Край

– Работа у меня такая.

– Скучный ты человек, – вздохнул Тальберг и приговорил следующую рюмку.

– А ты неудачник, – парировал Платон. – Квиты.

Тальберг снова моргнул, и опять ему показалось, что он общается с зайцем. Заяц забавно шевелил ушами и, кроме жилета, напялил еще и странный красный галстук.

– Олег, скажи, что мне делать, – спросил Тальберг.

– Смотря, чего ты хочешь добиться.

– Честно говоря, мне все равно.

– Тогда все равно, что делать. Можешь ничего не делать и продолжать пить.

Тальберг обдумал эту прекрасную многообещающую мысль, но не смог согласиться с выводами, вступавшими в противоречие с его жизненными принципами.

– Хотелось бы чего-то хорошего добиться, а иначе и жить незачем. Можно хоть сейчас ложиться на скамейку и помирать.

– Тогда и делать надо хорошее. Тут сложностей нет.

– Кто б еще пояснил, что такое хорошо… – продолжал Тальберг.

– Ты это, – заяц встревоженно зашевелил ушами, – не загоняй, а то вместе с тобой свихнусь от сложных философских дилемм. «Плохо» от «хорошо» он, видите ли, перестал отличать. Маяковского перечитай, там подробно изложено для дошкольников.

Тальберг устало закрыл глаза, а когда снова открыл, перед ним опять сидел Платон и щелкал пальцами:

– Эй, на баркасе! – приводил он в чувство. – Возвращайся, а то куда-то поплыл совсем.

– Ты еще здесь? – расстроился Тальберг. – Говори, зачем пришел, и проваливай, пока я добрый. Не порть людям самоистязание.

Платон пригнулся, уронив галстук в лужицу пролитой настойки, прищурился и прошептал, словно заговорщик на последней ночной сходке перед свержением короля:

– Отдай Лизку.

Тальберг опешил:

– Ни хрена себе, выгодное предложение, прямо скидка по акции, – он разом протрезвел. – Ключи от квартиры тебе не… – он осекся, глядя на краенитовый брелок. – Ах, ну да, наш пострел и тут поспел.

Он уронил лицо на руки. Платон молча смотрел ему в темечко. «Наверное, опять заснул», подумал он. Тальберг вдруг поднял взгляд:

– К чему спрашивать? Ты же привык брать без спросу.

– Кто бы говорил. Но Лизку все равно заберу.

– Вот и я о том же, – сказал довольный Тальберг. – Зачем бросал?

– Дураком был, – признался Платон. – Знаешь про власть несбывшегося? Она и есть мое несбывшееся. Я ее во снах вижу. Мучился, терпел, тебя три раза на дню проклинал.

– Так не бывает. Когда столько лет живешь вместе, меняешься. Ты другой, она другая. Это только в твоих юношеских мечтах она потащится за тобой на Край света, а жизнь по-другому устроена. Уехал поезд. Ту-ту!

Платон нервно погладил рукой гладко выбритые щеки, осмысливая сказанное Тальбергом.

– Ты меня плохо знаешь. Я не отступаю от задуманного и не сдаюсь никогда. Мир принадлежит не гениям, а упрямым. Ты всегда позади меня плелся, даже в школьном табеле…

– Вроде бы не пил, а ерунду несешь, будто наклюкался, – перебил Тальберг. – Хлебни для запаху, а глупости и дурости у тебя с избытком.

Платон отмахнулся от предложенной рюмки.

– Пока ты лежишь в луже спирта, без пяти минут безработный, шажок за шажком теряешь Лизку, – сказал он, с презрением глядя на бывшего друга. – Вот кто из нас выиграет при сравнении? Неудачник, как ты? Если так в себе уверен, объясни, что за сцену ты устроил на этом месте два дня назад.

Тальберг задумался, глаза потяжелели и закрылись. Он улетел на море. То самое море, на которое копил к отпуску. Песчаный пляж, набегающие волны и круизный лайнер на горизонте. И так тепло, приятно и хорошо, и не хочется возвращаться в реальность, где есть Платон.

Вернулся заяц. В текущей реинкарнации он сидел на маленьком стульчике с неряшливыми ромашками на спинке, закинув ногу за ногу. В правой лапке он держал сигару и лениво затягивался, выпуская странный зеленоватый дым.

– Слушай, Дмитрий, – бросил он надменно. – С чего ты так уверен, что Платон не добьется своего? Пока у него замечательно получалось задвинуть тебя за шкаф. Он в руководстве НИИ, а ты сидишь дома и заливаешься слезами и настойкой.

– Ну… – промычал Тальберг. – Это же Лизка! Что она, бросит все и сбежит, как девчонка?

– А кто давеча жаловался Карлу на проблемы в личной жизни? – продолжал заяц и хитро подмигнул. – У кого наблюдается полное отсутствие эмоциональной и вербальной коммуникации с партнером?

– Чего? К-какой к-коммуникации?

– Банально нет тем для разговоров, – пояснил заяц, аристократически затягиваясь сигарой. – Кто приходит с работы, съедает ужин и молча ложиться спать?

– Ну почему же, – Тальберг пытался вспомнить, когда и о чем они с Лизкой в последний раз общались. – Мы недавно… Вот на… Или давно, – закончил он упавшим голосом.

– Ага, – обрадовался Олег, – вот-вот. Не можешь даже припомнить. Кстати, голубчик, у вас случайно комплексов нету?

– Н-нет, – заикаясь, ответил Тальберг.

– А если найду? – грозно спросил заяц, перекладывая одну ногу на другую, и перед взором Тальберга мелькнули невесть откуда взявшиеся кроссовки и спортивные штаны с полосками.

– Да нету вроде.

– Жаль, – Олег надел кепку. – Платон – пацан четкий, сказал – сделает.

«А вдруг?!» – подумал Тальберг и зажмурился. Лоб покрылся испариной, страх накатил сокрушающей волной и начисто смел логические построения и положительные эмоции, оставив только опасения за Лизку. Уйдет? Не может быть! Или может?

Он открыл глаза.

– К черту! – заявил он безапелляционно и окончательно «отключился».

ГЛАВА VIII. Обстоятельства преодолимой силы

32.

Костыля было не узнать. Он сбрил огромную бороду и, судя по бодрому виду, последние три дня употреблял только лучшие минеральные воды из чистейших горных источников.