Михайлов или Михась?

– Знаком, это мой бывший компаньон, мы осуществили несколько очень крупных проектов. Мы продавали продукты питания, лес, промышленные товары. Михайлов работал очень успешно и принес компании существенную прибыль.

– В чем конкретно заключалась его деятельность?

– Я приведу один пример. Нам удалось по довольно низкой цене купить очень большую партию обуви. Розничная реализация не могла бы принести существенной прибыли и затянулась бы надолго. Именно Михайлов нашел оптового покупателя, который купил всю партию по вполне приемлемой для нас цене.

– Какую сумму составили комиссионные Михайлова?

– По условиям нашего совместного контракта он получил 10 процентов от прибыли и его комиссионные составили два миллиона долларов.

– В ходе следствия вас просили предоставить этот контракт?

– Просили. Я его проверил, там все было в порядке. Я подготовил копию и отправил контракт адвокатам.

Судья достает из одного тома дела контракт и показывает его Александрову.

– Это тот самый контракт?

– Безусловно, тот самый. Здесь и подпись моя, и печать фирмы.

Тот самый контракт.

– Вы знаете Саранкину?

– Нет.

– Есть данные, что Саранкина подделала подпись Михайлова.

– У меня нет комментариев по этому поводу. К тому же как она могла подделать подпись, если это не оригинал. Это для меня совершенно очевидно. Есть множество ситуаций, когда в разные инстанции нужно представлять копии контрактов. Специально для этого контракт был набран двумя разными шрифтами – один для оригинала, другой для копии – и хранился в компьютере. Если мне нужна была копия, я распечатывал второй вариант и заверял его оригинальной печатью.

– Но нам никак не удается разыскать оригинал! – воскликнул прокурор.

– А где вы его, собственно, можете разыскать, – искренне изумился Александров, – если он хранится только у меня? И вообще все эти вопросы по поводу копий и оригинала мне непонятны. Контракт-то давно осуществлен, его законность множество раз проверена, ни у одной из сторон нет никаких претензий по выплатам, так что я не понимаю сути вопросов.

Последняя надежда Кроше рухнула. Он отказался от дальнейшего допроса свидетеля. Но Сергей Михайлов все же решил поставить логическую точку.

– Господин Александров, были ли с моей стороны нарушения условий контракта?

– Нет.

– Можете ли вы подтвердить, что в 1995 году в компании «Аригон» была проведена масштабная аудиторская проверка и никаких нарушений выявлено не было?

– Подтверждаю.

– Спасибо, господин Александров, у меня больше нет вопросов.

– Вернемся к допросу господина Михайлова, который, я считаю, мы не закончили в прошлый раз, – объявила госпожа президент суда. – Господин Михайлов, я считаю, что вы нарушили правила приобретения недвижимости иностранцами в Швейцарии. Что вы можете сказать по этому поводу?

– У меня и в мыслях не было нарушать закон. Тем более что я не был детально знаком с законодательством Швейцарии по поводу приобретения недвижимости иностранцами. Именно поэтому я сам и не занимался подготовкой документов, а пригласил для этого адвоката. Хочу напомнить, что я уже получил к тому времени кантональное и коммунальное разрешение на жительство и ожидал ответа от федеральных властей. Это решение должны были мне объявить 16 октября 1996 года, а 15 октября меня арестовали в аэропорту Женевы.

– Я задам вам несколько вопросов по поручению присяжных, – объявила судья. – Присяжные спрашивают: зачем вам понадобилось так много паспортов?

– У России всегда были сложные отношения с Западом. Возможно, это трудно понять европейскому человеку, но это так. Передвижения российского гражданина по миру всегда были крайне ограничены. Мой же бизнес расширялся прямо пропорционально тому, как я передвигался по миру. Я не вижу никакого криминала в том, что в нескольких странах на вполне законных основаниях получил паспорта. Паспорт Израиля я получил после того, как стал гражданином этой страны, паспорт Коста-Рики мне вручили после того, как правительство этой страны приняло решение о назначении меня почетным консулом. Все остальное – это точно такая же выдумка, как и моя принадлежность к криминальным структурам. Мне приписывали владение паспортами Бельгии, Гаяна, каких-то других экзотических стран, но это все миф, да и в деле этих паспортов нет по той простой причине, что их не было. Кстати, я хочу еще несколько слов добавить от себя по поводу паспортов. После моего ареста у меня на вилле во время обыска нашли израильский паспорт, действие которого уже к этому времени закончилось, так как не было свободных страниц для пограничных отметок. Собственно, паспорт и искать не надо было, он находился на видном месте, и по этому паспорту легко можно было проследить за всеми моими передвижениями в течение нескольких лет. Так вот, я хочу задать вопрос. Можно ли допустить мысль, что человек, причастный к криминальному миру, держал открыто документ, который бы уличал его во всех его поездках?

– У вас на вилле нашли чемодан, в котором хранились приборы, предохраняющие телефоны от прослушивания. Зачем они вам понадобились?

– Я купил это оборудование во время своей поездки в Израиль, приобрел его в магазине открытой торговли. Я постоянно ощущал давление со стороны конкурентов, предполагал, что мои телефоны могут прослушиваться, и хотел себя обезопасить, чтобы сохранить коммерческую тайну моего бизнеса.

– Последний вопрос присяжных. Господин Михайлов, как вам удалось освободить из чеченского плена Антона Кандова?

– Семья Кандовых помогла мне обустроиться в Вене, я был им очень признателен и потому в судьбе Антона Кандова, когда его похитили, принял горячее участие. Многие бывшие спортсмены, с кем я когда-то встречался на соревнованиях или вместе участвовал в спортивных сборах, к этому времени в Чечне занимали видное положение, там вообще спортсмены, особенно борцы, пользуются большим авторитетом. Именно к этим людям я и обратился. Своих методов давления на тех, кто похитил Кандова, они мне не раскрывали, но я знаю, что эта операция прошла бескровно и без единого выстрела.

– На этом допросы закончены, – возвестила президент суда. – Заседание закрыто. Завтра в девять часов мы начнем нашу работу с выступления господина прокурора Кроше. Всем доброй ночи.

Как все последние дни, мы возвращались в гостиницу вместе с Андреем.

– Так что, завтра процесс может закончиться? – спросил я своего спутника.

– Только теоретически. Прокурор будет говорить никак не меньше трех-четырех часов. Часа по три, не меньше, потребуется адвокатам – Манье, Мауреру и Реймону. Потом заключительное слово Михайлова. Все вместе взятое, с перерывами, займет 12—14 часов, не меньше. Конечно, если у присяжных уже созрело какое-то решение, они его могут объявить уже завтра. Но не думаю. Скорее всего, приговор будет объявлен послезавтра.

– Приговор, ты уверен?

– Ну решение, чего ты к словам цепляешься.

– А почему ты думаешь, что Кроше будет говорить так долго?

Что ему, собственно, теперь говорить? По-моему, все доказано.

– Это по-твоему. Конечно, доказательств у него никаких. Но не думаешь же ты, что он встанет и попросит у Михайлова прощения. А заодно у всех, кого он вместе со следователем дурачил целых два года. Нет, старик, такие вещи нигде не прощаются. Так что завтра Кроше даст последний бой… Хотел кофейку глотнуть, но не стану, скоро час ночи, надо выспаться, завтра день будет трудным, я это предвижу.

– Погоди минуточку, ты обещал добыть заключительную речь Михайлова.

– А нет никакой речи, – отмахнулся Андрей. – Ту, что написали адвокаты, Сергей зарубил, сказал, что свое выступление подготовит сам. Так что слушай внимательно. До завтра.

Пару дней назад меня каким-то чудом, также вот среди ночи, разыскали с одного из популярных московских телеканалов и попросили освещать для них ход процесса.

– Вряд ли мои репортажи вас устроят, – честно предупредил я коллег. – У меня по отношению к основным обозревателям ортодоксальная точка «подозрения». И вообще тут прокурор меня в процессе обозвал криминальным журналистом. Так что зачем вам, коллеги, головная боль.

– Напротив, мы хотим получить объективную оценку человека, который непосредственно следит за событиями в зале суда. Мы читали ваши репортажи в прессе, они действительно отличаются от общей подачи материалов по делу Михайлова. Это как раз то, что нам надо.

– Ну что ж, извольте.

Я продиктовал на «хрипушку» (так телевизионщики называют телефонную запись репортажей), поблагодарил за обещанный мне гонорар и договорился о времени следующего репортажа.

Едва я вошел к себе в номер, зазвонил телефон. Глянул на часы – это наверняка с телевидения. Так оно и оказалось. Уже знакомый мне по голосу редактор уточнил:

– Господин Якубов, добрый день или, вернее, ночь. Вы знаете, ваш репортаж нам всем очень понравился. Но в эфир он не пошел. Поверьте, мы пробивали его всеми силами, но указание поступило свыше, даже не от нашего прямого руководства, а еще выше. Но я от себя лично приношу вам свои извинения. Право слово, мы не думали, что все так получится.

– Не расстраивайтесь, коллега. Было бы странно, если бы получилось иначе.