговора я встретился с адвокатом Ральфом Изенеггером и взял у него интервью. Вот, собственно, и вся история.

– В деле содержатся данные, что все было несколько иначе – не вы связались с адвокатом Изенеггером, а он с вами и предлагал встретиться.

– Нет, все было так, как я сейчас рассказал.

– Знакомы ли вы с прокурором Кроше? – спросила свидетеля судья.

– Еще до дела Михайлова я встречался с господином Кроше и вел с ним разговор о борьбе с организованной преступностью в целом.

– Что вы ответили полицейским, когда они сообщили вам об угрозе, исходящей из России? – задала еще один вопрос судья.

– Я ответил, что мне об этом ничего не известно.

– А у нас есть данные, что вы ответили иначе. Вы сказали, что хотели бы подумать, прежде чем дать официальный ответ, – резко возразил прокурор. – А теперь я хочу задать вам вопрос. Были ли в ваш адрес сделаны угрозы во время телефонного разговора с господином Авериным?

– Прямых угроз не было, – ответил Седых. – И вообще, смотря как воспринимать. Если меня спросят, было ли на меня оказано давление, я отвечу – да. Но если меня спросят, были ли угрозы, я отвечу – нет.

– Значит, вы утверждаете, что угроз в ваш адрес в телефонном разговоре не содержалось? – уточнил адвокат Реймон.

– Я утверждаю, что угроз в мой адрес не содержалось, – подтвердил Седых. – Более того, когда разговор уже подходил к концу, мой собеседник извинился за то, что, возможно, сказал что-то не так.

– Вы утверждаете, что нити от меня и «Солнцевской» группировки тянутся к убийству Листьева и Слабынько? – спросил свидетеля Сергей Михайлов.

– Нет, я этого не утверждаю и никогда не утверждал, – ответил Седых. – Мои материалы в большей степени носили компилятивный характер, я пользовался в качестве источника информации газетными публикациями, обобщал их. Лично мне о том, кто убил Листьева и Слабынько, ничего не известно. Да, я знаю, что была такая версия, которая связывала с этим преступлением господина Михайлова, но мне также известно и то, что эта версия отпала.

– Спасибо, у меня больше нет вопросов к свидетелю, – сообщил Сергей Михайлов.

Во время перерыва Игорь был оживлен, делился с коллегами подробностями. Он рассказал, что полицейские, которые явились к нему в дом, пытались его убедить в том, что его жизни угрожает реальная опасность и если он сделает соответствующее заявление, то к нему немедленно приставят вооруженную охрану.

– Я им тоже сказал, что ни о какой угрозе мне ничего не ведомо, если что-то узнаю, то сообщу непременно. Вот что на самом деле я им сказал. А не то, что утверждает Кроше, будто я хотел подумать, прежде чем сделать официальное заявление, – рассказывал Седых.

Закончился перерыв, и все снова поспешили в зал, где должен был сейчас давать свидетельские показания бывший адвокат Сергея Михайлова, отбывший несколько месяцев тюремного заключения Ральф Освальд Изенеггер.

* * *