Дом для Лиса

– Ты про что?

Лис смешался.

– Так, – Соня резко встала, – давай раз, и навсегда договоримся, прекрати думать об этом. Мы уже все сказали, – она сняла плащ, оставшись в светло-голубом джинсовом топике на тонких бретельках, выгодно подчеркивающем красоту золотистого загара, и летних, холщевых брюках, – Не передумем, – по слогам проговорила она, подумала и вновь накинула плащ на плечи, не надевая его на рукава, – И чтоб тебе спокойней спалось, скажу сразу, еще до выписки ты станешь Алисандэром де Луидэрэдэс, я тебе это обещаю, – она взяла его ладонь в свою, – имей в виду, иногда от наркоза люди ведут себя неадекватно, если вдруг что померещится, почудится, подумается, не напрягайся, пройдет.

– А ты сможешь посидеть со мной там? – Лис начинал волноваться, но признаться себе в том не хотел.

– Нельзя, – покачала головой Соня.

Спустя несколько минут за ним пришли.

Лис чувствовал – его поймали, ему не вырваться, не убежать, а потому, расслабился и попытался убедить себя в том, что все происходит не с ним.

Синие и зеленые халаты, жутковатого вида приборы, стальной блеск на армированных стеклах. Ему что-то говорили, но смысл плохо доходил. Над головой плыл, змеясь, потолок, тьма медленно накрывала его, и он слышал собственный голос, отсчитывающий последние секунды и чей-то чужой, умоляющий его всех простить и забыть навсегда.

– Я хочу помнить, – сквозь сон пробормотал он, прежде чем полностью отключиться.

«…Он вновь оказался в своей комнате в подмосковном особняке, в котором было легко теряться и терять. Пожалуй, только он один знал этот дом как свои пять пальцев, все потаенные уголки, все входы и выходы. Отец должен был приехать с минуты на минуту, он сидел на подоконнике, до рези в глазах всматриваясь в серебристые створы ворот, четко вырисовывающиеся на фоне иссиня-черного беззвездного мрака позднего осеннего вечера. И вот ворота разъехались, пропустив отцовский нисан. Он уже хотел броситься вниз, встречать его, но тут из машины вышла высокая тощая девица с несоразмерным всему остальному, пышным бюстом, обтянутым не по сезону тонкой облегающей майкой с глубоким вырезом. Следом вышел отец, беззаботно веселый и явно подвыпивший. Они остановились четко под фонарем, освещавшим летнюю веранду, поцеловались и, смеясь, двинулись к дому.

И вновь была осень и грудастая лахудра (иначе он ее не называл никогда) истошно визжа, пыталась заставить его относиться к ней как к хозяйке дома, и отец опять забыл приехать на ночь домой, отчего его новая жена в очередной раз впала в истерику, опустошив бар и впихнув в ноздри белую едучую пыль, через палочку чупа-чупса. Он никогда не сомневался, что она дура и никогда не скрывал от нее собственного мнения…».

Перед глазами в хаотичном порядке теснились давно забытые моменты той далекой жизни: ссоры, склоки, демонстративное швыряние вещей в чемодан и летящие в стену тарелки. Последнее практиковал он сам, как последний аргумент, чтобы обратить на себя внимание. Иногда срабатывало, но чаще нет. И вдруг все кончилось. Цветной калейдоскоп видений сменился черно-белой застывшей картинкой – перетянутая черной лентой фотография отца, черные одежды людей, белые скатерти на столах. Он умер тогда, это он лежал в гробу, а не отец, его похоронили, засыпали землей, лишили воздуха.

Содрогнувшись всем телом, Лис открыл глаза, в нос ударил удушающий запах медикаментов, он зажмурился и громко чихнул.

– Ты как? – спросил кто-то сверху, он не разглядел кто именно, голос был определенно знакомый. За красными пятнами в глазах и звоном в ушах смысл вопроса потерялся. Он хотел переспросить, но слова застряли глубоко в горле, не в силах совладать с его пустынной сушью.

Лис завертел головой, пытаясь хоть немного определиться во времени и пространстве. Пустое.

– Тише, тише, все хорошо, – пропел над головой мягкий тихий голос, – все уже позади.

На лоб легла прохладная рука, развеяв сумбур прошлого и настоящего, поймав в нежный плен пушистых теней. Лис вновь провалился в глубокий сон, вовсе лишенный сновидений. На целых три часа.

Когда он наконец-то открыл глаза, за окнами висел плотный, проглотивший все звуки и цвета влажный мрак. Палату заливал мягкий домашний свет ночника, Макс и Соня сидели на подоконнике, курили в приоткрытую форточку и о чем-то тихо беседовали. У противоположной стены появилась вторая кровать, на которой мирно спала Кристина, подложив под щеку обе ладошки.

Боль заточила его в глухой скафандр, пульсируя в каждой клеточке затекшего одеревеневшего тела. Лис сдавлено охнул, на глаза навернулись слезы.

– Что, господин Луидэрэдэс, тяжко? – сочувственно кивнул ему со своего насеста Макс, – Пройдет, и это тоже пройдет.

– Где-то я это уже слышал, – хмыкнул Лис, откровенно радуясь, что все так как есть, – Я Луидэрэдэс?

Соня молча кивнула, щелчком выпроводив окурок за окно.

– Если вдруг какой доброхот скажет, что мы тебя купили, не обижайся, формально он будет прав, – хохотнул Макс, последовав примеру супруги.

– Теперь мы уедем?

– И чем скорее, тем лучше, – усмехнулась Соня, – мы и так задержались многим дольше, чем планировали, – она достала из сумочки шоколадку и, развернув ее, поделила на три части, одну сунула в рот, вторую отдала Максу, а третью протянула Лису, – Съешь, полезно.

Лис благодарно кивнул.

Никаких стенаний, сочувственных речей, глубокомысленных напутствий, сомнений и надежд по поводу их дальнейших взаимоотношений. Все предельно честно. Почти утратив всякую надежду, Лис нашел теплую уютную норку, в которой ему совершенно неожиданно позволили остаться. Что еще можно было желать?

Глава 2

Казалось, время остановилось. На Лиса свалилось столько событий, что добрую половину из них перегруженный информацией мозг отказывался воспринимать и анализировать. Его учили заново ходить. Донна Мария уехала в Испанию готовить к возвращению семейства Луидэрэдэс их дом и потому Кристина, пожелавшая остаться с родителями, фактически жила в его палате.

У Лиса не оставалось свободного времени. С утра физиопроцедуры, урок английского с Пал Санычем, бассейн, массаж, после обеда приезжали Соня с Кристиной, привозили очередную стопку книжек, которые Лис глотал с удивительной скоростью. Соня занималась с ним испанским, затем он до вечера развлекал Кристину сказками, загадками, нардами и картами, а Соня, вооружившись ноутбуком и телефоном, захватывала кабинет Пал Саныча, к тому времени покидавшего стены больницы. Вечером приезжал Макс и забирал «девочек» домой. К тому времени Лис уже не мог ни о чем думать или что-либо делать, разве что читать.

Выписали его через две недели, темп жизни ускорился втрое. Каждое утро Макс отвозил его в фитнес-центр на специальные тренировки, затем Лис ехал на занятия в частную школу, где по составленной индивидуально для него программе обучался английскому и испанскому языкам, математике, информатике и географии. На последнем предмете настоял он сам. Иностранные языки ему давались легко, сложнее было находить общий язык с педагогами, впадавшими в состояние ступора всякий раз, когда он, забывая набрасывать на себя маску наивной примерности, говорил в привычном для себя тоне о том, что действительно думает. С детьми дела обстояли еще хуже. Его ровесники казались ему не в меру глупыми и наивными. Лис не представлял, как в десять лет можно путать понятия сексуальные и гендерные отношения, не знать что такое «кокос» и «откат» и всерьез верить в то, что, занимаясь в школьном драм кружке, можно стать знаменитым актером или режиссером. Впрочем, открытых стычек не случалось. Несмотря на нездоровую худобу и тросточку-клюку, Лис был выше всех на голову, к тому же снисходительная надменность и несдержанный язык, с которого часто слетали нецензурные слова столь витиеватые, что у многих взрослых отвисали челюсти, делали его недоступным для насмешек. Его просто побаивались, главным образом взрослые. Педагоги предпочитали высказывать свои претензии Соне, которые все без исключения сводились к тому, что ребенок не признает авторитетов, дерзкий и не по годам взрослый. Соня терпеливо слушала, кивала, в споры не вступала, но объяснять что-либо, а тем паче оправдываться или читать нотации виновнику этих неприятных разговоров считала излишним. После школы она отвозила его в бассейн, откуда его забирал уже Макс.

А дома – стосковавшаяся Крис, ее рисунки, сказки, игры, пока Соня с плейером в ушах пыталась сосредоточиться на работе и только после ужина появлялась возможность посидеть наедине с книжкой или полазить по Интернету. Компьютерным играм Лис предпочитал дизайнерские программы, с помощью которых рисовал трехмерные картинки – волшебные замки для героев придуманных Кристиной сказок, создавал неведомых зверей и птиц.

Дважды в неделю Соня брала его с собой на свои собственные тренировки. Она занималась айкидо и, как позже выяснил Лис, в мастерстве из всей группы тренирующихся с ней мог сравниться только Пал Саныч. Лису позволяли присутствовать при товарищеских спаррингах, он сидел в углу на татами, заворожено наблюдая за ловкими маневрами противников. Вопреки внешней хрупкости Соня не производила впечатления беззащитной женщины, теперь Лис понял, что являлось тому причиной. В один из дней он заявил, что хотел бы попробовать себя в этом спорте. Соня только улыбнулась и ничего не ответила.

Спустя месяц с тех пор как Лис покинул больничную койку, отпала необходимость в клюке. Макс и Соня вновь заговорили об отъезде, вспомнив обо всех важных делах. Собрались за один день.

Накануне отъезда до поздней ночи сидели в гостях у Пал Саныча. Лис познакомился с его женой и дочерью. Милые, добрые люди, однако доверчивыми провинциалами их назвать язык бы не повернулся. К деньгам они относились как к нечто самой собой разумеющемуся, при этом были абсолютно далеки от каких бы то ни было правил светской жизни. Лис вырос в доме, где бутылка вина из дорогой коллекции могла являться лишь показателем наличия вкуса и статуса, ею могли украсить стол, ненавязчиво развернув этикеткой к тайному или явному завистнику. Здесь же всерьез обсуждали вкус вина, цвет и ?ножки?, а вовсе не стоимость и соответствие ее качеству. Они не играли, не старались чему-либо соответствовать, не лицемерили и не судили. Дочка Пал Саныча Света была старше Лиса на три года, но это не мешало им весь вечер обсуждать, как выяснилось, любимого ими литературного персонажа Эраста Петровича Фандорина и сравнивать его с другим детективом – Шерлоком Холмсом.

***

В памяти четко отложился аэропорт: рассеянный, не оставляющий теней свет, обилие металла и пластика, бессмысленная нервозная суета, душный кондиционированный воздух с запахом плавящегося полиэтилена, безвкусный, якобы мясной салат, от которого его после всю дорогу мутило и пустые, невидящие дальше собственной ручной клади взгляды людей.

Сам по себе полет каких-либо ярких впечатлений не оставил, разве что ощущение тошноты при мысли о скользком майонезе в проглоченном салате. Никогда прежде Лис не был в самолете и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Кристина большую часть времени проспала, ее не волновали люди в форме, шум, суета. Она видела все это много раз и была уверена, что на руках Макса ей никто и ничто не может угрожать.

Самолет приземлился в Пальме, городе на принадлежащем Испании острове Мальорка. В аэропорту их встретил седой мужчина со смуглым жестким лицом и добрыми лукавыми глазами. Говорил он по-испански и очень быстро, однако поднаторевший за последние два месяца в этом языке Лис смог уловить главный смысл. Мужчина, видимо, служил у них шофером и докладывал о состоянии дел в особняке семьи Луидэрэдэс.

Лис плохо помнил дорогу до дома, соленый ветер, влетавший в окно автомобиля, прогнал дурноту, навалилась усталость, будто кто-то выпил из него все соки. В ушах шумел далекий прибой, мурлыкало радио, и Макс что-то жарко доказывал несгибаемой Соне, которая молчала лишь потому, что боялась разбудить спящую у нее на коленях Кристину и привалившегося к ее плечу Лиса.

Обычно супруги дэ Луидэрэдэс при возникновении спорных моментов переходили в повышенную тональность. Они говорили, только многим громче обычного, они слушали и слышали друг друга, но при этом срывали голосовые связки. Доходило до смешного, посреди ожесточенного спора кто-то из них вспоминал о чем-то постороннем, и громкость моментально снижалась, как только тривиальная тема исчерпывалась, ?громкоговоритель? включался вновь. И Кристина и Лис при этом занимались своими делами, ничуть не сомневаясь, что независимо от результата спора ничего в их жизни не изменится. Лис быстро сообразил, что к чему. Макс и Соня ссорились, не ссорясь, они выпускали пар и обменивались несовпадающими точками зрения, но это ровным счетом ничего не значило для их взаимоотношений. После брутальных сцен в его прежнем доме такой способ выяснений отношений выглядел странно, но нравился куда больше.

– Лис, просыпайся, Лис, – в такт прибою прошелестел над ухом тихий голос.

Лис вздрогнул и открыл глаза, не сразу сообразив, где находится. Соня потрепала его по загривку, окончательно убедив в реальности происходящего: автомобиль въезжал в распахнутые настежь резные ворота, по обе стороны широкой дороги росли апельсиновые деревья, похваляясь величиной нарядно-оранжевых плодов, в глубине большого парка, в тени вековых раскидистых деревьев виднелся большой белый дом с плоской крышей и широкой, увитой плющом верандой. Пахло морем и свежей, умытой дождем зеленью.

– Мы здесь живем? – удивленно спросил Лис, пытаясь на глаз оценить размеры владений.

Рядом с этой резиденцией дом на Волге казался дачной лачугой.

– Угу, – кивнула Соня, – осмотришь все потом, сразу скажу, за домом есть каменная лестница к морю, не лазай там, она осыпается, камни острые, съедешь на копчике, мало не покажется, будешь на заднице гипс таскать.

– Ух, ты! – пробормотал Лис, вертя головой на 360 градусов, – Мы такие богатые?

– Мы обеспеченные, – усмехнулась Соня, – верхняя прослойка среднего класса и только.

Макс расхохотался в голос.

– Короче не самые бедные, но в округе живут люди значительно обеспеченней нас, – он снова засмеялся и вышел из притормозившей у двери гаража машины.